Приговор

Приговор

      По заброшенной грунтовой дороге, через лес медленно продвигались трое. Один человек, обливаясь потом и шатаясь от усталости, тащил на волокуше другого, который лежал без сознания, а за ними, вдалеке крался «голый» волк, настолько старый и беззубый, что в течении пары дней, пока он сопровождал людей, он не так и не решился открыто напасть, а держался на безопасном расстоянии, терпеливо поджидая их смерти. Первое время волк скрывался за кустами, но сейчас ветки больно задевали свежую рану на боку, и волк вышел на дорогу, которой люди выбирались из леса и потихоньку шел за ними, стараясь не показываться на им на глаза, все внимание сосредоточив на том, чтобы как можно меньше тревожить обожженный бок, и поэтому не заметил, что лес постепенно посветлел, поредел, и наконец закончился, а люди остановились у кромки леса.
      Сталкер стоял, осматривая пространство впереди: пологий склон к полю с пожухлой травой, и за ним– небольшой заброшенный хутор – несколько почерневших домов, покосившиеся сараи и заросшие огороды.
      Волк заволновался: что если впереди окажутся люди, и они помогут этим ослабевшим человечкам, и лишат его шансов на сытный обед – быть может последний. Он поднял вверх свой нос, весь в язвах и шрамах, и втянул воздух – нет, другими людьми не пахло, но это было слабым утешением– на самом деле ослабевшее чутье его уже не раз подводило, и с тоски и досады на самого себя, волк тихонько заскулил, и тут же испуганно нырнул в траву. Сталкер настороженно обернулся, потом снова повернулся к хутору, облегченно вздохнул и сказал сам себе:
      – Ничего, Пашка, прорвемся.
      И таща за собой волокушу, начал спускаться с холма.
      Слева на склоне прыгал и манил неизвестный артефакт, но Павел только устало ухмыльнулся. Две недели назад, он бы вприпрыжку, как мальчишка, бросился к новой, невиданной игрушке. Два дня назад, он бы просто занес координаты в «Скриптус», чтобы потом вернуться. А теперь просто протащился мимо… Именно «протащился» – не столько потому что ему приходилось тащить волокушу, сколько из-за того что проходилось проверять каждый метр дороги.
      Дорогу он проверял просто – бросая вперед три пустых гильзы с привязанными обрывками веревки: одну прямо, две – чуть в стороны. Бросил, протянул волокушу, подобрал, снова бросил... Сегодня уже ушло четыре гильзы: пара гильз влипли в «паутину», одна – утонула в земле, и еще одна свечой ушла в небо… Сталкер подтянул брошенные гильзы за веревочки и остановился передохнуть. Да, хорошо что он догадался подобрать гильзы, когда отбил нападение «лешаков» – пригодились. Детектор аномалий пришлось бросить вместе с заглохшим вездеходом – БДА весил килограммов десять и питался от аккумулятора, который тоже был не «карманных» весогабаритов. Да и какой был смысл демонтировать и тащить это электронное барахло, зная что заряда хватит на полсуток его работы… Пашка провел рукой по карману – оставалось в запасе всего несколько гильз, но до деревни им хватит. «Должно хватить» – опасливо поправил он сам себя, боясь сглазить…
      Дорога за хутора отняла почти два часа и еще одну гильзу. Сталкер подтащил волокушу к крайнему дому, остановился и начал его рассматривать: сруб потемнел от непогоды и времени, но железная крыша, кажется, была цела; окна заколочены, дверь закрыта – похоже, дом не таил в себе негостеприимных жильцов. Павел толкнул дверь – она оказалась заперта, но открывалась вовнутрь, и ему удалось выбить ее. В терраске, конечно же, оказалась еще одна дверь. Уставший салкер был рад приюту и в терраске, но на всякий случай провел рукой по косяку над дверью – и нащупал ключ, положенный там по старорусской деревенской традиции. Дверь гостеприимно заскрипела, и наружу вырвался сыровато-затхлый запах заброшенного жилища. Кухня, большая комната, спаленка, отгороженная истлевшей занавеской и комодом.
      Видимо, крыша все-таки протекала – на стенах и потолке были коричневые разводы, обои кое-где отошли от стен, все было в пыли – но зато сегодня у них будет крыша над головой и стены, можно будет выспаться, не вздрагивая и просыпаясь от каждого шороха, не опасаясь проснуться от клыков на шее. Прошлую ночь, он решил не подвешивать волокушу и ночевать не на дереве, а у костра, и волк попытался незаметно подобраться к ним со спины. Пашка тогда подпустил его поближе и запустил в него горящей головней – кажется удачно попал волку в бок, покрытый редкой короткой шерстью – подпаленная тварь еще долго скулила и тявкала вдалеке. Но было неизвестно, откажется ли волк от второй попытки сегодняшней ночью …
      Павел вернулся к волокуше, поднял тело, занес его в дом и положил на кровать. Потом достал аптечку, сделал больному укол глюкозы и антибиотиков; поднес к его губам пластиковый курдюк с водой, намочил губы и тот сделал несколько слабых глотков. В шкафу сталкер нашел пару старых пальто и накрыл ими товарища.
      Разломал два табурета, растопил ими печку – чуть не угорел, пока догадался поискать и открыть заслонку дымохода, очистил от пыли и паутины чайник, вскипятил воду и, наконец, нашел на кухне чай в жестяной коробке из-под леденцов.
      Теперь он сидел на небольшом диване, грея ладони о кружку с горячим напитком, прихлебывая его и размышляя – за домом он приметил небольшой сарайчик, в котором стоило поискать тележку или тачку – это будет получше волокуши... Еще кончаются гильзы, хорошо бы еще найти хотя бы пару горстей гаек, болтов или гвоздей. А лучше – килограмма два, тогда можно будет не подбирать их, и идти быстрее. По карте, до карантинной полосы оставалось километров двадцать, а там их уже должны будут заметить с патрульных вертолетов, вышлют навстречу вездеход... Если все будет так, то они успеют...
      Волк подкрался к оставленной волокуше и обнюхал ее – нет, ничего съедобного, все вещи сталкер унес в дом, из которого теперь несло теплом и человечиной. Старый хищник лег в траве под забором. За два дня люди так и не умерли, а теперь вот закрылись в своем логов е– что если они и умрут там, внутри, обманув его последние надежды?
      Стемнело. Павел подпер тяжелым сундуком входную дверь в дом. Вытянулся на диванчике, положив ноги на стул. Несмотря на усталость, от нервной перегрузки долго не мог заснуть, но наконец задремал.
      Проснулся он посреди ночи, как ему показалось, от скрипа. Или это он скрипнул стулом, когда проснулся? Павел замер, едва дыша, и весь обратясь в слух. Вроде ничего. Он осторожно потянулся к кобуре под подушкой, медленно поворачивая голову к двери – и вздрогнул – ему показалось, что в дверном проеме стоит темная фигура. Кровь ударила в виски, сердце застучало как барабан. Темный силуэт вроде бы пошевелился, делая шаг в комнату, и Пашка резко вскочил на ноги, левой рукой ударив по кнопке фонаря на столе, а правой выдергивая из кобуры пистолет, но тот, как на беду застрял, и Пашка исступленно дергал его несколько нестерпимо долгих мгновений, пока глаза не привыкли к свету, и он не разглядел того, кто стоял напротив него.
      Аркаша. Черт, Аркашка! Аркадище! Который нашел их здесь, на заброшенном хуторе, среди сотен таких же заброшенных хуторов, деревенек и даже городков на тридцати тысячах квадратных километрах Зоны. А значит– они спасены. У Павла даже закружилась голова.
      – Аркашка! Ты... тут! Черт, нашел-таки нас! Со спутника нашли? А ты на чем, на вездеходе? Один? А я задремал, и не слышу, чуть в тебя не выстрелил, ей-богу… – Павел сделал шаг к нему, чуть не плача от радости, хотел обнять, но наткнулся на его хмурый взгляд, и остановился. – Аркаша, а у нас тут ... А у нас тут...
      Аркадий взглядом показал на кровать и спросил:
      – Генная горячка?
      – Горячка, черт возьми... Отсюда на севере, километрах в ста, городишко, как его... Смаковцы! Там кажется весь район заражен, надо на карте отметить, в общем -только мы сунулись... – Павел начал торопливо объяснять, но Аркадий перебил его:
      – Зачем ты взял ее с собой в Зону? – он сказал это тихо, но настолько укоризненно, что Пашка опешил.
      – Да ты что… Я ... и не хотел, она же сама, сама увязалась! Ты ведь ее знаешь, Аркадий – она с детства зверьем бредила... Дельфины ее эти... Она же из зоопарка не вылазила! А тут – такой размах! – столько новых видов, и главное – практически неизученных! Да она же – упертая вся! «Я с тобой пойду» – и весь разговор. А я-то – что мог ей сказать?
      – Что сказать?! А то, что аппаратура связи здесь не работает, а спутники территорию не видят! То, что на каждом шагу аномалии, а надежных детекторов еще нет! То, что вирусы мутируют на глазах, а биоблокада не всегда защищает! То, что здесь каждый второй гибнет, причем – безвести!
      – А ты думаешь– она этого не знала?! Знала! И все равно потащилась сюда за мной!
      – Кто еще за кем потащился....
      – Что ты хочешь этим сказать?!
      – А то, Паша: прошел бы ты в Зону без нее, а? Отец ее, чуть с ума не сошел, когда узнал, что она его званием профессорским и именем, пропуски сюда «выбила»... Потому ты ее отговаривать особенно и не стал.
      – Неправда... Я... Да я бы никогда не стал ей рисковать!
      – Уже рискнул, Паша, уже рискнул... Ты с детства был таким – тебя всегда манили сокровища, пираты, бешеные гонки, мировая слава. И ты всегда рисковал, не задумываясь. Рисковал собой. Теперь рискнул ей. И погубил.
      – Нет! Еще есть время, мы успеем, на вездеходе, а там – в Москву, в Институте есть сыворотка нормализации генома....
      – Сколько дней уже она в коме, Павел?
      – Три... или четыре, не помню... Но даже если четыре – это ничего, мы успеем, еще есть в запасе пара дней!
      – Четыре? Ты уверен? А может шесть? Посмотри на свой «Скриптус»...
      Павел трясущимися руками сдернул с пояса компьютер и лихорадочно начал перелистывать записи:
      – Так... в Смаковцы мы зашли 10-го..., 11-го появились признаки..., а 12-го она потеряла сознание. А сегодня... – Павел ошеломленно смотрел на надпись в правом нижнем углу экрана: «сегодня 18 сентября, 23:51». – Не может быть! Он ... сломан! Конечно, сломан, я сам его ронял несколько раз! А ну, дай твой!
      Аркадий неподвижно стоял и молча глядел на него.
      – Дай мне твой «Скриптус»! Слышишь?! Дай же!
      Павел хотел схватить Аркадия за плечо, но тот резко ударил его по пальцам руки, и все вокруг странно затряслось, закачалось, а он замахал руками, пытаясь устоять на ногах. Когда мир вокруг перестал прыгать и дрожать, Павел вдруг понял, что перед ним стоит не Аркаша, а он сам. Он сам – в старом, потемневшем по краям, зеркале старинного комода. Он протянул руку, вместе со своим отражением коснулся холодного стекла, и вдруг горько засмеялся.
      Никакого Аркадия и вездехода, конечно, не было, да и кому бы пришло в голову искать их тут, на заброшенном хуторе, среди сотен таких же заброшенных хуторов, деревенек и даже городков на тридцати тысячах квадратных километрах Зоны…
      «Странно» – подумалось Павлу, – «за свою жизнь я много раз был на волоске от гибели, но никогда не задумывался о том, что сойду с ума, вот сейчас даже не знаю, что мне делать...»
      Он подошел к кровати, на которой лежала укутанная тряпками фигура, и присел с края. Затем взял со стола фонарь и посветил на ее лицо. За последнюю неделю она заметно похудела, скулы стали какими-то угловатыми, губы стали тоньше. Рот слегка приоткрыт, и показалось, что клыки стали длиннее, и чуть выглядывают из-под верхней губы. Павел оттянул веко – ее зрачок мгновенно сузился, но как-то по-кошачьи– вертикальной щелкой.
      – Значит шесть дней... Шесть дней, шесть дней... – бормотал он, что-то пытаясь вспомнить, потом вспомнил – история за девятый класс, основы религий, христианство – Бог создал мир за шесть дней... А теперь вот, создает новый мир... тоже за шесть дней...
      Он снова посмотрел на ее осунувшееся лицо и вспомнил видеозапись, которую тайком показал ему знакомый лаборант из Института Генетики, потом помотал головой, чтобы прогнать страшные картинки. Ему вдруг очень захотелось снова увидеть ее глаза, но только прежние, серо-голубые, в которые вдруг в третьем классе влюбились поголовно все одноклассники, а он даже надрал в Ботаническом саду бирюзовых лилий, но застеснялся их подарить, и выбросил под лестницу – букет потом нашли, был большой скандал...
      Да... Ее ласковый взгляд... Который он больше никогда не увидит. Шесть дней– это приговор. Он уже давно все решил, пока они шли; он боялся думать об этом, гнал эти мысли, уверял сам себя, что они успеют, но где-то глубоко в душе – оставил это решение, как последний вариант.
      Павел отложил в сторону фонарь и достал из кобуры пистолет – снял с предохранителя, неумело оттянул затвор. Некоторое время он смотрел на эту машинку для убийства, с сжатой внутри пружиной, ежесекундно готовой прервать жизнь – или смерть. Потом приставил пистолет к ее груди, слева. «Прости» – прошептал вслух. Поудобней перехватил рукоятку, пытаясь унять дрожь в руке. Отвернулся. «Сейчас. Сейчас. Давай. Ей не будет больно, ну совсем чуть-чуть. Давай же. Ну!... Тряпка! Ты должен, так будет лучше. Лучше так, чем она станет другой. Это тоже как смерть, только хуже. Она все равно станет другой, чужой... Ее прежней уже не будет. Не будет. Не будет! Просто нажми на курок!»
      Она дышала – грудь под слоем одежды поднималась и опускалась, чуть качая руку с пистолетом. И он понял, что не сможет выстрелить в нее – ни так, в упор – вообще никак. Потому что она – это она, даже если станет другой. А такой, какая она была – уже никогда не будет. И она в этом не виновата. А виноват в этом он.
      Павел опустил пистолет и долго думал, рассеянно глядя перед собой. Потом встал, подошел к зеркалу, наступив на что-то – оказалось на свой «Скриптус»; посмотрел на него, подумал и пожал плечами – писать? – кому? – что? Потом посмотрел на свое отражение, сказал сам себе: «Что ж, все по-честному» и приложил к виску холодное дуло пистолета...
      * * *
      Она проснулась утром: живот сводило от голода, организм израсходовал все запасы жира на перестройку, она очень ослабла. Но здесь было безопасно, сумеречно и большая куча еды. Она набросилась на нее, жадно отрывая куски зубами, глотая почти не жуя и чуть не давясь.
      Старый волк, подкравшийся под окно, учуял запах крови и завыл.