Принцесса воздушного замка

Глава 1

Всё началось с латте с сиропом. Это был прозрачный высокий стакан, наполненный тремя слоями: густой янтарного цвета сироп на самом дне, кофе с молоком над ним, а на самом верху белая воздушная пенка, проткнутая трубочкой. Напиток возвышался над белым фарфоровым блюдечком, покрытым ажурной бумажной салфеткой. В момент, когда оно звякнуло о глянцевую поверхность стола, отвлекая меня от очередного конспекта, казалось, что так решила сама судьба.

Я никогда не верила ни в Бога, ни в высшие силы, ни в карму — называйте, как хотите. Но иногда кажется, что нечто всё равно предопределяет, с дотошной тщательностью выбирает моменты для принятия неизбежного и важного решения. Обстоятельства складываются в ряд, будто костяшки домино, — и в момент падения первой процесс запущен необратимо. Эта костяшка может оказаться такой незаметной и незначительной, что её никак не узнать. Сейчас я понимала, что всё началось с моей ошибки — с дурацкого латте с сиропом. Судьба негласно предоставила мне выбор: бросаться в омут с головой или остаться на поверхности. Самое сложное в осознании этого решения — принять то, что в следующий раз я бы сделала всё точно так же. Какой вообще смысл рождаться и жить, если так и не решиться окончательно нырнуть в этот омут?

Остальные события моей жизни нельзя было назвать судьбоносными — скорее стечением обстоятельств. Я поступила в медицинский, потому что поддалась влиянию матери. При условии старательной учёбы я могла стать хорошим специалистом и без работы точно бы не осталась. Профессия врача к тому же всегда престижна, высокооплачиваема и при наличии хорошего старта можно построить великолепную карьеру. Меня было легко уговорить: всю бытность подростком мне было интересно многое, но ничего до такой степени, чтобы связать с этим жизнь. Благодаря широкому кругу интересов подготовка к вступительным экзаменам не оказалась слишком трудной, и я гордилась, что выбрала не литературу и не экономику, куда большинство моих ровесниц шло, так и не найдя своего призвания, а благородную специальность врача. Однако оказавшись в списках поступивших, я вдруг засомневалась в своём решении. Не станет ли мамин авторитет незримым и недостижимым спутником, с которым меня всегда станут сравнивать?

Хилари Николс была уважаемым в своей сфере человеком — её статьи и исследования публиковались в научных изданиях, а регулярное посещение конференций и симпозиумов сделало ей громкое имя среди коллег. Однако мне быстро пришлось привыкать к самостоятельности. Мама очень старалась быть рядом со мной, старалась от слова «очень», но удавалось ей это далеко не всегда. Из-за задержанного рейса она даже опоздала на мой выпускной, но я всё равно любила её и восхищалась, зная, что она всегда хотела для меня всего самого лучшего. Папа, сколько я его помню, работал в крупной нефтедобывающей корпорации. Он был талантливым инженером и месяцами, а то и годами, не появлялся дома, разъезжая по вышкам с инспекциями и проверками. Со временем отношения между родителями ухудшались всё сильнее, ссоры становились всё чаще, но на все мои вопросы мама ограничивалась односложным ответами:

— Мы слишком редко видимся, солнышко. Работа для папы иногда оказывается важнее, чем мы с тобой.

После этого я долго сидела в комнате, смотря в окно и размышляя, почему папа так поступает с нами. Редкие размытые воспоминания из детства то и дело мелькали в сознании: вот мы привязываем к увесистой ветке дворового дуба верёвочные качели, и я качаюсь туда-сюда, смеясь во весь голос; из очередной командировки папа привозит мне плюшевого мишку ростом с шестилетнюю меня и говорит общаться с ним каждый раз, как только я соскучусь; вот мы вместе учимся печь блинчики — и для папы это такой же страшный первый раз, а мама смеётся с наших припудренных мукой физиономий. А теперь наши отношения превратились в ежемесячную круглую сумму, чтобы его принцесса ни в чём не нуждалась. И без этих подношений у меня была подаренная мамой на день рождения машина и вполне солидная сумма на собственные траты: учёбу, одежду, косметику, путешествия. Отец просто откупался, и поначалу меня безумно злил этот факт. Но время постепенно притупило горечь, и я просто научилась радоваться его посылкам и кратким визитам — будто какого-то дальнего родственника.

Поступив в университет, я поняла, что не ошиблась. Мне действительно нравилось учиться, чтобы потом приносить пользу обществу и помогать людям, спасать жизни и делать их лучше. Все мои опасения не оправдались: преподаватели относились ко мне, как к обычной студентке, не обращая внимания на фамилию. Только пару раз после лекции пожилые профессоры уточняли, не родственница ли я Хилари Николс, и получив положительный ответ, с улыбкой вспоминали мою мать в студенческие годы. Преподаватель по латыни даже по секрету рассказал, что его предмет доктору Николс пересдавать пришлось два раза, но мне он пообещал оказать всевозможное содействие. Я, разумеется, сочла такое предложение соблазнительным, но ни за что на свете не собиралась им пользоваться. Мне было жизненно необходимо добиться всего самой.

Студенческий коллектив у нас был разношёрстный, но без крайностей: все были нормальны до той самой степени, до какой личность в принципе может быть под влиянием жизненного опыта. Спустя несколько месяцев мы успели разбиться на небольшие компании, разделившись по интересам и характерам. Майк Коллинз, староста нашей группы, поначалу мне вообще не понравился: до зубовного скрежета правильный сын декана, при первой возможности спешащий доложить о прогульщиках и сорванных парах, вызывал исключительно раздражение. Несмотря на всеобщую скрытую враждебность, он каждый день здоровался именно со мной и широко улыбался — и это безмерно льстило. Корыстная часть меня рассудила, что дружить с ним весьма выгодно, так мы и спелись: заучка Николс и стукач Коллинз. К нам иногда присоединялись закадычные товарищи Джаспер и Бэн — крайне толковые и умные парни, одни из лучших студентов курса, которые тоже углядели свою выгоду в знании инсайдерской информации о жизни университета. Я была не против: парни никогда не отказывали в помощи по учёбе, с ними всегда было просто и понятно. Скорее стоило приготовиться получить подачу с правой или посыл далеко и надолго за злоупотребление своим дамским положением, чем гору подковёрных интриг и следующих за ними истерик. Конечно, на сломанный ноготь не пожалуешься и не обсудишь всякие девчачьи штучки, но я вполне могла это пережить, ведь никогда не отличалась особой женственностью, склонностью к сплетням и чтению «Космополитен».