Придёт время, и цветы распустятся сами

Глава 1. Потерянные под облаками

Если говорить честно, Альфреду следовало бы хорошенько подумать, прежде чем приезжать сюда в это время года.

— Зонтик возьмёте? Там есть ещё! — задорно воскликнул невысокий монах с достаточно смуглой кожей. Он походил на смешной гриб на ножках. Шляпки не было только.

— Не нужно, благодарю. Ребята без зонтов, а я буду один с ним?

Определение «ребята» для буддийских монахов было самую малость неприемлемо. Он скривился, поправляя рукава толстовки, которые намокли и доставляли максимум неприятных ощущений. Возможно, просто поторопился с желанием оказаться здесь так скоро, вот природа и вознаградила его.

К счастью, его спутник совсем не разозлился на фривольное отношение к здешним обычаям. За годы обучения, а, может быть, даже и раньше Альфред столько прочел, посмотрел, узнал про Тибет, монахов и Буддизм, что теперь его не покидало чувство дежавю. Вот сейчас, время до обеда, значит, послушники отправятся изучать древние тексты. Те, кому повезло меньше (это как посмотреть) будут готовить обед, состоящий обязательно из риса и овощей. Правда, Альфу показалось, что он видел яков неподалёку, но об их судьбе можно будет узнать только на приёме пищи.

Мысли о мокрых монахах, которые тащат бедную коровёнку к столу, заставили его ухмыльнуться. Чего терять? Он тащился сюда несколько суток, а оказавшись здесь, получил ливень и каменный завал на месте, о котором грезил, кажется, половину жизни точно. Храм был погребён. Это значило, что изучение его займёт не часть отпуска, а весь. Если, конечно, Витовскому улыбнётся удача, ведь вряд ли на гору в несколько километров можно так просто завезти технику, чтобы убрать валуны.

— Альф! Альф! Иди сюда!

Среди спокойствия гор и тихого шёпота ветра голос Лизы казался перфоратором, долбящим стену в квартире соседей. Обернувшись, он попытался разглядеть, откуда до него донеслись слова. В незакрытом шатре монастыря стояла девушка, укутанная, кажется, пятью шарфами, шалями, и, вроде бы, даже в двух куртках, словно собиралась покорять Эверест, а не тибетский посёлок. Они даже Гималаи толком не посмотрят, а Лиза вырядилась.

Елизавета Кирилина была хорошей девушкой. Хотя, наверное, слово «хороший» мало что по-настоящему может сказать о человеке. Слишком оно расплывчатое, да? А что насчёт её увлечений? Её вкусов? Любит ли она творожную запеканку на ужин? Считает ли мурчание кота лучшим звуком на свете? Данное качество с лёгкостью ей приписывал Альфред, ведь на это были свои причины. Когда кто-то из однокурсников спрашивал у него про Лизу, он отвечал: «Ну, она хороший друг». На этом разговор обычно и заканчивался, но тут дело не в отсутствии других качеств у Лизы, а, скорее, нежелание Витовского тратить время на разговоры. Да и что тут скажешь? Хорошая и есть хорошая.

Альфред был замкнутым молодым человеком, сторонился отвлекающего общения, поэтому появление Лизы в его жизни показалось каким-то слишком уж странным стечением обстоятельств.

— Почему ты тогда вообще захотела именно со мной общаться?

— Потому что ты выглядишь загадочно, а я, между прочим, главный фанат таинственных штук, — ответила девушка, когда они на первом курсе сидели вместе в столовой, но что это означало, до сих пор непонятно. Может, она так и не выросла из подростковых фильмов про любовь к сомнительным личностям? Или, в самом деле, предчувствовала, что за образом кучерявого ботаника что-то таится?

Правда раскрылась немного позже, но её даже не нужно было выискивать. В их группе попросту не было людей, которые выдержали бы болтовню Лизы больше пяти минут. Альфред же находил в ней что-то умилительное, а когда понял, что Кирилина ещё и умна, то смысла не было отстраняться. Раз судьба так решила, то пускай.

Если быть ещё честнее, в первый день в университете он надеялся, что у него получится с кем-нибудь подружиться, потому что в школе с друзьями были БОЛЬШИЕ проблемы, а на новом месте и новая жизнь. Правда, подойти хоть к кому-то он не решился. «Ну, что ж», — подумал тогда он, — «путь воина — путь одиночки». Но самурайскую романтику ему прервала Лиза, которая во второй же день подошла к нему, протянула свою маленькую ладошку с аккуратным маникюром и сказала:

— Я отличная кандидатура для лучшей подружки ботаника.

Смешно, конечно, но Альфред будет помнить это ещё очень долго.

— Не то, чтобы я собрался душнить, но в храме не принято орать, — произнёс он, стряхивая мокрые капли с волос и одежды. Стоит уже переодеться, ничем ему не поможет гневная медитация в такую погоду. Силой мысли камни не сдвинешь, а вот ангиной последний раз пришлось поболеть в прошлом году — хорошего мало.

— Знаешь, я подумала. А что, если ты ошибся? Конечно, записи, карты — это замечательно, но здесь всё заброшено. Сами монахи, насколько я смогла с ними поболтать, говорят, что с пятьдесят восьмого года Лабранг не то, что не функционирует, здесь были переписаны все законы, а затем монастырь просто стёрли с лица земли.

— И открыли заново в 1980 году. Это мне известно, Лиз.

— Я хочу сказать, что мы здесь ищем то, чего давно уже не существует. Прошлое не вернуть, а если и вернуть, то только в изменённом виде. Оно тебе надо?

***

Если мыслить категориями логики, Лиза была права. Практика им толком не нужна, уже столько монастырей посетили, за жизнью монахов следили, законы их изучали, закрытыми глазами могли всё описать. Их тянула к себе цель, которой Альфред смог заразить девушку. Цель, ради которой пришлось забыть про нормальную пищу и сон, добираясь сюда.

— Ладно. Хамбо* хотел поговорить с тобой. Я с тибетским ещё не в ладах, да и на английском у него произношение, будто наждачкой железо пилишь, — бурчит Елизавета, стягивая с себя шарфы один за другим, когда они зашли в помещение, отведённое специально для гостей.

Конечно, гостевой дом при монастыре не мог являться пятизвёздочным отелем, но Альфа весьма обрадовало наличие кровати. Она была не совсем уж стандартных размеров, да и без матраса, к которому они привыкли в Москве, но, кто не жил в общежитиях, тот не знает жизни.