Принцесса троллей

Принцесса троллей

 Раскосая всадница бросила на меня высокомерный и презрительный взгляд. Я застыла на месте как замороженная. Много я видела странниц, особенно в ярмарочную неделю, но все они смотрели в землю, прятали в платки тугие косы и сами прятались за плечом своего мужчины.
  
  Эта же была одна. И все в ней было не так. Волосы белые, как будто седые. И не заплетенные, а вьются по ветру, как у безумной. Глаза, наоборот, черные, страшные. Не понять - то ли красива как богиня, то ли уродлива. Слишком уж не похожа ни на кого.
  
  Конь ее стукнул копытом, заржал, и она отвела взгляд. Тут-то я и бросилась бежать. Не все гости на ярмарке - добрые гости. Некоторых лучше сторониться. Но пока я шла домой, никак раскосая всадница у меня из головы не выходила. Я все думала, а вдруг я ошиблась, не только презрение у нее во взгляде было? Кажется, там было... любопытство? От матери, конечно, попало, что за этими мыслями забыла к Агнис за молодым сыром забежать. Но тут с ярмарки вернулась бабушка и что-то шепнула матери, так что они про меня сразу забыли и заперлись в бабушкиной спальне до самого вечера.
  
  
  
  А вечером я уже стала собираться к Вилме, шерсть чесать, как вдруг мама меня остановила.
  
  - Ты, - говорит, - у меня такая красивая. Глаза прозрачные, волосы густые, талия тонкая, бедра широкие. Всем красавицам красавица.
  
  Взяла за плечи и любуется, как будто сама старалась, делала. Глаза из кварца вырезала и бедра стесывала. Никогда она мне такого не говорила, странно как-то. Я стою и не знаю, что делать. И у Вилмы меня девчонки ждут, вчера же ярмарка была, есть что обсудить. А у мамы уже слезы в глазах.
  
  - Ты, - говорит, - будешь самая счастливая. И дети твои. И муж. Слышишь? Муж твой никогда не пожалеет, что взял тебя в жены.
  
  С чего бы Хеннингу жалеть? Он сам свадьбу торопит. А если мама сейчас меня не отпустит, то мы красные плащи на свадьбу сшить не успеем. Там без меня девчонки небось шерсть забросили, болтают просто так.
  
  - Беги, красавица моя.
  
  И я побежала. И по пути забыла начисто про мамины странности.
  
  
  
  На улице тепло, скоро уже лето. Пахнет зелеными листьями, свежей водой и восходящей луной. Все у меня хорошо. И Хеннинг меня любит, и свадьба скоро, и подруги самые лучшие. Нечасто так бывает в жизни, чтобы совсем ничего не беспокоило, а тут и весна ранняя, и скотина вся зиму пережила, и даже запасы до весны остались. Ни облачка печали.
  
  Рядом с домом Вилмы оглушающе пахла сирень, и я остановилась, чтобы еще немножко продлить это ощущение чуда - ночь, запах, вкус счастья на языке. Потому и услышала из окна:
  
  - Тогда она пришла и говорит ему: "Женись на мне!"
  
  - Ох! А Сара знает? Я бы...
  
  Услышав свое имя, я невольно сделала шаг к двери и куст сирени затрещал. Девочки тут же замолкли. Пришлось стучать и входить.
  
  Как я и думала, тут были все мои подружки, гора нечесаной шерсти и никто не собирался ею заниматься. Увидев меня, девочки тут же потащили к себе шерсть, стали разыскивать гребни и только Вилма встала и обняла меня.
  
  - О чем это вы тут болтаете? - весело спросила я, а сердце билось так, что будь чуть потише, все бы услышали.
  
  - Ой, брось, просто сказочки рассказываем! - засмеялась Вилма. А мне стало грустно. Вот мы и расходимся по разным дорожкам. Я первая из подруг выхожу замуж. Потом сосватают и Вилму, ее отец разбогател после войны. Потом Бригит, она самая красивая. Кого-то отдадут замуж за чужестранцев. Кого-то сторгуют как скот за золото. А кто-то и вовсе останется одинокой. Хорошо, что мне так повезло - мой будущий муж любит меня и я люблю его, и мы так рано нашли друг друга. Не будет никаких сомнений и страхов.
  
  Я сняла плащ, отщипнула от кучи клок шерсти и устроилась на полу, на ворохе ярких ковриков. Девочки тоже занялись делом, принялись чесать шерсть, а Тира даже завела вполголоса какую-то песню.
  
  Я потерпела еще немножко, но никто не затевал болтовни. Пришлось самой:
  
  - А вы были на ярмарке? Первая с зимы, где столько чужаков! Что интересного купили?
  
  - Фибулу и колечко с горным хрусталем! - не удержалась и похвасталась Фрида. На нее-то я и рассчитывала.
  
  - А я костяную заколку.
  
  - А я платок и брошку.
  
  - А я семена цветов, такие выращу, вы обзавидуетесь.
  
  - А мне Хеннинг обещал сапожки купить и сегодня подарить! - не зря, ох, не зря я затевала эти похвастушки, мне самой было чем гордиться.
  
  Смотрю, притухли мои девочки. Ах, зависть! Есть в ней что-то приятное, хоть я и люблю своих подруженек. Я решила их все же развлечь:
  
  - А еще я видела на ярмарке деву, да такую странную! На коне без седла, волосы белые-белые, как будто седые, глаза чернющие и злая, как батькин пес! Посмотрела на меня так, будто проклинать взялась!
  
  Обвожу я взглядом девочек, думаю, что сейчас ахать начнут, а они все глаза прячут. Что ж такое?
  
  - Но я перекрестилась, через плечо плюнула и сбежала! - может, они думали, что и правда меня та всадница прокляла? Но никто не смеется и не улыбается даже. Сразу все уткнулись в свои колтуны шерсти, губы поджали, мой взгляд не подхватывают. И тихо стало так, что ветер за стеной слышно.
  
  - Эй, что случилось? Убили, что ли, кого?
  
  Молчат, чешут, делают вид, что нет меня.
  
  - Скучные вы сегодня, - буркнула я и поднялась на ноги. Мне все равно скоро не с ними развлекаться, а с мужними женами. - Пойду домой лучше, на сапожки новые свои любоваться.
  
  - Сара... - начала было Вилма, и я остановилась. Не понравилось мне, какое у нее тревожное лицо стало. Но Вива, сестра младшая, дернула ее за подол и Вилма осеклась. И кивнула только:
  
  - До встречи, подружка, - и тоже глаза спрятала.
  
  
  
  Я плащ накинула и вылетела на улицу. Злая, как чертова жена. Так бежала к дому, что даже по сторонам не смотрела, потому и врезалась прямиком в милого своего, Хеннинга. Он ко мне и шел. Я к нему бросилась, прижалась, уткнулась лицом в шерстяной плащ. Он обнял меня нежно, ничего не спрашивая, и так мы простояли некоторое время. С ним мне всегда было спокойно, просто и тепло. Я знала - что бы ни случилось, он всегда меня защитит. Он уже не раз это доказывал. А потом я слезы вытерла и улыбнулась:
  
  - Не ко мне ли ты идешь? А то я уже заждалась, - и взяла его под руку. Зачем ему мои беды и заботы? У него и своих достаточно.
  
  - Заждалась? - он как-то тяжело это спросил, настороженно. - А зачем ждала?
  
  - Ну мы же договаривались!
  
  - Ах, ну да, - тут и он улыбнулся, положил ладонь на мою руку и повел к дому. - Конечно, идем провожу.
  
  И мы пошли. Вот только почему-то все молчали и молчали. Я ждала, пока Хеннинг вспомнит про сапожки, а чего он ждал - не знаю. Но решила зайти издалека:
  
  - А ты вчера на ярмарке был?
  
  Он вдруг весь закаменел и рука сжала мою руку, да так больно.
  
  - Был, - отвечает. И дальше идет, но будто бы ног не сгибая, деревянно как-то. И молчит снова. И я молчу. Думаю, чего это он.
  
  - И я была, - говорю.
  
  - Я... слышал, - тихо отвечает, почти шипит.
  
  - О! - я заинтересовалась. - А от кого?
  
  Такой простой вопрос, а он вдруг замер как вкопанный и стоит дышит часто и глубоко, мне даже страшно стало.
  
  - От кого? - переспрашивает.
  
  Я даже повторять боюсь. И про сапожки говорить. Чувствую только, что не в сапожках дело, и никто мне их не купил и долго еще не купит, и лучше не напоминать.
  
  - Идем, ну что ты! - я потянула его за руку, а он ее вырвал. Вот тут я перепугалась. - Да неважно от кого, я просто спросила. Мы с тобой вместе на ярмарке были и не встретились.
  
  А он не тянется, упирается, отступает от меня.
  
  - Хитра ты, Сара! - говорит. - Я и не думал, что ты так хитра! Думал, ты не такая. Думал, простая девушка, веселая, хорошая.
  
  Ох, что же я натворила, интересно. Говорила мне мама, что я не очень умная, вот оно и аукнулось. Ничего совсем не понимаю.
  
  - Хеннинг, пойдем же! - говорю.
  
  Но он отступил еще дальше и только крикнул:
  
  - Завтра зайду. Тогда все и решим!
  
  И ушел быстро. А я поревела немножко, но домой пошла.
  
  Очень мне не хотелось с мамой встречаться, но, к счастью, и не пришлось. Они с бабушкой снова совет держали, а я тем временем к себе проскользнула, закуталась в одеяла, уткнулась распухшим носом и глаза закрыла. Так что, когда мама вернулась и увидела меня, я уже успокоилась немного и смогла изобразить, что сплю.
  
  - Пришла она? - откуда-то из темноты спросила бабушка.
  
  - Пришла, спит, - шепотом ответила мама. Совсем близко.
  
  - А он где?
  
  - Вот уж не знаю.
  
  И ушла тихонько. А я еще немного полежала с закрытыми глазами и так незаметно уснула.
  
  
  
  Утром я опять собралась на ярмарку. Первый суетливый день прошел, на второй начнется настоящая торговля. Тут-то я и наберу себе и сладостей на свадьбу, и серег к новым женским платьям, и сестрам игрушек присмотрю. Да и за молодым сыром загляну, раз вчера забыла.
  
  Ну и втайне я надеялась, что вчерашний день был просто облачком на весеннем небе, а сегодня все исправится. Подружки мои прибегут сплетнями делиться, Хеннинг извинится и сапожки подарит...
  
  Я поморщилась. О сапожках уже думать не хотелось. Пусть дьявол носит те сапожки, раз они так неудачно мне попались. Попрошу очелье или пояс с камнями.
  
  Мама вышла, посмотрела как я собираюсь, да и говорит:
  
  - А схожу-ка я с тобой!
  
  Я так удивилась, что даже забыла спросить, зачем. Так и стояла с удивленным лицом на нее смотрела. Она рассмеялась:
  
  - Ты опять про Агнис забудешь, знаю я тебя. И сладостей хочется. Да и вообще, давно я на ярмарке не была.
  
  - Ты бы еще бабушку позвала, - говорю удивленно. И тут бабушка выходит от себя и тоже:
  
  - А пусть позовет. И я давно на ярмарке не была. Вот как сына женила, отца твоего, так и не была. Кто ж не хочет посмотреть, какие нынче чужеземцы молодые. Красавчики или в наши времена больше везло.
  
  И пошла за плащом.
  
  Чудны дела!
  
  
  
  Да только понятно, что не за сладостями и молодыми чужеземцами они пошли. Иначе отстали бы на самом входе, где эти чужеземцы пиво пили и дрались с нашими на помосте. Загорелые, темноволосые, мускулистые - сама бы посмотрела, если бы не моя охрана. Ни мама, ни бабушка на парней и глазом не повели, только зыркали по сторонам и дальше, чем шаг, от меня не отходили.
  
  Я за медовыми коврижками - и они за мной. Я ожерелье в руках верчу - и они по браслету схватили и вроде тоже вертят, а смотрят все равно по сторонам. Мне уже не так интересно серьги выбирать, как поиграть с ними в прятки. Я тут за столб спрячусь, там пробегусь, уклонюсь и за спину дядьки Финна спрячусь - а они меня все равно находят и рядом держатся.
  
  Когда наигралась, я пошла к вышивальщицам, посмотреть, нет ли чего нового и красивого, может быть, еще ночных сорочек для первого замужнего года купить в приданое себе. Мало ли...
  
  Стою, перебираю кружева, рядом бабушка с мамой бдят. И тут поднимаю глаза - и встречаюсь взглядом с черными и раскосыми! На той стороне, за два прилавка от меня, стоит та беловолосая всадница. И смотрит прямо на меня. Не отрываясь.
  
  И снова я примерзла к земле, и кружева на пальцах повисли как сосульки. Стою и не дышу. И длится это бесконечно.
  
  Пока мама не заметила, что я замерла и не проследила мой взгляд. И не ахнула.
  
  Тут и бабушка пришла ей на помощь - бросилась ко мне, отодвинула от прилавка так быстро, что кружева рвались с тихим треском. И мама заслонила от меня черноглазую и они пошли куда-то в сторону. И я с ними. А когда пришла в себя, они сделали вид, что просто хотели мне показать маленького жеребчика дяди Якоба. И я сделала вид, что ничего не поняла.
  
  Только я ведь на самом деле не дура.
  
  Как они отвернулись, я спряталась за телегу с сеном. Начали ее обходить - я уже сбежала к рыбным рядам, там народу больше. Оттуда порскнула к плотницкому двору и затерялась среди резных шкафов и кроватных спинок. Дождалась я там, пока мама стала меня на всю ярмарку выкликать, и побежала в противоположную сторону.
  
  
  
  Добежала до северного выхода с ярмарки и там спряталась. Не знаю, почему я выбрала северный, но не прогадала - всего несколько минут прошло, а в толпе уже появилась белоснежная голова. Черноглазая шла быстрым шагом, время от времени оглядываясь. Никто ее не преследовал, но вид у нее все равно был испуганный. Я подождала, пока она миновала ворота и тогда за ней выбежала.
  
  
  
  Я боялась, что у нее будет здесь конь привязан, но она пошла пешком. Прямо на холм, подметая сухую грязь такой же белой, как ее волосы, юбкой. Вообще она была странно одета, я только сейчас увидела: юбка белая, как будто из выделанной кожи, но неровная, кусками свисает, босая, укутанная в меховые накидки и жилетки, на шее ряды крупных бус и на лбу повязка. А главное - я глазам не поверила! - среди этих обрывков кожи и меха видно живот! Плоский и загорелый. С ума сойти! Она почти бежала, но иногда останавливалась и всматривалась в сторону ворот. А я как будто чуяла, что она сейчас обернется и пряталась то за деревом, то за камнем.
  
  А один раз выглянула - и не увидела ее. Я успела даже расстроиться и собраться домой, к злым маме с бабушкой, как черноглазая вдруг сама передо мной объявилась и говорит:
  
  - Меня ищешь?
  
  - Тебя, - говорю. А сама боюсь - дико. Будто съест она меня или того хуже - расскажет то, после чего вся моя жизнь изменится.
  
  - Я знала, - говорит и садится прямо на землю. В белой своей юбке со своим загорелым животом. А мне что делать? Тоже сесть? Но я осталась стоять.
  
  - Кто ты такая? - спрашиваю. Потому что мне было страшно. Так страшно, как не бывало даже в плену у троллей. Противно бывало, а вот так страшно - ни разу.
  
  А она усмехается так нехорошо, и лицо у нее становится злое. И говорит:
  
  - Мы с тобой уже встречались.
  
  И тут у меня начинает болеть голова. В голове воспоминания. Я не хочу их доставать, я все помню, но не хочу. Но они не спрашивают. Не зря я троллей вспомнила.
  
  - Когда? - у меня губы еле шевелятся. Но я не дура. Я понимаю, что все началось вчера и просто так не кончится. Ни подружки, ни Хеннинг, ни мама с бабушкой. Что-то началось. Что-то.
  
  - Когда твой жених, - на этом слове у нее по лицу пробегает такая гримаса боли, что и мне становится больно, - увозил тебя из плена. Я тебе даже помахала.
  
  Не помню среди тролльчих таких красивых. Они пузатые были и с клыками. Но я верю. Они колдовать умеют. И еще верю, потому что внутри меня что-то тихонько визжит от ужаса.
  
  - Зачем ты здесь?
  
  - Приехала посмотреть, как поживает мой любимый, все ли у него хорошо. Может быть, он передумал на тебе жениться. Я бы его простила и обратно приняла.
  
  И замолчала. И смотрит на меня. А что на меня смотреть. Я дура, конечно, но не настолько дура.
  
  - Хеннинг? - уточняю.
  
  Она кивает.
  
  - Он ведь с нами год жил. Со мной. Любил меня. А потом...
  
  А потом меня похитили горные тролли, чтобы наказать моего отца за неисполненные обеты. И он пообещал гору золота и меня в жены тому, кто обратно вернет. И не успел сказать, а тут Хеннинг меня везет. Он про награду даже не слышал, как потом сказал. Он меня искренне полюбил. И сам вырвался из плена, и меня спас.
  
  Выходит, не в плену он был.
  
  - Ты все врешь. Вы, тролли, всегда людям врете! - кричу я ей в лицо и убегаю. Там, у северных ворот, уже толпа собралась, там бабушка и мама, все кричат, снова меня ищут. Хватают, закутывают в свои плащи, словно не май на дворе и тащат домой, и поят вином и медом, и кутают, и успокаивают. И мне все кажется, что я совсем спокойная, не понимаю, почему они так суетятся.
  
  Пока ночью, в самой середине ее, в час тишины вдруг не сознаю, что все это время я тихонько визжу от ужаса. Тоненько-тоненько.
  
  
  
  
  
  В детстве мне бабушка рассказывала сказки про горных троллей. Про то, как они танцуют в свете луны под барабаны. Про то, что их города, сплетенные из ветвей каменных деревьев, светятся по ночам. Про то, как колдуют, отдавая внутренний огонь и становясь все холоднее. Про то, что чистокровные тролли не выносят солнечного света. И про то, что каждый тролль мечтает стать человеком. Тогда он сможет гулять под солнцем и потеряет магию. Но добиться этого можно только одним способом. Тролля должен по-настоящему полюбить человек. "Они же уродливые, фу!", кричала я. А бабушка объясняла, что колдовством тролли могут принимать вид человека. И что любят не за внешность, а за доброту. Правда, ни разу еще не бывало, чтобы человеческая женщина полюбила мужчину-тролля. Только наоборот.
  
  И тогда я стала мечтать, что однажды встречу красивого горного тролля, полюблю его, и он останется навсегда таким же красивым. А у меня будет самый необычный муж!
  
  Когда я попала в плен к горным троллям, я вспомнила свою детскую мечту и удивилась ее глупости. Вокруг меня были огромные вонючие животные. Волосатые, клыкастые, с низким лбом и злобным взглядом. Никто из них не притворялся человеком. И никто из них не был добрым. Больше всего им нравилось, когда я выпрашивала у них воды. Они заставляли меня танцевать и петь и только тогда приносили деревянную кружку с затхлой жидкостью. Нет, совсем не то, чего я ждала.
  
  
  
  Я проболела неделю. Неделю я горела в лихорадке, но чувствовала, будто опускаюсь на дно ледяного озера. Неделю я бредила, но ощущала вокруг себя только плотный холодный мрак. И согрелась только когда мама раздвинула занавески и меня коснулось майское солнце.
  
  За эту неделю ярмарка закончилась, чужеземцы уехали, сплетни обо мне разошлись, их все обсудили и даже начали забывать. Поначалу вокруг меня носились, принося еду и питье, исполняя все мои капризы, но скоро обычный ход вещей взял верх, и вот я уже сама иду за водой, хоть и покачиваюсь иногда от слабости.
  
  Начал приходить и Хеннинг. Ни словом не упоминал о тролльчихе, был ласков и нежен, как раньше. Возобновилась подготовка к свадьбе, но пряли и шили мои подруги без меня. А потом и со мной - они тоже стали молчаливее и спокойнее, только время от времени я ловила на себе чей-нибудь сочувственный взгляд. Но скоро мы уже смеялись как раньше.
  
  
  
  Поэтому я совершенно не ожидала увидеть на утреннем рынке белые волосы по-прежнему без следов кос. Она стояла неподалеку, торговалась с Магнусом за кусок хорошей баранины, скалила зубы в улыбке - и Магнус ей отвечал! Я думала, она исчезла вместе с ярмаркой, отправилась к себе в горы, убедившись, что Хеннинг не собирается возвращаться и вполне счастлив. Почему же она осталась?
  
  У того же Магнуса я и узнала, что поселилась тролльчиха, которую звали Тилла, в старом доме на окраине, лет пятьдесят как заброшенном. Уже успела с кем-то подружиться, хотя конечно ее распущенные волосы и голый живот много кому не по нраву. Заброшенный дом она отмыла и отчистила, но вот за двор еще не бралась. Покупает на рынке мясо и зелень, прочее не интересует. Нет, никому не говорила, надолго ли. И тут Магнус вспомнил сплетни и напрочь отказался обсуждать со мной Тиллу дальше.
  
  
  
  Так уж получилось, что мне понадобилось на дальний загон, там еще с осени остались в сарае две наши ступки и грабли. Дорога проходила по краю деревни, прямо мимо старого дома. Саму Тиллу мне увидеть не удалось, но дом действительно выглядел более обжитым, крыльцо выскобленным, окна уже не щурились слепо, а смотрели синими занавесками, а во дворе прямо на кусте терновника были развешаны на просушку знакомые белые одежды. И не только...
  
  Я ужасно покраснела - прямо на виду у соседей она развесила грудные ленты и нижние тонкие юбки! И еще такие странные тряпки, которых я никогда не видела, но сразу поняла, куда именно они надеваются! Бесстыдная тролльчиха, сразу видно, что безбожница.
  
  Я закрыла глаза руками и побыстрее побежала к загону. Только оглянулась напоследок и сама себе не поверила - она в одной повязке на бедрах, прямо с голой грудью стояла посреди своего огорода с лопатой в руках и, похоже, колдовала! Чертова горная ведьма! Развратная шлюха! Как мой Хеннинг мог с ней жить? Все она врала!
  
  
  
  Дома про тролльчиху сначала старались не говорить, но ветер вечно приносил возмутительные новости. В тот день ее голую, как оказалось, видела не только я. Мама еще сдерживалась, а вот отец за ужином разразился гневными наставлениями в адрес меня и сестер. Призывал к скромности и приличиям, напоминал о христианском целомудрии. Судя по хихиканью сестер - они тоже поняли, кто его вдохновил.
  
  Хеннинг сдерживался долго, слишком хрупок был мир между нами, напряжение все еще сохранялось - ни он, ни я не могли забыть того вечера. Он подозревал, что Тилла мне что-то рассказала, а я молчала. Я хотела ему доверять, но почему-то не могла. Но и он не выдержал однажды и рассказал, что Тове видели выходящим поутру из дома тролльчихи. И что он не был первым, кто был с нею, когда на траву выпадала роса. В глазах Хеннинга сверкали зеленые искры. А я молчала.
  
  Теперь уже все мои родные приносили новости о ней.
  
  Не пришла в воскресенье в церковь - полбеды, она же нехристь. Но вместо этого она танцевала босиком на молодой зеленой траве и хлопала сама себе в ритм. Священник ходил к ней воскресным вечером, но вернулся ни с чем и запретил обсуждать свой визит.
  
  Отказалась от принесенной старой Элин молочной каши, сказала, что не ест такое. Зато пригласила ее саму попробовать свое мясное варево. Элин в ужасе убежала.
  
  Скупила у мастеров все украшения из кости и светлого дерева, а взамен принесла продавать шкурки бельчат, ярко-рыжие, весенние. Ни одному охотнику не под силу попасть в молодого бельчонка в мае. Не иначе колдовство.
  
  Расчистила огороды у дома, но почему-то не стала сажать овощи и зелень, оставила невысокую мягкую траву, свежую и чистую, на которой иногда спала днем, а иногда танцевала.
  
  Но и на колдовстве ее больше никто не ловил. И разврат перестала чинить - ходила не в своих кожаных юбках, а в темных и длинных. Живот больше не оголяла, волосы собрала в перевитый бусами хвост. И украшений стала носить еще больше, так что позвякивала при ходьбе. Мужчин поутру выходящих от нее больше не замечали, но тут ведь какое дело - может, прятаться лучше стали?
  
  Я видела ее иногда на рынке, но она больше не встречалась со мной взглядом. Обходила дальней дорогой. И мне казалось, что это я ее преследую. Слежу. Точно знаю, в какой час она у себя на огороде спит под ярким солнцем, а в какой - стирает белье в реке, заходя в нее по колено и не подтыкая юбку, словно теперь жутко боится показать лишний кусочек загорелой кожи. И точно знаю, где в этот момент Хеннинг - у себя ли дома, у меня ли или на охоте. Почти в любой момент между ними была добрая половина деревни, и это почему-то наполняло меня тревогой.
  
  
  
  Я думала о ней больше, чем о своем женихе. А между тем наступил июнь и близилась наша свадьба, назначенная на праздник середины лета во время солнцестояния. Мама с бабушкой стали суетливыми и нервными и совсем забыли про меня. Они дошивали платья, пересчитывали бусы и платки, советовались с плотниками, отделывающими наш будущий дом. А я совсем забросила свои обязанности, свалив их на сестер и чаще всего наблюдала за тролльчихой.
  
  В воскресенье я сделала вид, что пошла в церковь, а сама ускользнула от самых дверей и, прячась в кустах сирени, пробралась на край деревни. Мне было любопытно посмотреть, как она танцует, но она не стала. Она постояла, бесстрашно глядя на солнце, ушла в дом и вернулась в мешковатых штанах из той же мягкой белой кожи, что и ее юбки. И голая сверху. Ну, не совсем голая - только в лентах, стягивающих грудь. И с мечом. Волосы она забрала в высокий хвост на макушке.
  
  
  
  Когда она сделала первый выпад, я поняла, насколько изящно и женственно она двигалась до сих пор. Сейчас от ее грации не осталось и следа - она колола, рубила, резала невидимого противника агрессивно и зло. От нее полыхало опасностью и настоящей смертью, ничего похожего на шуточные бои на праздниках. Она старалась убить - она тренировалась убивать. Но вместе с тем я ни разу до сих пор не видела такой пламенной красоты. Не видела, чтобы тонкие женские руки держали тяжелый меч и управлялись с ним с легкостью и силой. Не видела, чтобы под женской кожей переливались мускулы и было хорошо понятно, какая мышца за что отвечает, пока рука проворачивает меч в воображаемом животе противника. Я смотрела завороженная. Она уставала. Движения уже не были такими точными, по загорелой коже катился пот, волосы липли ко лбу. Наконец она замерла, тяжело дыша, и опустила меч. Воткнула его в землю, откинула голову и распустила волосы. А потом стянула ленту с груди и принялась вытирать ею пот. Грудь у нее оказалась маленькая, как у девочки-подростка.
  
  Рядом со мной послышался странный звук. Я совсем потеряла осторожность, пока смотрела. Но не я одна. Беззвучно переместившись на несколько шагов назад, я выглянула из-за куста и увидела Хеннинга. А я-то была уверена, что он в церкви! Он тоже стоял, завороженный движениями тролльчихи, не в силах оторвать взгляд от ее загорелого тела. А ведь он видел ее голую, подумала вдруг я...
  
  
  
  Вечером на сборище подружек у Вилмы я была молчалива. Мы давно помирились, или хотя бы не ссорились больше и не вспоминали тот вечер, когда все началось. Тиллу обсуждали, но не больше прочих. В этот раз темой были танцы. Последний раз перед замужней жизнью мне доведется потанцевать. Я не думаю, что буду скучать по приставаниям, по наглым ладошкам, ненароком касающимся того, чего не следует и глухой тоске, когда стоишь-стоишь, а тебя зовут в круг только какие-то совершенно ненужные балбесы. А тот, нужный, вообще не пришел или зовет других, а на тебя и не смотрит. У меня теперь есть Хеннинг, мы будем танцевать вместе. Ну, может быть, пару раз еще с кем-нибудь спляшу, чтобы запомнить это ощущение.
  
  - Как вы думаете, Тилла придет на танцы? - Вилме уже попадало за то, что она забывает вышивать, но сплетничать все равно интереснее. Вот и сейчас она отложила иголку и подалась в середину, распахнула глаза. - Она же так долго тренировалась вместо проповедей!
  
  Все захихикали, я снова промолчала. Когда речь все-таки заходила о Тилле, девочки время от времени на меня оглядывались, а мне приходилось улыбаться и отводить глаза.
  
  - Может, она не знает про танцы?
  
  - Как можно не знать?
  
  - Ну она не местная.
  
  - Давайте ее пригласим! - придумала Хельга.
  
  Они уже приглашали Тиллу на свои посиделки, когда мы были уже в ссоре. Но та, по слухам, спросила, что там нужно делать, услышала, что вышивать ангелов на наволочках и почти в ужасе отказалась.
  
  - А вдруг она и от танцев откажется?
  
  - Не может быть!
  
  Так все и решили, что не может. И на этот раз даже на меня не смотрели. Действительно, мне-то что беспокоиться. Меньше трех недель мне осталось, и я буду полностью принадлежать Хеннингу. Черный червячок сомнений подтачивал мою сердечную жилу. Но я помнила, что тогда говорили девчонки - она сама попросилась замуж. У меня все иначе. Иначе!
  
  
  
  На танцы Тилла не пришла. Разочарованы, кажется, были все: замужние сидели в своем углу с разочарованными лицами - говорить толком было не о ком, парни даже повод для драки не могли выдумать, девушки тоже хотели полюбоваться, как тролльчиха танцует, и Хеннинг, мой Хеннинг улыбался и шутил, брал меня за руку и даже обнимал, танцевал каждый танец и приносил мне эль, но все время, постоянно, как только думал, что я не смотрю - оглядывался на дверь. И я оглядывалась. Она не пришла и не испортила мне последние танцы - и испортила их напрочь. Хеннинг выпил больше обычного, а я меньше. Мама предупреждала, что жених перед свадьбой может себе всякое позволять - все равно женимся, но я так и не дождалась. Он пил, хмелел, но дотрагивался до меня все реже.
  
  Провожать Хеннинг меня тоже не пошел. Я вернулась домой с мамой.
  
  И хотя как он уходил в противоположную от своего дома сторону - к краю деревни - видела только я - о том, почему у моего жениха плетью висит правая рука, догадывались многие. Он говорил - куница укусила. Все ухмылялись - понятно, что за куница. Мама смотрела с жалостью и не послала с утра на рынок. Я сидела у окна закаменев. Не понимала я только одно, и должна была это выяснить. Пришлось дождаться темноты, чтобы не идти к дому Тиллы у всех на глазах, иначе там собрались бы все. Кто ж пропустит, как невеста разлучнице морду бьет?
  
  
  
  - Ты мне соврала.
  
  Тролльчиха стояла босиком посреди огорода в длинном темном платье и, закрыв глаза, подставляла лицо солнцу.
  
  - Я тебе соврала, - ответила она спокойно и повернулась ко мне. Она стояла слишком близко, но если бы я отступила, вышло бы, что она выиграла.
  
  - Тогда зачем ты здесь? Если бы ты хотела моего Хеннинга, взяла бы его вчера ночью!
  
  - А я не хотела, - она вдруг одним стремительным движением села прямо на траву. - Садись, поговорим.
  
  Я не стала садиться. Но чувствовала себя глупо, возвышаясь над ней.
  
  - Тогда зачем ты поселилась здесь? Зачем приехала?!
  
  - К тебе.
  
  Она смотрела на меня снизу вверх, а я хватала ртом воздух.
  
  - Что... что это значит?!
  
  - Тот, кто предал однажды, обязательно предаст еще раз. Мне хотелось знать, что с тобой все в порядке.
  
  Я не знала, что ответить, поэтому просто ушла. От калитки оглянулась - тролльчиха легла на траву и смотрела в небо.
  
  
  
  Ничего не изменилось. Вообще ничего. По углам шептались, да при встрече хихикали, но и все. Священник позвал детей плести из ветвей гирлянды и скоблить пол церкви, девиц вышивать покровы, старух учить гимны. У бабушки вокруг кровати стояли разверстые пасти сундуков, куда она укладывала приданое, а потом перекладывала заново. Мама делала моим сестрам прически - каждый день разные и все не могла выбрать, какую сделать мне. Отец ходил в новых штанах и всем встречным, и так уже много месяцев знающим, рассказывал, что выдает дочь замуж. Хеннинг каждый день приносил по браслету. Только мамина сестра, моя тетушка, так и оставшаяся девицей, смотрела на меня сочувственно и нежно, приносила затейливые плюшки, но разговоров не затевала.
  
  Я окончательно забыла о своих обязанностях и о подругах тоже забыла. Никто меня не упрекал, и это было тревожнее всего. Словно давали нагуляться напоследок. Словно мне снова предстоял плен, только теперь вечный. И спасти из него уже некому.
  
  Я как в детстве убегала с утра в поля, бродила по едва зазеленевшим лесам, глядя на то, как звери прибираются после зимы в своих норах и гнездах. Тетины плюшки были мне едой, весенние чистые ручьи поили меня.
  
  В следующее воскресенье меня неумолимо потянуло к знакомому кусту сирени, за которым я пряталась, наблюдая за Тиллой. Я обошла его кругом, нашла следы Хеннинга - много разных следов, свежих и постарее. Странно, что мы не сталкивались там постоянно.
  
  На этот раз Тилла вышла тренироваться с копьем. Оно было выше нее, но она крутила им как хотела, даже не запыхавшись. Здоровенный деревянный шест вертелся и влетал в невидимого всадника еще половчее меча.
  
  То ли я слишком засмотрелась, то ли мои прежние визиты были не такими уж тайными, но тролльчиха вдруг остановилась, посмотрела прямо в сторону моего укрытия и поманила рукой.
  
  Я подошла к ней, путаясь юбкой в траве, путаясь мыслями в голове, готовая к тому, что она проткнет меня своим копьем - мало ли какие у троллей привычки.
  
  Вместо этого она молча отдала копье мне. Я стояла, держа его в руках как грабли, и не понимала, что происходит. Тилла вздохнула и переставила мои сжатые руки. Потом поправила пальцы и слегка изменила наклон. Улыбнулась мне - я заметила, что ее зубы не похожи на человеческие, они чуть заострены. И на нижней губе виден длинный шрам, будто она кусала ее этими зубами до крови и ран.
  
  - Смотри туда, - показала она вдаль. - Представь, что там, ну, например, волк. Вот так. Ниже.
  
  Я посмотрела в поле и представила, что ко мне подходит молодой весенний волк, еще не проживший свой первый год. Острие копья смотрело прямо ему в грудь.
  
  - Согни немного колени и выдвинь правую ногу вперед.
  
  Я попыталась скопировать позу, которую видела у Тиллы, но в платье это оказалось ужасно неудобно.
  
  - Теперь согнись, как будто прижимаешься к шее лошади и прищурься.
  
  Я повторила.
  
  - А теперь бей!
  
  Я изо всех сил послала копье вперед, попытавшись представить себя такой же сильной и ловкой как ТИлла. Будь там волк, ему бы не поздоровилось. Вместе этого не поздоровилось моему платью - оно с треском порвалось подмышками.
  
  - Ох! - вид у Тиллы был виноватый.
  
  А я поняла, почему она переодевается в штаны и не надевает ничего поверх грудных лент. Жаль, что я не тролльчиха и не могу тоже раздеться!
  
  
  
  - У тебя есть шитье?
  
  - Ну конечно! - она даже рассмеялась. - А ты думаешь, что я отказалась прийти на ваши посиделки, потому что дикий зверь и не умею держать пяльца в руках?
  
  - У троллей длинные когти, я видела, - тихо сказала я.
  
  - Тролли разные бывают, - сухо ответила она, бросила копье на землю и пошла в дом. - Идем, я зашью.
  
  
  
  Я сняла платье, завернулась в шерстяное одеяло и устроилась на узкой кровати у окна. Пока Тилла искала в большом сундуке нитки и иглу, я с любопытством оглядывала ее дом. Он был таким же, каким простоял последние пятьдесят лет, разве что намного чище. Только у печи стоял прислоненный меч и посреди комнаты были натянуты веревки с сушащимся бельем.
  
  - Почему ты не сушишь его на улице? - удивилась я.
  
  Тилла уже нашла несколько иголок, и теперь отматывала грубую нитку.
  
  - Я уже пробовала, - отмахнулась она. - Какой скандал мне устроили ваши женщины, ты бы знала! Оказывается, если их мужья увидят тряпки, которые касались некоторых мест у меня на теле, они сразу уйдут из семьи. Понять это было невозможно, я решила просто вешать их там, где никто не увидит. Ничего, если шов будет отличаться цветом?
  
  - Ничего, все равно перед свадьбой все старое сожгут. А правда, что ты... ну... к тебе ходили все наши парни? - я покраснела, но она была такая смелая, что и я осмелела.
  
  - Неправда, - рассмеялась она. - Всего двое. Они были такие красавцы, там, на ярмарке, когда дрались на помосте! Ну как девушке устоять!
  
  Надеюсь, в полутьме мое пылающее лицо было не очень видно. Но у нее зрение было острее.
  
  - Ох, я опять забыла! У нас все совсем иначе. Я же не знала. Я сразу перестала, как мне объяснили. И стала носить ваши платья - темные и длинные. И волосы заплела, видишь? - она вытащила из-за спины перевитую бусами косицу. - Иногда так и правда удобнее.
  
  Мне было немного жаль ее необычных белых юбок. И украшений она стала носить намного меньше, чем раньше. Светлые костяные бусы и подвески горкой лежали на подносе посреди стола. Я время от времени поглядывала туда, но попросить посмотреть не решалась. Тилла, конечно, поймала мой взгляд:
  
  - Можешь выбрать себе что-нибудь. Я их наверное тут оставлю. Дома новые сделаю.
  
  - Дома? - я потянулась к бусам, но одеяло все время соскальзывало, открывая голое тело.
  
  - Я скоро вернусь домой.
  
  - Почему?
  
  - Ты в порядке. Замуж вот выходишь за него. Не о чем беспокоиться. А ваша жизнь... мне тут душно, извини.
  
  Она встала, расправила платье и кинула мне его на колени.
  
  - Держи, одевайся. Я тоже пока переоденусь.
  
  Я в один миг скинула одеяло и втиснулась в жаркую шерсть. Лето - время для новых платьев, но все мои новые платья обещаны мне только после свадьбы. Обернувшись, я увидела, что она все еще раздета - стоит совершенно голая и рассматривает одежду, развешанную на веревках! Наверное, я издала какой-то звук, потому что она повернулась ко мне и спросила:
  
  - Что такое?
  
  Я увидела ее маленькую грудь совсем близко. Я видела голой только маму и бабушку в бане, да сестер мельком, и у всех нас, и у меня тоже, грудь была больше похожа на мешочки, туго набитые песком. А у нее она была остренькая, крошечная, с торчащими параллельно земле большими сосками. И загорелая. Как она могла загореть? Она что - ходила на улице голой?
  
  - Дикие какие-то, - вздохнула Тилла, сняла с веревки грудные ленты и принялась наматывать их. - Варвары, что ли? Живого тела не видели?
  
  Я снова покраснела и наконец опустила глаза, хотя было уже поздно.
  
  - Можно я завтра тоже приду? - тихо спросила я.
  
  Она только засмеялась:
  
  - Если я не разрешу, ты ведь все равно придешь смотреть.
  
  
  
  Но все вышло иначе. Вечером воскресенья у нас обычно был большой ужин с отцом. После церкви мама сразу начинала готовить, мы с сестрами помогали. Бабушка ставила в печь хлеб, подошедший со вчерашнего вечера, а мы с сестрами помогали, стараясь не запачкаться. В этот раз управились без меня, да и сидели за столом отчужденно и молча. Только отец как всегда не обращал на наши ссоры и заботы внимания. Сегодня он позвал на ужин Хеннинга, "как будущего хозяина", сказал:
  
  - Сегодня мы пьем за мою старшенькую, которая скоро станет настоящей хозяйкой дома! - отец поднял кружку с пивом, и Хеннинг поднял кружку с пивом, и все за столом присоединились. И я под его взглядом тоже отпила глоток.
  
  Утка сегодня была жирной, свежая рыба вкусной, брага удалась и скоро отец стал еще веселее, а его щеки еще краснее.
  
  - Помню, когда Сара родилась, я пять горшков разбил, так расстроился! - сообщил отец Хеннингу. - Я-то думал, сынок будет, наследник. Ан нет, девка!
  
  Хеннинг похлопал его по спине и долил себе пива. Мама отвернулась. Отец выпил еще и продолжил:
  
  - А уж когда за ней одна за другой тоже девки пошли, тут я понял, что господь от меня отвернулся. Уж как я молил его о сыне! Уж как молил! И с другими смирился, а вот старшую так и не мог видеть.
  
  Бабушка что-то зашептала ему на ухо, но он отмахнулся:
  
  - А что я, неправду говорю? Каждый мужчина мечтает о сыне! Теперь ты мне будешь вместо сына! - обнял он Хеннинга и даже прослезился. - Давай выпей еще за свою молодую невесту! Уж такая красивая!
  
  Сестры с интересом посмотрели на меня. У нас в семье я считалась скорее умной. Красота вся досталась им.
  
  Мама успокоилась и сама отпила пива. Подложила Хеннингу утиную ножку и моченой брусники. Воистину он становился любимым сыном.
  
  - Что ты молчишь? - обратился к нему отец. - Не рад, что ли?
  
  - Конечно, рад, - заторможенно ответил Хеннинг. - Для меня большая честь...
  
  - Выпьем за честь! - хлопнул его еще раз отец. - За честь, которую ты позволяешь ей сберечь!
  
  Мама немедленно сделала страшные глаза, бабушка наступила отцу на ногу, а я встрепенулась.
  
  - Что? - спросила я. - Что ты имеешь в виду?
  
  - Да когда тебя тролли похитили, я уж думал, лучше б они тебя убили, чем опозоренной возвращаться.
  
  Ничего себе. Я прямо застыла. Я-то была уверена, что отец по мне слезы льет, пока я сижу в троллячей клетке.
  
  - Хватит, - моя мать даже осмелилась сказать это вслух.
  
  - Что хватит? - язык у отца уже начал заплетаться, но еще недостаточно, чтобы скрыть его мысли. - Я и награду объявил, надеясь, что кто-нибудь скроет ее позор. Хорошо, что нашелся благородный человек, прибрал!
  
  - То есть вы хотите сказать, что сбыли мне с доплатой порченый товар и не стесняетесь? - Хеннинг тоже был пьян, но если отец становился добродушным и болтливым, то мой жених стал еще бледнее и жестче.
  
  - Да что ты прямо как будто удивляешься! Не ты ли просил еще приданого докинуть, чтобы взять ее в жены? - спросил он у Хеннинга, чье лицо даже заострилось и чокнулся с ним кружкой. - Чего теперь-то из себя строить?
  
  - Ты доплатил, чтобы меня взяли? - я все еще не могла поверить.
  
  - Как вы смеете обвинять меня в такой подлости, - вскипел Хеннинг.
  
  - Да ты, троллелюб, вообще молчи! И ты, дочка, помалкивай - чтобы троллиху переплюнуть, тебе ноги вообще сводить не придется!
  
  Я вскочила из-за стола и выбежала на улицу. Мать что-то кричала мне вслед, но я не желала слушать. Бежала, спотыкаясь о каждую кочку, плакала, сама не замечая и знала, что мне поможет только одно существо в мире.
  
  Я забарабанила в дверь дома Тиллы. Мне было все равно, что кто-то меня увидит, мне нужны были ответы. Она открыла, одетая в короткую, едва прикрывающую срам сорочку, но мне было уже все равно. Пока я пыталась отдышаться и пила поданную ею воду, потому что не могла перестать всхлипывать, она накинула на себя легкий плащ, усадила меня рядом и спросила:
  
  - Что стряслось?
  
  - Расскажи мне все, что знаешь, - взмолилась я. - Расскажи, как я попала к троллям!
  
  - Разве ты не помнишь?
  
  - Я знаю, что мы с отцом ехали к его сестре в соседнюю деревню. Он захотел набрать воды в лесном ручье и мы спешились. Я выгуливала лошадей, а отец отошел к ручью. И пока его не было, на поляне появились тролли и схватили меня.
  
  Тилла нервно засмеялась.
  
  - Ну надо же, - покачала она головой. - Надо же... У вас не только женихи подлые.
  
  Меня словно ударили в живот со всей силы. Я еще ничего не знала, но уже догадывалась. Хотела попросить замолчать, но почему-то не стала. А стала слушать дальше.
  
  - На самом деле твой отец предложил тебя в залог одной большой сделки с горными троллями. Мы не верили ему, но кто будет лгать под угрозой смерти дочери?
  
  - А потом?
  
  - Он солгал, - спокойно сказала Тилла. - Мы предлагали простить половину убытков, но он не захотел возвращать и половину. Мы пригрозили твоей жизнью, но он только обругал нас самыми грязными словами и разрешил делать с тобой, что захотим.
  
  Я прерывисто вздохнула.
  
  - А Хеннинг? Как он меня спас? Что он там делал?
  
  - Хеннинг уже год жил с нами. Со мной, - горько улыбнулась тролльчиха. - Я встретила его как-то на лесной тропе и мы сразу друг другу понравились. Я привела его к себе, и разлепиться мы сумели только через неделю, не меньше. Он так горяч, твой жених! - Она заметила мое смущение. - Ой, прости! Ну, да ты сама скоро это узнаешь!
  
  - Продолжай, - тихо попросила я. - Ты просила его жениться на тебе. Зачем?
  
  - А зачем вы люди женитесь? Чтобы стать единым целым перед вашим богом. Я хотела стать для него человеком, быть с ним всегда.
  
  - И стала предлагать ему мельницы и кобылиц за это?
  
  - Так говорят? - как будто удивилась она. - Нет, что ты, откуда у меня мельницы! А лошадь только одна.
  
  - Ты же принцесса троллей!
  
  - Да, я принцесса троллей, потому что я полукровка. Я могу смотреть на солнце как человек и колдовать как тролль. Но у меня нет золота и шелковых рубах. И когда Хеннинг спросил, что у меня за приданое, я не смогла ничего ему предложить.
  
  Я молчала. Не хотела знать дальше, но и замолчать ее не просила.
  
  - Твой отец не спешил выполнять свои обещания. Что нам было с тобой делать? Мы уже решили оставить тебя жить с нами, когда Хеннинг пришел и сказал, что хочет жениться на тебе.
  
  - И вы отдали меня? Я же добыча.
  
  - Какая же ты добыча? - удивилась Тилла. - Ты же разумное существо!
  
  - А как же награда?
  
  - Я не знала ни о какой награде. Несколько дней после вашего ухода я плакала и не могла понять, почему он не смог за этот год полюбить меня, но полюбил тебя, всего раз увидев. А потом услышала, что твой отец пообещал гору золота тому, кто спасет тебя и женится.
  
  Я тихо плакала. Мой Хеннинг, мой спаситель... Тилла погладила меня по волосам.
  
  - Почему ты можешь быть такой свободной? - спросила я ее. - Жить с мужчиной, потом взять коня и уехать, потом проводить ночи с другими мужчинами, а когда надоест - вернуться домой. Почему я так не могу?
  
  - Потому что ты человек, - усмехнулась Тилла. - Так у вас принято. У людей традиции, у троллей свобода. Ты выйдешь замуж, муж будет тебя кормить, заведешь детей, они вырастут и заведут своих детей. Так заведено. Ты знаешь, какая тебя ждет жизнь. А я нет. Дома теплее, чем в поле.
  
  - А я могла бы стать троллем?
  
  - У нас ты была бы принцессой троллей!
  
  - Почему?
  
  - Потому что красивая и смелая. А теперь беги, пожалуйста, домой, тебя уже наверняка всей деревней ищут и скоро придут и ко мне.
  
  - Пусть ищут! - заупрямилась я. - Я не боюсь.
  
  - Я боюсь, - тихо сказала она.
 
  
  
  Меня не искали. Я на цыпочках вошла в темный дом, но могла бы не стеречься - отец с Хеннингом заснули прямо за столом, обнявшись и храпя во всю мощь. Дух от них стоял такой, что целое войско могло бы захмелеть. На столе стояли бутыли из-под браги. Ясно, что их примирило.
  
  Наутро меня наказали за дерзость за столом. Куда я бегала, никто не спрашивал, но из дому мне теперь было запрещено выходить. До самой свадьбы. Я дождалась, пока мамина сестра придет к нам в гости и сделала последнюю попытку:
  
  - А что, если я не хочу замуж? - спросила я ее. - Буду как ты.
  
  - Конечно, хочешь, - ответила она. - Ты же хочешь детишек? И муж тебя обязательно полюбит. И ты его полюбишь. Как иначе?
  
  Но я уже любила Хеннинга. Прежде. Подумать только, я считала себя самой счастливой невестой среди своих ровесниц!
  
  Я плакала каждую ночь. И каждое утро мама приносила к моей постели ведро ледяной воды и заставляла умываться, чтобы я не выглядела опухшей. А в день свадьбы в ведре был снег с ледника, и она так долго терла меня им, что слезы замерзли, так и не выкатившись.
  
  
  
  В дом принесли огромное бронзовое зеркало, перед которым одевались невесты нескольких поколений, вышитое тесьмой платье и красный плащ - шерсть, из которой он был выткан, еще помнила прикосновения моих рук, когда я была беспечна и еще ничего не знала. Все ушли из дома, не забыв запереть меня, а я стояла в одной сорочке перед зеркалом и с отвращением смотрела на тяжелое платье.
  
  За окном заржала лошадь, и я обернулась, ожидая увидеть кого угодно, но только не Тиллу. Она сидела верхом, одетая в то же самое, в чем приехала к нам: белые кожаные юбки, меховые накидки, оставляющие открытым живот, гору украшений. И волосы у нее были распущены. А в черных глазах сверкало любопытство и сочувствие, которые я тогда приняла за презрение.
  
  Неужели она собралась уезжать именно в день моей свадьбы?
  
  
  Она подъехала совсем близко к окну и смотрела на меня. А я смотрела на нее. А потом подняла красный свадебный плащ, накинула на себя и перебралась через подоконник прямо на лошадь.
  
  - Держись крепче, - сказала Тилла, и я обняла ее за спину. Лошадь с места перепрыгнула через забор и помчалась по улице, вздымая клубы пыли.
   Так я стала принцессой троллей.