Длинное, отточенное лезвие отразило солнечный луч в глаза смотрящего, с тихим, почти невесомым шелестом опустилось, выверено скользнув по середине оголенной бледной шеи и глухо стукнуло о деревянное подножие гильотины. Отделенная от тела голова бывшего жреца спящей богини покатилась по дворцовым ступеням, оставляя за собой грязные влажные следы крови и остановив свой бег у ног его сына.
Юноша промолчал, не издав не звука, даже когда пересекся с отцом взглядом.
Обычно преступников Ксура наказывали не так. Толстые, высоченные каменные стены города-государства были полыми и вмещали в себя всех провинившихся жителей, скрывая их от законопослушных граждан. Попавшие туда оставались наедине с такими же узниками, как они сами, предоставленные себе и всем непогодам, обрушившимся на остров. Они не могли закрыться от дождя, не имели возможности спрятаться от солнца, их тела, мерзкие, дурные, изможденные переносили духоту, жару и холод в длинном коридоре шириной в человеческий рост. Там они влачили свое жалкое существование, пока срок заключения не подойдет к концу, или какая-то семья не пожелает выкупить осужденного для самой грязной и тяжелой работы.
Считалось огромным везением, если кристальный город примет обратно из забвения, вытащив из выгребной ямы и вручив в руки свежий бокал чистой крови, а не того, что проходило по акведукам через все улицы прямо из дворца, собирая сор и пыль из самых забытых мест. Ты должен был быть благодарен за внимание, второй шанс, возвращение из небытия, где единственным развлечением на долгие годы была возможность скрести гладкие стены собственными ногтями.
Король, неизменный для Ксура все три тысячи лет, считал это гуманным наказанием, достаточным для тех, кто вынужден был смириться с бессмертием. Он не смел отбирать великую жизнь, данную его дочерью, королевой и богиней. Даже представить размеры провинности в таком случае было невозможно, но… как всегда нашелся прецедент.
Появление принца стало приговором для нечестивого жреца. С самого рождения, в тайной, самой запретной части замка, где лежал саркофаг со спящей девой, истекающей кровью, что питала город, отпрыск первым своим криком дал понять, какой чудовищный грех совершил над богиней ее единственный жрец. Воспользовавшись близостью к неприкасаемому телу возлюбленной, он позволил себе возлечь с ней и весь последующий год отчаянно скрывал ее растущий живот.
Неизвестно, зачем он сотворил подобное богохульство, неизвестно, чего хотел добиться, получив дитя в собственные руки, но от стражи сбежать не пытался. Лишь удостоверился, что за здоровьем ребенка присмотрят и младенцу ничего не грозит.
Так появился принц Ксура.
Все последующие годы жрец провел под заключением, ежедневно получая часть доставшегося наказания и дотянув до совершеннолетия сына только для того, чтобы обучить свою замену. Иного жреца найти было бы сложно, только Абис знал, какие ритуалы нужны для поддержания сна девы, и только он, часть силы его старого бога, мог быть связующим звеном между проклятьем, защищавшем тело раненной богини, и народом, что питался ее нескончаемой кровью.
— Подойди сюда, внук.
Громогласный голос короля не предполагал промедления, он не привык к сомнениям, а люди послушно выполняли любые указания, поддерживая незыблемую власть скорбящего отца.
Когда-то давным давно он был обычным человеком, молящим небеса спасти дочь от расколотой, залитой проклятьем земли.
Когда-то создатели слушали тихие голоса своих подопечных, пока среди смертных не появился некто, обращенный к иным существам, далеким и древним, как мертвые звезды.
Когда-то сотня случайных спутников уплыла от портала чистейшего хаоса и застряла на необитаемом острове без еды и питья. Глядя на то, как выжившие в катастрофе один за другим погибают от голода и жажды, жрица Нокса, бога, павшего при защите своего мира, взмолилась о последней милости к своим людям. Она поклялась стать вечным алтарем, памятью и жертвой, возложенной побежденному бессмертному, взамен на то, что он найдет способ спасти хоть кого-то на острове. С последними словами в искренней вере и исступленной надежде она пронзила свое сердце ритуальным клинком. Кровь, брызнувшая из раны, призвала к себе последних выживших, терзаемых жуткой жаждой. Они припали к ней, как к источнику, пили нескончаемо льющуюся влагу, пока дева не уснула, но не умерла, а лишь прикрыла глаза от усталости в руках своего первого жреца и последнего осколка Нокса.
Бог стал слугой своей слуги.
— Подойди сюда, принц.
Сколько себя юноша помнил, он всегда был принцем, без особых приставок, почестей и уважения, и лишь покойный отец скупо звал его Тсур, только благодаря его тихому голосу в полумраке подземных тюремных камер, сын нынешней богини и жреца осознавал своё присутствие в городе.
— Регалии и обязанности.
Хетсур поднялся с трона, выточенного из пурпурных кристаллов, пронизывающих весь город, и, протянув руку, поманил принца. Ему настало время получить обязанности Абиса и построить клятву перед телом спящей матери, сим закрепив необходимость присутствия при дворе, как яркое напоминание для короля о богохульстве над Тсурией. И пускай Хетсурион готов был пощадить и оставить в живых дитя как часть собственной крови и плоть от плоти дочери, но мерзкое лицо юноши с годами почти отвратило от себя даже самых сердобольных дворян. Осколок мертвого бога был в принце сильнее благословения вечного алтаря Ксура.
Мысленно король уже давно принял решение сменить форму внука, обрядив его так плотно, чтобы нельзя было различить пол, лик укрыть маской Тсурии, искусственно навязывая стать ее продолжением, а самое главное оскопить прежде, чем принц коснется шелка, накрывающего мать.
Что из этого должно стать регалией, Тсур должен был понять сам.
— Нет ли для меня иного пути?
Голос юнца почти не дрогнул, но даже он не смог сохранить спокойствие перед будущим. Перечить Хетсуру не каждый решится, век от века его бессмертие портило характер, отнимая по кусочку души с каждым лунным циклом. То, что осталось, не могло похвастаться ни милосердием, ни добротой, ни пониманием, он был стар и слишком долго смотрел на то, как жители кормятся спящей, раз за разом разжигая внутренние конфликты вместо почитания собственной святой.