Предпоследнее

Предпоследнее гл1

 
Мичлов на своих двух, чувствовал себя прекрасно, особенно, когда хорошая подкладка под зад, и правое колесо слегка проворачивается на быстром  ходу. Чаще всего приходится проворачивать вправо.
Производится некий ширк по хорошо просушенному асфальту именно правым колесом, имеющим соответственно несколько потертый корд. Обещали  поменять на новый, но он сделал такое сдавленное фирменное выражение на лице, что тут же предложили поменять всю пару сразу. Теперь Мичлов ждал ее со дня на день.
Иногда на плоскости старого паркетного пола, натертого, как для постояльцев  - на горе инвалиду, воском, Мичлову удавалось на своей инвалидной коляске совершать нечто вроде  «полицейского разворота», - при езде, резко тормозишь, спинка отдается назад, принимая позвоночник, левое колесо схвачено плотно до хруста в пальцах, а правое - приспускаешь. 
Мякиши ладони чувствуют дрожание, характерный треск фактуры капилляров колеса и тут  же - переворачивается мир на сто девяносто градусов, и ты с ним оборачиваешься вокруг оси - встаешь, как вкопанный. Ага!
В эти секунды мозг обливается, черт знает чем. Чувствуешь, эх, не зря ж, не зря ж живешь.
Ощущаешь с лихвой, как никто из этих перебирающихся мелкими шажками по паркету людей свою полноценность бытия, будто ухватился только вот сейчас за край пера жар – птицу и тянешь ее. 
И даже понимая свой самый не престижный вид, слышишь, как  треплется у тебя внутри что-то, словно жирная рыба  в  ледяной проруби, жадно глотаешь воздух и одновременно ведешь наблюдение за ней. Это  и есть  сила жизни.
Раскрыв рты постояльцы глядят на тебя, в твои воспаленные глаза. Кто скажет, что ты чем - то ущемлен, обделен? Инвалид войны. Что, суки?
Дальше? Как раньше. Карма е@ная.
Ощущение оставить эту чертову коляску, отскочить куда-нибудь, свалиться из нее, на пол, и, не имея механической поддержки, подняться самостоятельно на зло и зависть всему, встать, отряхнуться, уйти. Мечта...
Ну, а если серьезно, после первой секунды впрыскивания дозы  адреналина, после свершившегося разворота, главное  удержаться за идиотски съемные подлокотники, которые чем дальше в эксплуатации, тем чаще  отрывались  от базового места. Вот тут-то могло иметь место провала полицейского номера: вздыбленный чуб, перепуганные глаза и в поднятых руках  - щепы подлокотников. А сам лежишь безжизненно, жалко валяешься на полу. Смех.
Но до такого не доходило. Разворот получался ловкий, хоть всякий раз и приходилось серьезно рисковать.
Мичлов вновь и вновь переживал душевный подъем.
Мичлов думал: пусть кто-нибудь из этих путешествующих, нашедших временное пристанище в их гостинице: мужчинах, женщинах, парах, молодых девчонках, не без корысти, ради  коих все это представление  он придумал. Пусть кто-нибудь из этих тонконогих красавиц взглянет внимательно в лицо, ему. Ему. В глаза, наполненные сдержанной хмуростью, в мужскую душу, в которой, на самом деле, живет пылающее умное сердце, обреченное провожать однообразные скучные дни, предназначенные строгой судьбой. 
Девочки? 
Но девушки смеялись над  отчаянным калекой, вздергивали носиками, прикрывая рты ладошками, перебрасывались звонкими фразами между собой, предполагая своими маленькими головками, что эти опасные «па» на перикепе есть часть  услуг, менеджмент гостиницы, и за это, разумеется, уже оплачено. И эта эскапада, на самом деле, забавна. Для них.
Были  сердобольные, их Мичлов различал в пять шагов. Какая - нибудь бл@дь подходила к нему, пережившему очередной раз цирковой шок, пригибалась, искала в его пиджаке карман, а, находя, бросала туда мелочь.
«Из - за таких бл@дей мир весьма неустойчив,» - рассуждал вояка, провожая злым  взглядом сердобольную.
Ну, а с другой стороны, любые деньги -  это деньги. На крайний срок их можно просто пропить.
Был еще процент девушек, приостанавливающихся. Из этаких – та делала шаг в сторону, отвлекаясь от своих дум, и как – то  этак невообразимо взмахивая кистью руки в воздухе, смешанном удивлении, поправляла локон волос прерывистым испуганным жестом, прерывала беседу по мобильнику.  
Отступала в сторону, все еще не соображая, что происходит, почему перед ней инвалид в коляске так счастлив. Обходила чурбана, цокая каблучками пропадала, не роняя ни слова, экономя эмоции. Такие для Мичлова – самые странные.
Когда - то он  был кристально чист, красив, умен, безупречен. 
Если сравнивать уступки, те немалые ассигнования настоящей личности перед прошлой, другой жизнью, все хорошее, подлинное, честным было до войны. 
Гулянки, девушки, алкоголь, секс. Наконец, встреча с единственной и это очарование, влюбленность... Несколько месяцев семейной жизни и сразу построение планов и все такое. 
Любовь до конца. Своими ледяными пальцами за  ворот держит и всматривается большими круглыми глазами, глазами Алины, в бледное лицо на больничной койке. Он  тогда читал в ней: «а ведь  мы больше никогда не будем так счастливы, как раньше, Андрей...»
Ждала  без вранья, когда он ушел на фронт, ждала.  Год и семь месяцев. 
Далее, после ротации, после очередного общения по телефону, вдруг почувствовал, как больно кольнуло в сердце, как обожгло обычное «пока», - слова прощания. В тот же день он получил от неизвестного адресанта СМС: « Прости, я -  с другим. Алина». 
Отправился обратно на фронт. «Пусть убьют!» Но сердце предательски жило.
Мичлов бросил вахту, бежал. По-мальчишески хлопая подошвами ботинок по  шоссе,  сам не понимал, чего  хочет. Бежать в сотни километров к ней? К ней...
«Алинушка».
Делал передышки, уходил в кювет, находил место перевести дух, спал на траве, перечитывал СМС., абонент которого уже никогда не отвечал.