Презумпция несчастья

Глава I

С какого возраста Вы себя помните? Пораскинув мозгами, могу сказать, что понятия не имею. Я из тех людей, что напоминают себе сто раз о чем-нибудь, например, не забыть съесть давно лежащий в холодильнике банан, а потом вспоминают о нем, когда банан уже начинает усердно лезть вверх по эволюционной лестнице в поисках того козла, что закинул его в темный угол этой бездушной морозильной машины. В один момент ты начинаешь думать, что никогда и не был маленьким. Туманные эпизодические вспышки в сознании кажутся скорее сном, о котором тебе рассказали друзья. Разве вся эта беспросветная чушь могла происходить со мной, а не с кем-то другим? Разве я мог делать эти глупости, о которых вспомнить стыдно? Поэтому свое детство я помню слабо или попросту не хочу его помнить. Спасибо мозгу, за такую возможность. Вот я маленький пою на детском празднике, вот меня ругают за тройку, а вот я стою на выпускном в школе. Или это не я? Это должен быть я, ведь в школу-то я ходил. Воспоминания и эпилептические судороги сознания перемежались меж собой, становясь былой реальностью, прошлым, которого у меня, возможно, никогда не было. Родителей, к слову, я тоже помню плохо. Нет, они не стали жертвами холокоста или религиозных обрядов. Они живут себе спокойно там, где и жили с того времени, когда на свет появилось то, что изменило их жизнь. Виню ли я себя в этом? На это можно ответить в модной манере вопросом: А должен? Я встречал таких людей, которые винят себя за проблемы своих родителей. Они винят себя за то, что посмели появиться на свет и испортить жизнь двум молодым людям. Такие люди называют себя чувственными и в то же время делают больно своему партнеру по отношениям. Им бы фарисеями быть на цирковом представлении в воображаемом королевстве боли и страданий. Я не был близок со своими родителями, а если точнее, то моя близость с ними определялась теми же параметрами, что и их духовная близость друг с другом.

Эти отношения непроизвольно спроицировались и на остальных двуногих. Поэтому с людьми у меня не ладится, однако какие-никакие, но друзья у меня есть в наличии, я же не изверг, в конце концов. Да, я закрытый человек, если так будет проще. Меня всегда поражает, как люди с необычайной легкостью общаются, например, со своими соседями. Я своих в глаза-то не всех знаю, не говоря уже о том, чтобы просто с ними здороваться. Нет, я не какой-нибудь фрик, который опустив голову и потупив взгляд, пытается прошмыгнуть мимо, оставшись незамеченным. Для меня необходимость общения с людьми ради надуманной вежливости отпадает уже на стадии зрительного контакта. В колледже я общался только с теми, с кем хотел, сразу избавив себя от ненужных и неловких мычаний и кажущейся вечной паузы в словобросаниях между людьми. И я никогда не считал это проблемой. Одиночество меня грызло лишь в минуты редкого отчаяния, когда повседневная апатия начинает сливаться в умопомрачительном экстазе со злодейкой-меланхолией. Поэтому все, что произошло, стало для меня испытанием, с каким, как мне казалось, я не столкнусь больше никогда.