Прекрасная случайность

Голос разума

Когда знаешь чужую тайну, самую сокровенную, ту, которую никто не знает, очень трудно сосредоточиться на чём-то, кроме этой самой тайны, особенно, если она тебя потрясла. Ты пьёшь чай с зефиром и всё думаешь об этом, ты обедаешь с этой мыслью, ты ложишься с ней спать. Ты прерываешь размышления о чём-то важном мыслью об этом и это настолько странно, что ты подумываешь завести дневник и описать в нём всё или, не дай Бог, поделиться с кем-нибудь, но в последний момент решаешь не делать ни того, ни другого и просто обдумываешь это всё сам с собой.

Я не решалась ему позвонить… Да, мы, наконец-то, обменялись номерами. Я думала, меня это будет радовать. Но я чувствую напряжение от присутствия в моём телефоне его имени. Мне кажется это предательством: узнать его секрет, разговорить, выпросить номер его телефона, а потом не звонить. Я ощущала невероятное чувство вины, но к телефону не подходила вообще. Не включала музыку, не читала сообщения от Билайна и время смотрела на мамином телефоне.

Так бы и продолжалось неопределённое количество времени. Мама бы будила меня по утрам, потому что «мне не нравится интерфейс моего будильника, его неудобно заводить». И я так бы и ходила в школу, оставляя мобильный дома на беззвучке, как все эти четыре дня, если бы однажды вечером не пришло сообщение от Елеазара.

«Привет, го ко мне, а то я сегодня уезжаю в Городину У».

Естественно, там не было Городины У, но я, как уже говорилось, шифруюсь.

Я взяла со стола телефон (наверное, он восхитительно ахнул, пронзительно охнул и умер от счастья) и, отпросившись у родителей, отправилась в путь, слушая музыку.

Радостная Софья с порога обняла меня и что-то невнятно пролепетала розовыми губками. Картина очень милая. В коридоре уже стояли сумки с вещами. Совсем небольшие, но от чего-то создающие иллюзию переезда всего семейства в другой город. Елеазар в чёрном свитере с высоким воротом и в джинсах, явно не предназначенных для поселковых прогулок, стоял, облокотившись на стену и скрестив руки на груди. Свитер нереально красиво смотрелся с его светлыми глазами. С ума сойти, а ведь его выбор одежды заставил меня улыбнуться. Глаза Елеазара блестели, он не отводил от меня взгляда, не улыбался в ответ и, самое страшное, ничего не говорил.

 - Привет, - смущённо сказала я; сердце сжалось в еле двигающийся комочек, плечи дрогнули, а по щекам разлилось тепло натопленного дома.

 - Маша пришла! – восхищённо произнесла Софья. Дети так любят говорить очевидные вещи.

Мне кажется, Софья радовалась бы дольше, если бы её не позвали родители. Я бегло с ними поздоровалась. Елеазар жестом позвал меня за собой, прикусив губу и всеми силами попытавшись превратить это в улыбку.

Я пошла за ним. В эту гостиную. Ель убрали, камин не горел, и на нём не было украшений, как впрочем, и не было гирлянд снаружи и внутри дома. И снеговик смотрел на этот мир как-то уныло, а дом погрустнел. Гостиная казалась холодной. Красный диван уже не был тёплым. Холодное зимнее солнце освещало все уголки комнаты. Магнитофон вынесли отсюда. Создалось ощущение, что Рождества здесь никогда не было.

Елеазар сел на диван. Я присела рядом.

 - Ты была права, - произнёс он, глядя в пол, и я испугалась, потому что, если я в чём-то по-настоящему права, то это «что-то» не очень хорошая вещь.

Я молча смотрела на него. Елеазар повернул голову в мою сторону.

  - Помнишь, когда мы были на колокольне, ты сказала, что отказываешь мне, потому что я скоро уеду и будет больно?

Я кивнула.

  - А я тогда тебе не поверил…уговаривал…

Мне тогда хотелось очень многое сказать, но слов, как назло, не находилось. Так всегда: когда слова реально нужны, они исчезают, уходят. Будто те десять лет, что я провела в школе, были потрачены впустую, будто мой учитель русского всё это время преподавал мне китайский, если вообще преподавал.

Внутри меня бушевала буря эмоций. Мне было так жаль Елеазара, хотя я понимала, что жалеть-то не о чем и некого. Так бывает. Люди встречаются и расходятся, но… Наверное, Елеазар планировал со мной какое-то будущее. Скорее всего только ближайшее, мальчики обычно не думают о том, как мы назовём нашего третьего ребёнка. Но он что-то планировал. И теперь он считает, что он наивный, неумелый, глупый и податливый. А истина в другом: я его не люблю. Я не планирую с ним будущее. Я не буду отрицать, поцелуи мне теперь нравятся. Но на этом вся романтика заканчивается.

Сердцу казалось, что Елеазар думает сейчас об этом же, задаёт вопрос «А она меня вообще любит?» и отвечает на него сам себе с обеспокоенным лицом. А разум…разум говорил, что не существует лжи во благо и что, если бить, то бить, а не кулаком по голове поглаживать. И послушала то, что слушала всегда.

 - Ты здесь не причём, - сказала я, - Это я, я виновата.

В моём голосе прозвучали слёзы. Откуда они вообще взялись?

 - Я не могу сказать, что я тебе лгала, ведь я ничего тебе не говорила, а, значит, просто недоговаривала. Это только отмазки, конечно. Но всё-таки…

 - Я знаю, - неожиданно резко сказал он, - знаю, я тебе безразличен. Я совершил глупость, понадеявшись, что одна маленькая шалость, желание показаться взрослым поможет мне пробиться сквозь френдзону.