Принцип Монте-Кристо

Часть первая. Глава третья.

                                                               Глава третья.


    Машина свернула к заправке. На мой вопросительный взгляд Тата  пояснила, что решила заправить здесь бак под завязку. Кто знает, какой бензин будет на дальней провинциальной заправке.

     Я равнодушным взором окинула окрестности.  Внимание привлек подкативший  к зданию  тонированный автобус  с выступающими рожками зеркал бокового обзора. Он чем-то неуловимо напоминал мне толстую гусеницу из детских мультиков. Вот гусеница извергла из утробы стайку ребятишек среднего школьного возраста. Они стремительно понеслись к дверям расположенного в здании заправки магазина.
               
    Не столь уж давно и я вот в таком же автобусе ездила с детьми на экскурсии. Потому могу на сто процентов предположить, что часть детей, причем большая, устремилась к магазинным туалетам, а меньшая – к прилавкам, чтобы приобрести на выданные родителями деньги какую-нибудь чепуху в виде одноразовых игрушек или жвачек… Как все знакомо…

 Между тем, Тата, оплатив за бензин, споро отвинтила крышку, вставила в бак пистолет шланга и надавила на кнопку. В бак ударила тугая струя бензина. В открытое окно пахнуло неуловимо знакомым с детства ароматом…

Так пахло у керосинного ларька. Мгновенно всплыли в памяти, казалось бы, напрочь забытые картины детства…

    Впервые мне доверили одной идти за керосином летним утром  сразу после окончания первого класса. Мама выставила небольшой железный бачок с приваренной широкой  ручкой. Она была удобна для взрослой руки, но не для детской.  Потому всю дорогу приходилось то и дело менять ладони, потому что пальцы быстро уставали. Мама дала  несколько монеток. Не помню, сколько в то время стоил литр керосина. Кажется, копеек шесть-семь.

     Идти надо вдоль своей улицы до ее пересечения с Тбилисской, которая была единственной в округе шоссейной дорогой, и по ней изредка ездили машины. Дойдя до этой улицы, я свернула налево и пошла вдоль всего длинного квартала. На этом отрезке улицы жили пятеро моих одноклассников. Но я с ними пока не дружила. Да и по улице этой не ходила, хотя школа была в конце следующего квартала.

    Керосинный ларек находился у самой дороги на перекрестке Тбилисской и Фруктовой. Там в землю была врыта емкость. В определенные дни приезжала машина, емкость заполнялась керосином. В будке, окрашенной зеленой краской, хранился инвентарь для розлива керосина. Такие же, как и для молока, черпаки, только черные, железные, и разного калибра воронки, чтобы удобнее было заливать керосин в бачки.

     Продавец в черном халате накачивал ручным насосом радужную, маслянисто отсвечивающую жидкость, наполняя окрестности непередаваемым ароматом химии. Наш город считался одним из крупных центров добычи и переработки  нефти. И зимой, и летом над ним витал  запах бензина и керосина, а от Сунжи несло тухлотой разлагающихся нефтепродуктов. Но мне, в то время ребенку, все это  было неизвестно. Просто вся моя жизнь была каждодневно связана с этими ароматами. Они были родными и знакомыми с  самого рождения...

    Наконец продавец завершал приготовления к работе. Очередь оживлялась, выстраивалась в рядок, ставя на скамеечку бачки и  прочие емкости, в которые продавец проворно наливал керосин  через большую воронку.

     Но, пока стоишь, была возможность нанюхаться этого одуряющего аромата, кружащего голову, а если переберешь, то и вызывающего чувство тошноты и рвоты. Это теперь известно, что парами  этими можно отравиться, а тогда кто об этом задумывался. Запах был везде: на улице, во дворе, в доме. Готовили еду на примусах и керогазах, а от них запах был не меньший, чем из керосинного ларька.

     Я многие годы с явным удовольствием вдыхала этот запах керосина, а потом долго распознавала его в букете выхлопных газов машин. Токсикоманкой не стала, но со временем от запаха бензина или керосина у меня стала болеть голова…

     В детстве угол перекрестка Тбилисской и Фруктовой, зеленая будка керосинного ларька, кирпичный дом, в котором жила одноклассница, тоненькая девочка с остреньким личиком между огромными белыми бантами, был очередным этапом моего познания окружающего мира. Мира, в который я хотела идти одна, без сопровождения, чтобы избавиться от страхов детства и самостоятельно познать суть окружающей действительности. С каждым днем мое жизненное пространство заметно расширялось. Иногда по моей воле, но большей частью против моего желания. Однако   в это пространство проникали, впитывались новые сюжеты, открывая моему сознанию иные, все более высокие горизонты. И мой плоский, двухмерный мир независимо от моего желания расширялся, раздувался, становился объемным, расцвеченным яркими красками, новыми  звуками и запахами. Все в нем было необычным, незнакомым и от того интересным…

    Хлопнувшая дверь машины прервала мои воспоминания. Тата завела мотор и выкатила машину на оживленную трассу, затем свернула на боковую дорогу, ведущую к интересующему нас поселку.

     Спутница моя оказалась на редкость неразговорчивой. Но я все же выпытала, как ее настоящее имя. Оказалось, что зовут ее  Анатолия Альтман.  Мало того, что имя мужское, странное производное от него имя уменьшительное, так еще и фамилия до удивления знакомая. В ранней молодости, когда я только искала себя в плане профессии, в книготорге работал товароведом однорукий фронтовик, которого звали Анатолием, и фамилия у него была Альтман.  Это странное совпадение меня удивило и заинтриговало. Но чего только не бывает в нашей жизни. Оказалось, что Тата никогда на Кавказе не была, имя это дали ей родители в честь погибшего дедушки, а фамилию приобрела, выйдя замуж за коренного москвича. Так что никакой мистики не предполагалось. Да и я, часто притягивающая за уши к любым происшествиям народные приметы и какие-то совпадения, решила, что в этом случае никаких значимых указателей нет.

     Тата молча слушала мои рассуждения. И я, не заметив как, рассказала ей о причине моей поездки именно в этот детдом. С одной стороны, Алексей меня уже не остановит, с другой – скрывать мне уже нечего. А узнать, где находится интересующий меня  Сережа Семибратов, мне казалось просто необходимым.

    Лишь однажды моя спутница выразила свое отношение к моей проблеме.

     -- Неужели вы настолько наивны и верите, что перед вами откроют все тайны? Если мальчика поместили в этот спецдетдом из каких-то соображений, то никто вам за так правды не откроет…

     Тут уж мне пришлось закусить губу. Дело в том, что я органически не способна дать взятку. Ну не получается у меня. Пробовала как-то, но даже врачу коробочку конфет не смогла всучить в знак благодарности. Обычно для этих целей подговариваю своих знакомых. Алексей на такие уловки не идет. Он если что требует, ему и без взяток все на блюдечке с голубой каемочкой принесут. Но у меня же нет такого влияния на окружающих. Я призадумалась. Тата ведь права. Без определенной заинтересованности нужного человека в передаче информации мне, скорее всего, ничего не узнать.

     Я внимательно оглядела Тату. Та равнодушно смотрела вперед, почти машинально управляя машиной. Дорога была полупуста. Иногда мимо проносились лихачи на приличной скорости, видимо, куда-то спешащие. А в основном машины шли неторопливо. Погромыхивали на многочисленных выбоинах  тяжелые длинномеры дальнобойщиков, лавировали среди ямок в асфальте юркие легковушки. Но в целом картина дороги была привычная и вполне предсказуемая.

     Неожиданно Тата глянула на меня и усмехнулась.

     -- Что загрустили? Я вас озадачила? Неужели не думали о том, что за все надо платить и немалую цену? Все теперь очень дорого ценится…

     -- Вы знаете, Тата, как-то не задумалась об этом. Обычно, если что и нужно узнать, обращалась к Алексею. Но здесь дело деликатное. Приятель мой может раньше времени поднять такой хай, что мало не покажется. А мне  хочется выяснить…

      -- А что выяснять? Мальчишка мешал в новой семье, вот его и засунули в спецдетдом. А там, скорее всего, уморили или превратили в растение. Примеров таких не счесть… Что в былые времена, что в не столь отдаленные…

    -- А вдруг он жив и здоров. И это он подстроил Кириллу подлость с наркотиками?

    Тата иронически изогнула бровь:

    -- Вы определитесь, Ксения Андреевна, кто вас больше интересует: этот несчастный мальчик или зажравшийся Кирилл?

    -- Таточка, к чему такой негатив? В принципе, меня больше всего интересует Николай Семенович… Старик надеется на взаимность своей протеже. Для него все это важно. Вот и решила выяснить… И в связи с этим у меня к вам просьба: помогите. Вижу, у вас есть талант выяснять нужные сведения…

    Тата покачала головой в раздумье:

    -- Знаете, Ксения Андреевна, другому бы отказала. Еще чего. Но вам помогу. Сама заинтересовалась. Действительно, нельзя старика бросать в его самый сложный период отношений. Ладно, вы с собой захватили бабло?

    При этом она вдруг так жестко и хищно глянула на меня, что мое сердце мгновенно укатилось с пятки, а в голову ударила волна страха. Но Тата тут же открыто и весело улыбнулась:

     -- Что это вы с лица спали, Ксения Андреевна? Помогу я вам, не бойтесь. Да и деньги мне ваши не нужны. Мне за вашу охрану платят такие суммы, что зариться на какие-то копейки мне не пристало. Но испугались правильно. Не светите своими возможностями перед незнакомыми. Это вам урок.

     Детский дом находился на краю поселка городского типа в старинном здании. Когда-то, наверное, это было имение каких-то богачей, потом его немного переделали, достроили и организовали детский дом.

      На воротах стоял охранник. Он долго и с видимым удовольствием выспрашивал о цели приезда и какие у нас есть разрешения. К моему удивлению, Тата довольно быстро с ним договорилась. Созвонилась с заведующей. Не прошло и получаса, как нас сопроводили в ее роскошный кабинет.

     Встретила нас женщина примерно моих лет с заурядной внешностью, но с идеально обработанными и ухоженными руками. Такой уход стоит немалых денег. Да и украшения у нее, подобранные со вкусом, неброские, но дающие понимание окружающим о статусе их владелицы, говорили сами за себя. Словом, заведующая была дамой обеспеченной и этого ни от кого не скрывала.

     Тата сдала приготовленные подарки завхозу, который расписался в накладных, и попросила разрешения осмотреть особняк. Заведующая, Александра Ивановна Байбакова, вызвалась нас сопроводить по территории, попутно давая пояснения по всем интересующим нас вопросам. Внутрь корпуса нас не пустили, но я и не рвалась. Мне хотелось познакомиться с кем-нибудь из воспитательниц или нянечек, кто проработал достаточно долгое время в этих стенах и мог ответить на интересующие меня вопросы.

      Александра Ивановна меж тем рассказала об истории имения, о проблемах  самого детского учреждения. Требовалось строительство нового корпуса, а средств на желаемое катастрофически не хватало. Не так давно объявился один меценат, который заинтересовался имением, сделал прозрачное предложение о строительстве нового детдома со всеми удобствами в обмен на имеющееся строение. Вроде бы он потомок бывших владельцев и мечтает устроить здесь музей помещичьей усадьбы позапрошлого века.

     Я поинтересовалась, какие еще проблемы испытывает детское учреждение, в чем нуждается, какая требуется помощь? Александра Ивановна увлекла меня по аллее вдаль от игровых площадок, на которых в этот час лежали в колясках или бродили ребятишки под приглядом многочисленных нянек. Вид у детей был, прямо скажу, чахлый и неухоженный. Видимо, потому заведующая и поволокла меня галопом вдоль  площадок.

    Вскоре мы опять очутились в ее кабинете. Тут она  заперла дверь на ключ и холодно взглянула на меня:

    -- Выкладывайте, что вам здесь нужно? Кто прислал? Опять эти борцы за всеобщее счастье накатали телегу? Так вот, мне бояться нечего. Вы меня поняли? Любая проверка, а их я пережила десятки, показывает, что у нас все чисто. Итак, что вас интересует?

     -- Да, в принципе, ничего. С детскими домами меня связывает чисто альтруистический момент. У меня есть возможность помочь, а детям требуется помощь. Вот и весь интерес.

     -- Не пудрите мне мозги. У каждого есть  свой личный интерес. И у вас он есть. Так в чем он заключается?  Вы хотите сюда поместить  неугодного ребенка? Говорите, я не поверю, что из  каких-то человеколюбивых побуждений вы выбрасываете бешенные деньги на ветер. Итак, я вас слушаю. Или сейчас вызову охрану…

     Вначале я собралась было с духом сообщить об основной цели приезда. Потом одумалась. От меня хотят узнать конкретную причину приезда. Будет им конкретная.

     -- Видите ли, Александра Ивановна. У меня есть… скажем так, друг сердца. Я не хочу с ним расставаться. Но, как бы это сказать, его бывшая подруга, оставила ему ребенка. Мне хотелось бы, чтобы за ним был хороший уход, но… подальше от глаз. В средствах я не стеснена, но лишнее напоминание о его неверности, сами понимаете…

     Заведующая с холодным интересом  осматривала меня с ног до головы, оценивая мое состояние. Я так и видела, как в ее мозгу щелкает калькулятор, подсчитывая мою значимость… Наконец, она выдала свой вердикт:

    -- Лжете красиво. Ну, да ладно. Понимаю, своих хозяев выгораживаете. Ребенка можете привозить. Никто ничего не узнает. Но назад его уже никто не получит. Я так поняла, что он здоров?

    -- Да, -- выдавила я через силу.

     -- Ладно, буду ждать. Кстати, вашим хозяевам известно, сколько стоит такое помещение ребенка в наш детдом? Пусть поинтересуются у тех, кто им порекомендовал. Кстати, ваша спутница оказалась чересчур активной девицей. Молодец, все проверила…

    Заведующая кивнула в сторону двери и произнесла куда-то в пространство:

    -- Ибрагим, выпусти их.

     Тут я сообразила, что Александра Ивановна не так проста, как кажется на первый взгляд. Скорее всего, у нее в ухе  динамик, а где-то на груди микрофон. И она связана с охраной. В таком случае, здесь творятся какие-то дела, о которых не принято распространяться в обществе.

    За воротами меня ждала хмурая Тата. Она кивнула мне на место рядом с собой, захлопнула дверь и развернула машину в сторону, противоположную  дороге, по которой мы ехали.

     Она зло глянула на меня и провела рукой по лицу, на секунду остановив указательный палец у губ. Потом смахнула несуществующего комара. Машина покатила куда-то вглубь поселка, потом к водоему. Здесь, в кустах, моя охранница споро разоблачилась до купальника и плюхнулась в воду. Затем знаками заставила то же самое сделать и меня.

      Вода меня не особенно привлекает. Тем более, в незнакомых водоемах. Я боюсь подцепить какую-нибудь болячку, потому что жизнь в неблагоприятных условиях сделала из меня аллергика. Но тут я не сопротивлялась. Залезла в воду, окунулась. Потом собралась выходить на берег. Но вдруг жесткая  рука с силой зажала мне рот и нос и дернула под воду. Я стала брыкаться, в ужасе пытаясь высвободиться из рук нападавшего. Но получила увесистый удар и на мгновение потеряла сознание.

      Очнулась в каком-то шалаше или под навесом ветвей. В укрытии было пасмурно и сыро. Сразу вспомнилась чья-то попытка меня утопить. Я дернулась от страха и огляделась. Это были действительно ветви ивы, спускающиеся до самой воды. Я лежала на кромке берега между водой и  стволом и была привязана за талию к низко расположенному суку. Почти перед моим носом покачивалась записка.

     Я тут же внутренне выругалась. Очки остались на берегу, а без них чтение почти невозможно. И все же, сфокусировав глаза, я разобрала текст. Моя охранница извещала, что события приняли непредвиденный оборот. Меня разыскивают по подозрению в шпионаже за детдомом. Поэтому Тата приняла решение втереться к ним в доверие и инсценировала мое утопление.

    Тут я оторвалась от записки и фыркнула: что за ересь? Кому я нужна? Я ведь даже еще и не приступила к выяснению того, ради чего приехала в детдом.

    Далее в записке сообщалось, что ночью за мной придут и тайно вывезут из поселка. А до этого времени мне не советовали поднимать шум и высовываться.

    Я была зла на весь свет и, в первую очередь, на своего приятеля, который подсунул мне такого водителя. Но и ослушаться Тату побаивалась. Не просто же так она пошла на этот поступок. Что-то же этому способствовало? Тем более, что Алешка не прощает предательства своих интересов. Я далека от мысли, что ради меня он решит провести расследование и наказать виновных. Не настолько он альтруист, да и я в его жизни не на столь значимом месте, чтобы устраивать разборки. Но вот то, что его распоряжение оказалось невыполненным, а тем более, если произошло предательство его интересов, тут уж боюсь, он землю перероет, но ослушник будет наказан по  всей строгости.

     Мне не оставалось ничего другого, как только ждать. Вечер наступил довольно поздно. Ведь лето же. Я сидела, привалившись к стволу дерева, слышала веселые крики детворы, потом и говор взрослых и боялась, как бы кто ненароком не заглянул под ветви дерева, где пряталась я. Но все обошлось.

    Наконец солнце медленно, со скрипом, сползло за горизонт, в воздухе распространилась прохлада, а вместе с ней и вездесущие комары. Эти зазуммерили с возрастающей силой, выводя мои и без того потрепанные нервы из равновесия. Я уже нещадно обмахивалась сломанной веточкой, ежась от знобкой прохлады. И вот в моем укрытии совсем стемнело. Голоса на пруду стихли. Последние купальщики, пришедшие ополоснуться после трудового дня, покинули водоем. Наступила тишина. Только рыба кое-где взбулькивала воду, охотясь за насекомыми, да лягушки устроили вечерний концерт.

    Неожиданно рядом зашелестела трава, тонкий лучик фонарика мгновенно описал вокруг меня круг, и на руки мне упал узелок.

    -- Одевайтесь, я вас на берегу подожду, -- прошептал женский голос.

    Дважды мне предлагать не пришлось. Я на ощупь разобралась в принесенной одежде, кое-как натянула ее на себя и стала выбираться из зарослей ивняка. В темноте это оказалось делом непростым. Но вот чья-то рука ухватила меня за локоть, потянула вверх, помогла сориентироваться на крутом склоне, подталкивая в нужном направлении. Без помощницы я бы вряд ли смогла выбраться из зарослей.

    Наверху я попыталась оглядеться. Но все покрывала первозданная тьма. Только в одной стороне еще виднелись еле уловимые отсветы давно севшего солнца.

    -- Вот что, девица, -- произнес уже знакомый голос. – Мне приказано отвести вас в укрытие. Там переждете какое-то время. А потом как бог даст.

    Я покорно двинулась вслед за провожатой, размышляя, что я могу знать такого, из-за чего на меня свалилась эта напасть. Если предположить, что из-за выяснения судьбы Сережи, так я даже имени его не успела назвать. Из-за того, что привезли подарки? Так их дальнейшая судьба нас уже не может волновать. Даже не представляю, что могло стать поводом к такому происшествию?

    Предположить, что Тата причастна к этому, не могу. Она же меня и спасает. Кто бы еще отправил за мной эту женщину.

    Мы двигались довольно долго по лесной тропинке. Было совершенно темно. Я то и дело спотыкалась о выступающие корни и какие-то кочки. Наконец тропа вывела к высокому забору и калитке. Моя сопровождающая стукнула в калитку, что-то пробормотала в открывшуюся форточку. Затем нам отперли дверь и впустили во двор. Женщина приказала следовать за ней. Мы шли вначале по земляной тропе, потом ступили на асфальтовую дорожку. В темноте понять, где мы, было сложно. Но то, что рядом были здания, я ощущала. Наконец, моя сопровождающая подвела меня к одноэтажному строению, открыла дверь, провела по темному коридору и ввела в маленькую коморку с узенькой кроватью, простым столом и иконами в углу. Здесь был свет. Он шел от лампадки, горевшей у иконостаса.

    -- Располагайтесь. Сестры встают рано, -- предупредила моя сопровождающая и скрылась за дверью.

    Если кто-то думает, что случившееся выбило меня из колеи, и я потеряла сон, то глубоко ошибается. Едва моя голова коснулась подушки, как я провалилась в небытие.


     Утром в дверь стукнули. В комнатку вошла женщина в простом платье до пола и косынке. Она сложила руки на груди и, потупив взгляд, произнесла:

    -- После трапезы мать-игуменья велела вам придти к ней.

    Женщина сопроводила меня в трапезную. На мне тоже была такая же одежда, как и на остальных, так что я ничем от других не отличалась. Монастырская жизнь простая и регламентированная. Я раньше бывала в монастырях только на экскурсии, но из разговоров знаю, что труд здесь в почете. И монахини, и послушницы безропотно выполняют те послушания, которые дает игуменья. Потому ждала встречи с руководительницей монастыря. Она должна мне объяснить ситуацию. Без ее ведома меня сюда бы не пустили.

     После трапезы все разошлись по своим делам. У каждой насельницы монастыря было свое послушание. Мне же предстояло идти к игуменье.

    В хорошо обставленном кабинете, куда меня препроводила утренняя послушница, нас ждала невысокая, пухленькая женщина в одеянии монахини. Она отпустила мою сопровождающую и пригласила присесть.

   -- Мы озабочены вашими проблемами, -- начала она неожиданно. – Из района сегодня не выехать, на всех дорогах посты. Так что придется вам побыть у нас денек-другой.

    -- Благодарю вас за приют. Но не окажется ли это для вас опасным? Ведь отчего-то же за мной охотятся?

    -- Думаю, что нам ничего не грозит. А вам может оказаться полезным пребывание в стенах нашей обители.

    Я удивленно взглянула на игуменью.

    -- Не удивляйтесь. Есть среди наших сестер кое-кто для вас интересный. Это ее решение. Я благословила на разговор с вами.

    Игуменья звякнула в колокольчик. В кабинет вошла монахиня.

     -- Сестра Манефа, проводите гостью к сестре Аполинарии.

     И вновь я шла по дорожкам монастыря. Во всех его уголках были видны работницы. Кто-то копался в красиво оформленных цветниках, кто-то трудился на огородных грядках. Сестры были и в храме, и в хозяйственных постройках.

    Меня привели в трапезную, а из нее уже на кухню. В ней исполняли послушание  несколько человек. На зов откликнулась одна из монахинь. Она, поклонившись, передала работу напарнице и вышла ко мне.

    Мы двинулись вдоль березовой аллеи  куда-то в сторону леса.

    -- Там, внизу, расположен святой источник, -- пояснила мне сестра Аполинария. – Люди едут к нам со своими болезнями, молятся, совершают омовения, берут с собой святую водичку…

     Мы подошли к обрывистому берегу. На крутом склоне были сооружены из досок пролеты лестниц с  удобными перилами. Далеко внизу виднелась крыша купальни.

     Аполинария остановилась.

     -- Я дала обет рассказать об одной тайне, если придет время. Чувствую, оно пришло.

     -- Вы хотите доверить мне эту тайну?

      --  Господь наш Всемилостив, он направляет наши помыслы и деяния. Больше я не в силах держать это в себе. На мне великий грех, и это мой крест. Мне нести его до скончания дней.

     -- Давайте присядем.

    -- Нет, мне легче, если я буду ходить. Не думаю, что вам знакома эта история. Но Всемилостивый указал вам путь  в нашу обитель. Это знак.

    Монахиня сжала в руках четки.

     -- Я по профессии учитель английского языка. Родилась в Казахстане, хотя родители мои из этих мест. В молодости уехали поднимать целину, да так там и остались. Когда распался Союз, мы с мужем решили вернуться на родину моих родителей. Они еще были живы. Приехали сюда. Работы по специальности нет. Муж пошел на стройку, а мне в районо предложили работу воспитателя в местном детдоме. У нас в семье была своя  трагедия: младший сын родился глубоко больным ребенком. Денег на лечение не было. Куда бы ни обратилась, везде отказ: мол, здоровых не на что лечить, а вы со своим дебилом. А в детдоме в то время был хороший уход. В смысле врачи были, лекарства. Детки лежали, конечно, одни, на всех нянечек не хватало. Но врачи их осматривали. Дурой я тогда была. Нянечка старенькая, моя соседка, которая знала мою проблему, возьми и скажи: ты бы, Нюра, своего Димку определила сюда. И тебе легче будет, и на глазах целый день. И если что, врачи под боком. Но куда там. Пошла с просьбой к начальству, те руками замахали: не положено. Димке почти три было, а он даже сидеть не мог. Я разрывалась между домом и работой,  билась из последних сил. И на работе надо быть, потому что на что-то же надо кормить детей и родителей. И с ребенком надо быть. Мама с папой уже немощные были. Не могла на них вешать такую обузу. И Димку жалко. Брошенный лежит дома. А баба Мотя, как змей-искуситель, предлагает: вот привезут очередного подходящего мальца, давай обменяем его потихоньку. Я и представить не могла, как это можно. Народу в детдоме много, все на виду. А потом уже стала вникать, что да как.

    Баба Мотя как накаркала. Однажды ночью привезли ребенка лет полутора-двух. Нянька как раз дежурила. Она завернула этого ребенка в простынку и вынесла из здания. Так обычно умерших убирали. Ну и мимо амбулатории к лазу в заборе и ко мне. Стукнула в окно.

    -- Вот, Нюра, шанс тебе и Димке. Малец видать из богатой семьи, одежки на нем были справные. Давай Димку, положу на его место. Привезли мальца поздно. Надо бы было назад отправить, да мзду сунули, чтоб приняли. Вот его до утра и оставили без осмотра. По виду он ничего. Давай, завтра Димку осмотрят, лечение назначат.

    Я как в тумане была. Взяла своего сыночка и отдала бабе Моте.  Чужого ребенка положила в кроватку и тут только поняла, что своего предала, бросила. Гляжу на чужого, даже не знаю, как его звать. Он худенький, косточки так и выступают. Открыл глазенки, обвел ими комнату и тихо так зовет: мама. Сердце замерло. Мой-то Димка никогда не смог бы произнести ни слова. Но от того мне и больнее. Назвала я этого тоже Димкой. А как иначе? У меня-то документы на ребенка есть. Не знала, как признаться родителям, мужу. Дочь совсем маленькая. Пять только исполнилось. С ней проще. Родители одобрили мой поступок, видели, как трудно было. Муж… он смирился. Вскоре, когда новый сынок стал болтать, звать его папой, гоняться за ним следом, повторять все, что тот делал, даже полюбил. А я не могла…

   -- А что с настоящим Димкой? – задала я вопрос.

   -- Утром пришла в детдом, заглянула в младшую группу. Мой Димка лежит в отдельной кроватке, весь опутанный капельницами. Баба Мотя рядом с ним сидит. Махнула на меня рукой, мол, иди, потом скажу. Потом, когда ее сменила другая нянечка, пришла в мою группу, у меня были дети постарше. Помогла их накормить. Заодно и рассказала. Привезли ребенка аж из Москвы, родители его погибли, больше некому за ним ухаживать. Сказали, что ребенок сплошь больной, но богатый. Так что уход за ним должен быть хороший. Я и порадовалась, глупая, что будет Димке все самое лучшее. Оно так и было первое время. Я стала оставаться в ночную смену, вроде как на подработку. А сама только чтобы с сыночком посидеть. Он и, правда, поправился, порозовел. Стал осмысленно поглядывать. Меня стал узнавать. Или мне так казалось. А потом пришла новая заведующая. Перевели ее к нам, зачем, не знаю. И все пошло кувырком. Детей больных стали куда-то отправлять. Говорили, что в зарубежные клиники на лечение. Принимать стали здоровеньких, а через некоторое время они становились словно растения. Однажды и моего Димку решено было отправить лечиться. Я-то обрадовалась. Может быть, там, в заграничных клиниках помогут ему. Да одна из нянек развеяла мою радость. Как же, говорит, держи карман шире, нужны там наши дебилы. Органы их нужны для пересадки, чтобы дети их, зарубежные, жили за счет наших. Я за голову схватилась. Да что поделаешь?  Назад сделанного уже не вернешь. Увезли моего Димку. Так и сгинул. Хотела я навести справки, да  меня так шуганули, что мало не показалось. Какие-то люди пришли, спрашивали, почему  меня этот ребенок интересует. А потом муж с новым Димкой уехал. Сказал, что больше так жить не может. А вскоре случился в доме пожар. Это уже когда меня с работы уволили. Все полыхнуло сразу, а двери были снаружи закрыты. Пока я  разбила окно, выкинула в него дочку, все занялось сплошным костром. Вместе с отцом маму вытащили из комнаты, да поздно было. Задохнулась она. А папа, он уже в больнице умер. Инфаркт. А я жива осталась. Лишь ожоги небольшие. Это в наказание мне за предательство сына.

    -- А девочка? Что с ней?

    -- С Леночкой? С ней все в порядке. Она уже взрослая. Замуж вышла за хорошего человека. Мы тогда с ней, как похоронила родителей, в монастырь ушли. Здесь и жили…

    Монахиня замолчала, она шла, перебирала в пальцах четки, только беззвучно шевелились губы. Я вначале шла рядом, потом увидела, что ей не до меня и стала отставать. Неожиданно она повернулась ко мне и тихо произнесла:

   -- А мальчика того звали Сережей… -- быстро-быстро пошла прочь, куда-то под сень деревьев.

    Я не стала ее догонять. Услышанное было  тяжким и горьким. Нелегко матери жить с осознанием того, что сама, своими руками отдала ребенка на убийство… И вдруг меня как током шибануло. Ведь монахиня сказала, что подмененного ребенка звали Сережей. Неужели это тот, о котором я хотела узнать? Оглянулась в поисках своей спутницы. Но та уже скрылась среди деревьев. Я заторопилась к кухне. Там сестры Аполинарии не было. Бросилась к матери игуменье. Но меня к ней не пустили. Стала расспрашивать сестер и послушниц, как мне найти сестру Аполинарию. Но все они только молча склоняли головы.

    К вечеру меня опять отвели к настоятельнице монастыря. Она сидела за столом и что-то писала. Строго взглянула на меня, посетовала, что смущаю насельниц обители своими неуместными вопросами.

    -- Простите меня, бога ради, но я не все спросила у сестры Аполинарии. Мне бы узнать, где…

    -- Сестра Аполинария поведала вам то, что посчитала необходимым. Требовать от нее большего вы не можете…

   -- Скажите, хотя бы, где она?

   -- Она ушла в скит. Это ее решение. Больше ничего не могу сказать…

   Я уже собралась уходить, но потом повернулась:

    -- А дочь ее, Леночка? Где она?

   Настоятельница недовольно глянула в мою сторону, но потом все же решила ответить:

    -- Елена замужем за священником. Живет в Новгородской области, -- и дала мне адрес.

    Я сходила на вечернюю службу в храм, потом пришла в свою комнату. В соседних жили такие же, как и я, миряне, приехавшие в монастырь по своим делам и помогавшие сестрам в обустройстве обители. Приняла решение завтра идти вместе со всеми на работу, не сидеть же без дела.



     Через день настоятельница опять вызвала меня к себе. Я вошла в уже знакомый кабинет, смиренно склонила голову, но вместо тихого говора матери игуменьи услышала насмешливый баритон Ясонова.

     -- Ксения Андреевна, господь милостив, опять вас оградил от беды…

     -- Валерий Яковлевич, как вы здесь оказались? Кто вам сказал? А Алексей Александрович знает, что вы здесь?

     Настоятельница поднялась из-за стола:

     -- Так значит, это ваша знакомая? – уточнила она.

     -- Наша, наша. Мы уж и в морге были. Там сообщили, что выловили из водохранилища какую-то женщину, но узнать, кто это, трудно было. Благо ваша информация вовремя подоспела. Благодарю вас, матушка.

     Ясонов еще что-то там говорил, просил благословления. Я с удивлением смотрела на сурового начальника охраны своего приятеля и внутренне размышляла, кто он – лицедей или все же верующий человек. Я вот так запросто не смогу подойти и просить благословить меня. Раз уж всю сознательную жизнь прожила невоцерквленной, то и мгновенно переломить свое сознание не смогу. Хотя я и не атеистка.

     Наконец, Ясонов получил благословение на обратную дорогу. Я тоже решилась подойти за благословением. Настоятельница перекрестила меня и тихо произнесла:

     -- Сам господь направил вас в нашу обитель. Помните это. Используйте полученные сведения во благо тех, кто в них нуждается. Ступайте с миром!

     Уже за стенами монастыря, в тяжелом пуленепробиваемом «хаммере», кивнув водителю, что можно ехать, Ясонов, наконец, взялся за меня.

    Я долго со страхом ждала начало этого неприятного разговора, понимая, что избежать его мне не удастся.

    -- Итак, Ксения Андреевна, вы опять в своем репертуаре? Себя не жалеете, так хоть моего патрона пощадите… У человека чуть инфаркт не случился…

   -- Ну, не случился же, -- пробормотала я себе под нос. Но мой собеседник услышал:

   -- А вам хотелось бы, чтобы случился?

   -- Да ладно вам, Валерий Яковлевич, к словам придираться… Ничего я не хотела. И волновать Алексея не собиралась. Я ведь известила, куда еду…

    -- Ксения Андреевна, дурочку-то не включайте. Вам ясно было сказано, что ехать куда-либо без сопровождения охраны вам запрещено…

    -- Так ясен пень, а я, по-вашему, что, одна поехала?

    Я уставилась на начальника службы охраны и вдруг увидела, что и он с удивлением смотрит на меня. С удивлением и с каким-то недоверием. И поспешила его заверить, что условий я не нарушала:

    -- Валерий Яковлевич, я вижу, вы мне не верите. Но я же все выполнила, как и велено. Машина с подарками, водитель-охранник, все, как положено…

    -- Хватит врать, -- вдруг зло зашипел Ясонов. – Машина весь день простояла в гараже, пока тебя искали. Артем Иваныч, лучший мой профессионал с ног сбился, тебя разыскивая. Всех на уши поставили. Господин Лепилов волосы на себе рвал от ярости…

    -- Все вырвал, или для меня немного оставил? – некстати решила съерничать я, но тут же прикусила язык под тяжелым взглядом моего собеседника. – Простите, Валерий Яковлевич. Это, наверное, нервное. Я была уверена, что машина и водитель ваши. Еще удивилась, что вы изменили правилам и взяли в охрану женщину.

    -- Женщину? – теперь настала очередь удивляться Ясонову. Я подробно рассказала ему, каким образом я попала в тот микроавтобус. Как ехали, о чем говорили. Что потом было. Я только не сообщила, что эта лжеохранница топила меня. Пусть уж эти подробности останутся на моей совести. Тем более, что ничего страшного со мной не приключилось.

   Ясонов так не думал. Когда все попытки выяснить, где я, не увенчались успехом, Валерий Яковлевич допросил с пристрастием своего будущего тестя, а моего приятеля Николая Семеновича. Тот тоже испереживался, видя, что меня не могут найти, и выложил все подробности нашего расследования и возможный адрес моего путешествия. В поселок прибыли агенты Ясонова, они и выяснили, что в детдом действительно приезжала одна женщина в сопровождении подруги. Отдали подарки, потом поехали купаться на водохранилище и там пропали. На другой день выловили утопленницу с изуродованным лицом. Ясонову пришлось приехать на опознание. Судя по одежде, это вполне могла быть и я. Но тут по Интернету пришло сообщение, что я нахожусь в женском монастыре, расположенном в окрестностях поселка. Лепилов ехать отказался, признавшись, что сгоряча может меня и прибить. Зато натравил на администрацию детдома следственный комитет. И там сейчас работают крутые специалисты. Интересно, что они там накопают.