Приманка Минотавра

Зарисовка 8. Первый переход

Серая, 3 сентября 3340 года

Я первая зашла в Лабиринт — и вдруг на меня нахлынуло воспоминание. Я вспомнила, как три года назад впервые здесь очутилась…

Мне в жизни отчаянно не везло. Обделённая особо развитым умом, усидчивостью или талантом, я могла с уверенностью рассчитывать только на военную карьеру. С физической культурой и со спортом у меня всегда было всё в порядке. Другое дело — математика, речь и письмо, физика и химия, биология и география. Я старалась, но не могла выбиться в отличницы ни по одному из этих предметов.

Моя одноклассница — Мария — была полной моей противоположностью. Худенькая, стройная, высокая; казалось, что она обладает всеми талантами, которых я была лишена. Она с лёгкостью щёлкала тригонометрические уравнения и писала длинные сочинения, она легко могла рассчитать химическую формулу и вычислить вероятности наследственных мутаций. Но было и то, что омрачало её жизнь — Мария была слабой и хрупкой, как заледенелый одуванчик на ветру.

На выпускных экзаменах она взяла максимальное количество баллов по всем предметам, кроме спорта. Я же всюду была середнячком, кроме — опять же спорта. По нему у нас был сложный, многоступенчатый экзамен, и там я блистала. На очередном обязательном этапе я была впереди всех — пока не услышала чей-то крик.

Я забыла про экзамен и оглянулась. В полусотне метров от меня лежала Мария, её нога была вывернута. Не раздумывая, я метнулась к ней. В тот момент все мысли были лишь о том, что если она не сдаст экзамен — на любую оценку, — то не сможет поступить ни в одно высшее учебное заведение. Ещё один год в школе? Не факт, что ей разрешат. Колледж? Она сама не выдержит.

Одноклассница и сама это понимала. В её глазах стояли слёзы.

Не помню, как я дотащила её до финиша — но дотащила. Не помню, о чем я думала. Те мгновения вспоминаются мне словно вспышками: вот — её заплаканное лицо и подвёрнутая нога, вот — я закидываю её руку себе на плечо, ещё миг — и впереди уже весь остальной класс, а нам ещё половина пути. Мы на финише, мы сдали экзамен… Но я пришла последней.

Марии пришло множество предложений, грантов и стипендий. А я… в армию меня не взяли. Пришлось выбирать дальнейшее образование — и одним из немногих мест, где мне предложили обучение, оказался институт истории культуры и реконструкции. Студентов они воспринимали более как актёров и бесплатную рабочую силу, на работу они не устраивали… Но там была небольшая стипендия, комнаты оказались уютными, еда — сытной, а многочисленные уроки и экзамены — интересными.

Я попала на факультет оружейного искусства и влюбилась. Сабли, катаны, ятаганы… не меньшее удовольствие я получала от самих реконструкций — отыгрывания полномасштабных боев или балов, раутов и встреч, охоты и работы над самим оружием. По крайней мере, пока меня однажды не поставили отыгрывать какого-то командира, жестокого и кровавого. Я так вжилась в роль, почувствовав себя мерзким, алчным, жестоким человеком, что меня трясло всё представление, и вырвало тут же, за кулисами. Я стала отказываться от множества ролей, плохо сдала экзамены и выпустилась с оценками ещё худшими, чем в школе.

Начался поиск работы. Долгий, нудный, изматывающий. Я рассылала резюме, посещала по три собеседования в день, но второй месяц подходил к концу, а работы так и не было. Оставался месяц — что было бы потом, мне страшно представить. Смерть? Рабство? Кома, во время которой из меня изымались бы нужные другим органы?

К счастью, обеспокоенные моей судьбой, на Землю с Венеры прилетели мои родители. Свой небольшой отпуск они решили провести полностью со мной. И надо было так случиться, что именно в этот момент открыли Лазурный курорт…

Это был единственный раз, когда мы зашли через обычный вход — и попытались выйти через обычный выход. Астрономические суммы были непомерны, даже для вполне обеспеченных родителей. И мы узнали про другой выход. Бесплатный — шептали там.

Лабиринт… оказался домашним и простым. Да, здесь были запутанные коридоры и монстры, в некоторых местах приходилось идти, вжавшись в скалу, чтобы не угодить в пропасть — а кое-где приходилось обматывать куртки вокруг головы, чтобы не задохнуться. Я сама не заметила, как стала командовать собственными родителями. И они меня слушались — не как дочку, как командира. Я зарубила несколько змей, сумела догадаться о скором обвале и вывести из-под него и родителей, и случайно забредших незнакомцев. Почти перед выходом из Лабиринта, на последней ключевой точке мы прощались. Тогда родители мне наговорили много непонятного — такого, что можно было обсуждать лишь в Лабиринте, и под конец предложили стать Проводником.

— У тебя это хорошо получается, — сказал папа. — Здесь я буду за тебя спокоен.

А мама только обнимала меня и почему-то плакала.

Это был последний их отпуск — и с тех пор они так и сидели на своей ферме. Я тоже не могла к ним выбраться — билеты стали слишком дорогие, да и разрешения на полёты у меня не было.

А когда мы вышли из Лабиринта, я почувствовала, что мне… жаль. Мне нужно было проводить родителей на космолёт, а хотелось остаться в подземном сумраке, среди вечной опасности, честной и прямой. Потом я много раз была в Лабиринте, но никогда это чувство не было таким сильным, как тогда. А последний мой переход был настолько страшен, что даже у меня надолго отбил охоту к подземным прогулкам и вынудил взять отпуск.

И вот я снова здесь, но Лабиринт за это время стал другим. Трупы у стены — то, чего не могло быть в том, старом Лабиринте, — сразу же напугали клиентов. Зарина, как я и ожидала, восприняла это настороженно — и не только сама старалась быть аккуратной, но и следила за другими. Нежилец прерывисто вздыхал, а бойкая любопытная девушка Крайя с трепетом оглядывалась. Контролируемый страх — это намного лучше, чем никакого страха, так что, в общем-то, реакция была вполне приемлемой.