Приговор: виновен

Глава 9.

Глава 9.

The Gossip- Heavy Cross

Когда Стейси с пылающими от жарких поцелуев в машине щеками вбежала домой, на кухне она застала странную для столь позднего часа компанию. Хилари и Лиам Вильямс сидели на диване, а напротив них, бурно жестикулируя, стояла высокая стройная женщина с очень пышным бюстом и объемными, зачесанными назад волосами.

- Миссис Робинсон?- Стейси покраснела еще больше. Визит Оливии Робинсон мог означать только одно- Кейт серьезно попала.

Оливия широко улыбнулась и, подойдя к Стейси широким уверенным шагом, обняла ее и поцеловала в щеку.

- Стейси, детка, я так давно тебя не видела у нас!- миссис Робинсон взяла девушку за руку и усадила на диван к родителям, так, словно это Стейси пришла к ней домой.

- Так вот… да, и тут, Хилари, представь себе,- Оливия вновь погрузилась в обстановку рассказываемых событий.- Эта девчонка подходит и начинает мне, мне высказывать о том, что ее, так и так, ударили несправедливо. Но я, извините, мать,- она многозначительно ткнула пальцем в потолок, едва не задев нижние кристалики люстры.- Я- мать, на секундочку! А эта мелюзга, которая во всем виновата сама, посмела напасть на мою Китти…

Оливия Робинсон, как и Хилари Вильямс, относилась к тому типу матерей, которые умеют держать себя в обществе, на вид кажутся абсолютно безобидными, добрыми и мягкими женщинами; но если что-то касалось их детей, они, подобно горгульям собора Нотр-Дам-де-Пари, бросались на обидчиков, готовые до последней капли крови отстаивать мнение своих дочерей. Поэтому, Стейси вовсе не удивилась, когда миссис Робинсон в непечатных выражениях высказалась по поводу внешнего вида Кайры Тимбелл, а после, не изменяя грубому стилю речи, повествовала, как она, мягко сказать, «попросила отстать от ее дочери». Мама полностью ее поддержала; все еще крайне взволнованная, миссис Робинсон опустилась на диван прямо между Вильямсами, и вскоре Лиам, не выдержавнатеска массивного бедра Оливии, ретировался на кухню за напитками.

Было очень интересно слушать миссис Робинсон, но тут у Стейси зазвонил телефон. Кейт наконец-то соизволила появиться после шести пропущенных.

- Извините,- быстро проговорила Стейси. Поднимаясь на второй этаж, она провела пальцем по экрану.

- Кейт? Слава богу, я уже думала…- начала было Стейси, но подруга прервала ее.

- Мама у вас?

- Да, а что такое? Дать трубку?- Стейси остановилась на лестничном марше. Ей казалось, что Кейт задыхается в трубку.

- Нет, не надо… просто хотела узнать… она рассказывала об их разговоре с Тимбелл?

- Да. Она молодец, не дала тебя в обиду.

- Знаю, удивительно, как мама сама в драку не полезла там. Слушай, Стейси… ты можешь передать ей прямо сейчас, что пусть она от вас подъедет в ателье?

- Хорошо, я скажу, а зач…

- Спасибо, люблю тебя, малышка Вильямс,- протараторила Китти и положила трубку. А вот такое поведение было для нее более чем странным.

***

Примерно двадцатью минутами раньше, Кейт, выпив терпкого эспрессо из «Starbucks», отправилась в мамино ателье, чтобы поскорее отвлечься мыслями от посещения Рейеса. Это стильное, построенное из самых современных материалов здание, выкрашенное в черный и кричаще-розовый тона, было, пожалуй, единственным островком спокойствия, где Китти всегда могла отвлечься от проблем, просто болтая со швеями, или потягивая чай из маминой кружки под монотонный стук швейных машинок. Кейт обессиленно плюхнулась в мягкое красное кресло. Из примерочной высунула голову Эмма, молоденькая помощница, которая всегда снимала мерки для закройщиц.

- О, мисс Робинсон! Вам, может, чаю?

Кейт выдавила улыбку.

- Нет-нет, спасибо, Эмма. Мама уже уехала?

- Да, мисс Робинсон,- прощебетала Эмма, ловко наматывая метр на запястье. Из примерочной тяжело вывалилась круглая как мяч госпожа. Рядом с худенькой девушкой она казалась еще полнее.

- А Луи? Сегодня, вроде как, его смена.

Эмма улыбнулась.

- Да, Луи на месте. Позвать его?

- Не надо. Я сама схожу,- Кейт подхватила сумку и отправилась через рабочее помещение в маленькую комнатку за аккуратной, сливающейся со стеной дверцой. Казалось, будто она направляется в Нарнию, настолько спрятанным и таинственным представлялся ей каждый раз вход в обитель «талантливого французского художника Луи Бонне».

Сказать по правде, таким уж талантливым Луи не был, но почему-то, когда он представлялся или просил кого-то его представить, он никогда не формулировал своего имени иначе. Сам по себе этот молодой человек был невысокого роста, тощ, с очень блеклой и неброской наружностью; в его двадцать семь лет на лице лишь едва-едва пробивалась мягкая, пушистая щетинка. Так, по внешности он напоминал скорее мальчика, нежели уже почти мужчину, и работающие в ателье девушки ласково называли его «Боне», что означало с французского «хороший».

Луи создавал эскизы. Целыми днями он просиживал в темной, крошечной каморке в дальнем углу, где никогда не выключалась настольная лампа; весь интерьер состоял из письменного стола, узкой кровати, плотно придвинутой к стене, табурета и трех небольших полочек, на которых лежали аккуратно сложенные рубашки и джинсы, а также стояла небольшая фотография в металлической рамке. С нее улыбалась большая семья, расположившаяся в тени громадного дерева. Все ее члены, как один, были светловолосы и одеты в белое, как по форме. В парне, державшем на руках завернутого в пеленки младенца, угадывался сам Луи. Остальное пространство занимали листы бумаги- чистые, грязные, с эскизами, набросками, неясными линиями, портретами, надписями. Их было так много, что, казалось, комнатку накрыла большая снежная лавина.