Принцип Монте-Кристо

Принцип Монте-Кристо, часть 3.      Глава третья.   Каждому расплата по делам его.

                     
                                                   Глава третья.
                                      Каждому расплата по делам его.


    Ясонов вошёл к Лепилову в кабинет сразу же, как только прибыл в Малый Калинов. Знал, что патрон будет ждать результата поисков.

     -- Ну? -- Лепилов хмуро взглянул на начальника службы охраны.

     -- Да всё в порядке. Там за деревней присматривали люди наших компаньонов. Давно бы освободили, да боялись спугнуть раньше времени похитителей. У них там свои счёты-расчёты... Просили повременить. Но прибыли мы вовремя, только вывезли пленников, как дом загорелся... Не выдержала Тихонова, вразнос пошла. Но это не наше дело...-- начал докладывать Ясонов.

    -- Как это не наше? -- взорвался Лепилов. Лицо его побагровело, глаза сверкнули ненавистью. Он никогда не давал обидчикам спуску. А тут на него шёл накат...

    -- Компаньоны просили оставить первенство мести за ними.

    -- Знаю, Саид говорил со мной об этом, -- успокаиваясь, согласился Лепилов.
-- Что там с твоим тестем? Как здоровье?

    -- Ольга занимается им. Старик здорово сдал. Погас как-то, будто из него воздух выкачали, сник. Да, удар по его самолюбию нанесён изощрённый. Хотя и Ольга и я давно ему говорили, что его увлечение -- это чистой воды фикция... Что им просто манипулируют... Но будто шоры на глазах...

    -- Ну, а эта... детективша наша? -- сжав лежавшие на столешнице руки в кулаки, поинтересовался Лепилов.

    -- Приходит в себя. Сидит в Городце, переживает, ждёт что дальше будет...

    -- Ну, пусть попереживает, -- решительно стукнул по столу ладонью Лепилов. -- Я больше переживал. Ладно, жива и здорова -- пусть и этому будет рада. Я пока не готов с ней общаться... Теперь займёмся текущими делами...



    Марина Станиславовна сидела в своей комнате и обдумывала случившееся. Никак не могла понять, что бы значило это похищение ребёнка. Она никогда не говорила мужу, что сама она является лишь ширмой всего этого криминального бизнеса, связанного с детьми, да и с девицами тоже. Тогда, в 90-е, встретилась с бывшими одноклассниками, как раз отлаживавшими эту криминальную ветвь бизнеса -- переправляли за рубеж голодных и на всё согласных девчонок из обнищавших деревень и не менее нищих районных городов вроде бы на работу, а на деле превращая в рабынь для интимных услуг в заморских борделях. Потом разохотились и занялись торговлей детьми, и опять же с криминальным душком.

     Сама она тоже не чистоплюйствовала, но в данный сегмент рынка интимуслуг не лезла. За это ей позволили развить направление эскортуслуг для высшего эшелона сластолюбцев, организовали и крышевали бутики элитной одежды, казино, ну и кое-что ещё по мелочи... А она согласилась номинально считаться единоличной владелицей всего этого бизнеса специфических услуг и развлечений. А потом и уверовала сама, что только благодаря её хватке и изворотливости эти сегменты интиминдустрии по-прежнему процветают... Но глубоко в душе отлично понимала, что без тех своих дружков из школы вряд ли бы поднялась до нынешних высот. И ленива была, и нерасторопна... Но договор выполняла неукоснительно. Потому что отлично понимала, что случись что, головы ей не сносить...

    Но об этой стороне своей жизни никогда Вадиму не рассказывала. Ни к чему. Пусть думает, что его красавица-жена является ещё и продвинутой бизнес-вумен, с которой в близком знакомстве многие высокопоставленные чиновники столицы. Нет, он конечно был в курсе её бизнеса. Тут она не скрывала от него ничего. Ценила его советы и подсказки. А вот в то, что она просто пешка в этом криминальном бизнесе,  Вадима старалась не посвящать...

    Потому сейчас никак  не могла понять, почему удар пришёлся именно по супругу. По той тайне, которую он и от неё скрыл? То, что он хотел ребёнка, она и так знала. И раньше намекала, что не будет предпринимать никаких действий, если у него будет кто-то расти на стороне. Правда, никогда не высказывала желания воспитывать этого ребёнка... Это уже когда узнала про Виолетту, задумалась о такой возможности, и то только потому, что здоровье Вадима пошатнулось и она испугалась впервые того, что может остаться одна...

    И теперь ломала голову над вопросом: где она накосячила и что теперь делать, как исправлять ситуацию. Связалась с бывшим одноклассником, но бесстрастный голос автоответчика известил её, что тот вне доступа... А время идёт... И надо что-то предпринимать. Позвонила другому... Тот ответил, что не в курсе событий, находится в Южной Америке на отдыхе, но обещал известить её, если что узнает...

    Вот когда она поняла, что значит поговорка: тяжелее всего ждать да догонять... Вот когда мудрость предков проясняет голову...

    Наконец раздался вожделенный звонок. Её известили, что никаких действий в отношении вышеозначенного ребёнка не предпринималось...


    ... В её комнату заглянул Вадим. Он мгновенно постарел и осунулся... Или Марине Станиславовне это показалось... Она вопросительно взглянула на мужа:

    -- Вадик, как ты? Может быть врача пригласить?

    -- Мариш, а помнишь Наташу и её ребёнка? Тоже ведь мальчик был?

    -- Что ты вдруг вспомнил о них?

    -- За все грехи наши всегда приходит воздаяние, на том или на этом свете. Подло мы тогда поступили с Наташей, подло... И мальчика её Тихонова сжила со света при нашем молчаливом согласии... Вот и пришла расплата... Ударило по самому больному... Как теперь жить, а, Мариш, как жить? -- Вадим осторожно опустился в кресло, откинулся на спинку, из глаз покатились слёзы.

    Марина Станиславовна судорожно вздохнула. Она ещё ни разу не видела Вадима в таком раздавленном состоянии. Для него это был страшный удар, и она понимала, что ничем ему не поможет. Её крышеватели и спонсоры обещали навести справки и выяснить, куда пропал ребёнок. Но только в той сфере деятельности, которая им подвластна. Если даже это дело рук их соперников, всё равно найдут... А если нет, то... будут искать.

    Потом она вдруг вспомнила поездку на летний бал к нуворишам, когда-то пригласившим их в деревню. И ведь там действительно собрались все те, кто предал Наташку. В памяти мгновенно всплыл  и в ушах явственно зазвучал хор из того самодеятельного спектакля с угрозой, что всему содеянному будет возмездие...
Вот только почему-то возмездие, если это оно, постигло маленького несмышлёныша, ещё ничего в жизни не видевшего и ничего не понимающего... Как тогда  Наташкиного сына...

    Марина Станиславовна передёрнула плечами от пронизавшего её озноба, обхватила себя руками за плечи... Если это так, то уже ничего не поправить, как не вернуть те далёкие времена молодости, глупости и подлости... Думали, что всё забудется... А оно всё время вспоминается... Вадима жалко. Он-то ведь ни при чём. Но на него обрушился основной удар... А на меня? Если с ним что-то случится, смогу ли я жить дальше? На мне столько грехов, что вовек не отмолить...



    Елена Александровна Семибратова-Тихонова, впрочем, теперь уже только Тихонова, устало опустилась в кресло перед туалетным столиком. Привычным, давно отработанным движением сняла с пальцев кольца, с запястья браслет с часами. Не хотелось ничего... Не видеть и не слышать...  Сегодня  завершился долгий судебный процесс по расторжению брака с Михаилом Семибратовым. Нанятые им адвокаты очень грамотно и толково провели процесс так, что вся его собственность, в своё время перешедшая к ней под предлогом того, что он сам дал ей доверенность на управление, теперь возвратилась ему. Она стала нищей, вообще без  средств к существованию. У неё больше не было ни фирм, ни ателье, ни рекламного агентства... ничего... Остались несколько квартир, в своё время с помощью махинаций отжатых у одиноких москвичей. Но они все записаны на мать... Иначе бы и их отобрали в счёт погашения долгов перед Михаилом... Её обобрали до нитки... И ничего не поправить, ничего не изменить...

    В доме послышался какой-то шум, и она быстро подошла к двери и повернула ключ. Ей не хотелось никого видеть и слышать, тем более мать с её постоянными нравоучениями...

   Она сняла свой элегантный костюм и облачилась в домашнее платье, потом прилегла на диван. Ничего не хотелось: ни жить, ни умереть... Для всего этого требовались какие-то телодвижения, работа ума... А у неё в голове была пустота... Потом возникла мысль: для чего она пришла в этот мир? Для чего с раннего детства следовала указаниям матери, её требованию быть первой во всём, быть выше всех, значимее окружающих, что бы ни случилось, идти и добиваться своей цели, даже если этот путь пролегает по трупам других... И она следовала указаниям матери. Старалась держать марку предков... Хотя... она как-то, когда ещё её гордость и эгоизм зашкаливали от понимания своей значимости и сопричастности к древнему роду, попросила кое-кого из знакомых покопаться в архивах, тем более, что они оказались открытыми, особенно перед внушительными гонорарами за работу. Там специалисты порылись в толще документов, проследили родословную... И оказалось, что фамилия девичья матери совсем не относится к древнему роду. Прапрадед был выходцем из деревни, принадлежавшей когда-то боярскому роду, но предок был их крепостным, а потом стал мещанином, а фамилию записали по его принадлежности хозяевам... Вот и вся родословная... А мать-то придумала себе целую историю... и её заставила думать так. Возомнила о себе невесть что...

    Елена Александровна забылась в вязком как кисель полусне-полузабытьи. Её самолюбие было раздавлено, её гордость была глубоко ранена... Эта её тайна реальной своей родословной была на суде озвучена, предана гласности и обсуждению. Ей казалось, что все смотрят на неё и показывают пальцами, и смеются над ней, над тем, как она пыжилась своей родовитостью, а на деле оказалась обычной... одной из множества...


    В доме однозначно кто-то был. Екатерина Ивановна прошлась по первому этажу. Горничная навела порядок, этого у неё не отнять. Ещё бы, за любую мелочь, замеченную хозяйкой, следовали штрафные санкции. Всё было в идеальном порядке. В древней китайской  вазе  у чайного столика, где обычно Екатерина Ивановна совершала чаепитие, стоял букет свежесрезанных роз из собственного сада, в горке отражались в натёртом до блеска зеркале её фарфоровые фигурки. В простенке над камином висела картина известного и модного в высшем свете художника, на котором изображена она в богатом средневековом убранстве... Всё как всегда...
И всё же, что-то её беспокоило. Что-то было не так. Нет, она не волновалась о том, что случилось в деревне. Подумаешь, раздавила каких-то букашек, мешающих её размеренной жизни... Если они не помогают в достижении поставленной ею цели, зачем им жить. К тому же, она добилась цели: отомстила за нанесённую когда-то ей обиду пусть не самой обидчице, но её сыну... Нет, это приятное осознание своей значимости, своего превосходства... И всё-таки что-то гнетёт, что-то не так в окружающем её мире. Опять вспомнила обратный путь из деревни...

    Когда полыхнул огонь, она не услышала криков... Но она и не собиралась их слушать. Надо было привести себя в порядок, успокоиться и замести следы... Машину, на которой приехала, она купила несколько лет назад для других целей, потом поставила в арендованном доме в другой деревне, куда обычно приезжала на дачу отдохнуть от окружающих и предаться мечтам. Неподалёку было то ли озеро, то ли пруд заброшенный... Вот туда и сбросила машину. Неглубоко ушла она под воду, да никто искать и не будет. А домой уже ехала на своей привычной... Следы замела...



    В Городце было тихо и тоскливо. Большая часть жителей сидела по домам, разве что сосед периодически прилетал на своём вертолёте. Весна, тем более ранняя, радости не добавляет. Унылая картина потемневших сугробов, тёмные дорожки, прорезавшие белые пространства лужаек, сейчас исхоженные не только людьми, но и животными... За забором под крутым берегом блестела водная гладь реки. Лёд уже опустился на дно под напором весеннего половодья. И только в Городце продолжал лежать снег, скрываемый от ярких лучей солнца густыми кронами вековых сосен. Ради благодатного животворящего их влияния на организм человека здесь, в заповедной зоне и был построен этот посёлок.

    Я сидела с ноутбуком в кресле у окна и пыталась выдавить из себя хоть пару строк. Но голова была занята совсем другим. Не хотелось думать над сюжетом нового романа... Лепилов ко мне так и не приехал. А я смалодушничала и звонить ему опасалась. Тем более, что он мне однажды прямо сказал, что ещё один мой проступок станет последним в наших с ним взаимоотношениях... А я опять вляпалась в историю. Понятно, что Алексей зол на меня и не хочет общаться. Но, ладно, это я уж как-нибудь переживу. А вот если он не привезёт на каникулы детей -- это уже трагедия. И что бы ни случилось, я ради этого готова поступиться своей гордостью... но чуть позже.

   И тут позвонил Николай Семёнович. Я, честно говоря, этого не ожидала, потому что при расставании не удержалась и высказала ему всё, что думала и о его увлечении, и о предмете его воздыхания, в очень острых и нелицеприятных выражениях. Ведь из-за него мне теперь приходится думать, как помириться с Алексеем...



    ...Екатерина Ивановна прошествовала в свою половину дома. Встречаться сейчас с дочерью ей не хотелось. Она спешила к себе, чтобы отпраздновать свой триумф. То, что томило её долгие десятилетия, нашло своё разрешение. Она отомстила... И пусть теперь этот мешок с деньгами бьётся в истерике... дело сделано...

   Она хотела отпереть дверь своим ключом, но та подалась при одном прикосновении. У Екатерины Ивановны сердце предательски застучало от мгновенного ужаса, охватившего её тело. В голове мелькнуло: как они быстро вычислили её. Полиция приехала раньше и уже ждёт... То-то ей показалось, что в доме что-то не так. Чужой запах... Бежать... Успеет ли? А если и на улице её ждут? Унизиться при соседях, этих нуворишах, сидящих на мешках ворованных бюджетных средств... Не пристало ей, потомку боярского рода унижаться перед всяким сбродом... Нет, надо идти напролом... И она решительно открыла дверь...

   Представшая перед ней картина разгрома ошеломила, ноги мгновенно ослабли, заставили её сесть на банкетку... На её козетке развалилась фигура мужика в каком-то затрапезном наряде из разряда бомжей...

    В следующий момент она поняла, что перед ней её внук. Но в каком он ужасном виде... И что он делает в её будуаре? Почему здесь такой разгром?

    -- Кирилл, в чём дело? Как ты здесь оказался? -- она с силой, схватив за грудки, встряхнула лежащего. Тот открыл один глаз, зажмурился от яркого света, потом прищурился, вглядываясь в стоящую над ним фигуру, и глумливо, еле ворочая языком, произнёс:
-- А, бабулечка... что ж ты внука своего так встречаешь? Видишь, я и сам освободился, не дождался твоих обещаний... ты только обещаешь...

   Но Екатерина Ивановна уже отошла от первого шока, вызванного испугом. Она обвела взглядом комнату... Бар открыт, половина бутылок валяется на ковре, здесь же её любимый бокал для вина с полустёртым императорским вензелем... Той заветной бутылки, которую она оставляла и хранила долгие годы, чтобы отпраздновать победу над врагом, в баре не было. Она пустая валялась под козеткой... Потом взгляд упал на стену, стилизованную под книжный шкаф.  Дверца сейфа была открыта... Кожаный чемоданчик, в своё время приобретённый для хранения ювелирных изделий, был открыт...
 
     -- Кирилл, как ты посмел  здесь копаться? Где мои украшения?..

     Она опять стала тормошить внука.

    -- Где-где? -- передразнил он её, -- продолжить, сказать где? Они все должны быть моими. Я наследник всего этого, а ты уже зажилась на этом свете. Всё из себя что-то корчишь, старуха. Тебе на лавочке сидеть, а не делами ворочать...

    -- Ах ты, подлец, -- Екатерина Ивановна замахнулась на внука, но тот вдруг с силой оттолкнул её ногой так, что она полетела к стене, -- я в полицию сейчас позвоню...

    -- Что? Ты ещё мне угрожать? -- вдруг взревел Кирилл и попытался вскочить с козетки, но не смог.
 
   А Екатерина Ивановна впервые увидела перед собой не внука, привычно лебезившего перед ней, когда надо было что-то выпросить, а пьяного мужика, незнакомого и агрессивного, и поняла, что лучше сейчас убраться подобру-поздорову, а не нарываться. Она выскочила из комнаты и проворно повернула ключ в замке...

    Комната дочери была заперта. Но у Екатерины Ивановны был и от неё ключ. Она заскочила внутрь, заперла дверь и только тут увидела на диване свою дочь. Хотела привычно одёрнуть ту, что, мол, не пристало ей среди дня валяться без дела, но увидела лицо дочери... и проглотила готовый вырваться поток упрёков...

    -- В чём дело, мама? -- Алёна смотрела как-то безжизненно и устало.

    -- Дочь, ты уже общалась с этим... подзаборником? -- Екатерина Ивановна даже имя внука не смогла выговорить...

    -- С кем, с кем? -- Алёна непонимающе взглянула на мать, -- о чем ты?

    -- Очнись, ты видела своего сына?

     -- Ах, мама. Какое мне до него дело. Он вырос, пусть о себе сам заботится. Как мне всё это надоело. Все чего-то от меня хотят... Ты даже не спросила, как завершился суд? Я всё потеряла, мама. Я нищая. Все наши активы переданы Михаилу... Ах, мама, если бы ты знала, на какое посмешище меня выставили... Как издевались...

    -- Алёна, прекрати истерику. Я говорю о твоём сыне. Он здесь, в моём будуаре, разворотил всё, ограбил. Надо звонить в полицию...

    -- Ещё один позор... Ну, нет. Идём...

    Алёна вдруг почувствовала прилив сил. Теперь она знала, кто виноват во всех её неудачах -- этот приторно-слащавый красавчик, взявший от своего отца-шалопая не только внешность, но и самые отвратительные черты характера...

     Она решительно пошла на половину матери, отперла дверь и вошла внутрь. На полу возле козетки валялся Кирилл. Как она сейчас его ненавидела...

    Алёна решительно размахнулась и влепила ему звонкую пощёчину, потом вторую, третью не успела, потому что тот, кто считался её сыном, перехватил руку и с силой оттолкнул в сторону...

     -- А ну пошла отсюда. Размахалась. Катитесь обе...

    -- Что ты себе позволяешь? Кирилл, будь добр, покинь этот дом. Он тебе не принадлежит... Иначе... Ты опять попадёшь на нары...

     -- Ты мне угрожать? Ах, ты... -- дальше изо рта сына посыпались такие эпитеты, что Алёна не сдержалась, схватила бутылку и с силой, какой от себя не ожидала, ударила Кирилла по голове, но бутылка соскользнула и рассыпалась брызгами осколков, разбившись о подлокотник козетки.

     Кирилл в ярости вскочил на ноги. В голове мутилось. Наркотики, спиртное, удар бутылкой -- всё сразу смешавшись, превратило его в опасное животное, агрессивное и безумное. Он одним ударом свалил ту, которую прежде считал матерью, но не любил. Потом погнался за старухой. Он её ненавидел теперь с такой же силой, с какой прежде любил. Он знал, что обе они презирают его. И хотят лишить его всего того, что по праву рождения ему принадлежит...

   Старуху он свалил уже на первом этаже. Потом подбежал к зеркальной горке, схватил фарфоровые фигурки и с наслаждением стал их бить об пол прямо перед бабкой. Но и это не погасило пламя гнева, так долго тлевшее в его душе.
Чем ещё досадить этим двум мегерам, которые всю жизнь не давали ему свободы делать то, что ему хочется... Он спустился в подземный гараж и достал запасную канистру с бензином...




    --Ксюшенька, -- на том конце провода послышался слабый, прерывающийся от сбивчивого дыхания голос, -- простите меня бога ради за всё. Выслушайте старика. Мне больше не с кем поговорить на эту тему. Олюня меня не понимает... Я знаю, вы меня поймёте... Я любил эту женщину, надеялся, что и она ответит взаимностью... но там меркантильность застилала разум... Но я не могу осуждать её... это её жизнь была...

    Старик всхлипнул, и у меня слова претензий, копившиеся с того злополучного случая, застряли в горле.

    -- Ксюшенька, её  больше нет... Какая страшная смерть... Мне только что сообщил Валерий Яковлевич... Катюшин внук, Кирюша, сбежал из заключения. Во что там превратился мальчик... ужас... Он поджёг дом бабушки. Не знаю, что там было. Зять сказал, что по результатам экспертизы и Катя и её дочь получили серьёзные травмы, но сгорели заживо. И внук Катин тоже... Что за страшная трагедия... Понимаю, вы обижены на меня и вы правы... Но такой конец... Никогда не ожидал подобной развязки... За что им всем это?

     -- Наивный вы человек, Николай Семёнович, -- вздохнула я. Мне было жаль старика, но быть настолько слепым в своих чувствах, это надо уметь. -- Да если бы не своевременное появление Ясонова тогда, в деревне, нас бы ждала та же участь, только от рук вашей обожаемой Кати. Так что яблоко от яблони недалеко катится. Примите случившееся как  данность. Всевышний всё видит и воздаёт по заслугам за все прегрешения...

    -- Я, к сожалению, неверующий...

    -- Да и я невоцерквлённая христианка... Но суть от этого не меняется. Все трое получили расплату за свои грехи... А как это произошло, не нам судить...

     -- Простите меня, Ксюшенька, за мой поступок. Знаю, нет мне оправдания, гнетёт меня моя вина...

    -- Надо бы сказать, что бог простит, но вы неверующий... Что до меня, то я уже простила вас. Не хотела бы я оказаться на вашем месте и узнать о подлости того, кого так любишь... Живите с миром...



    Вадим возвращался домой после очередного посещения отдела полиции. Там ему чётко дали понять, что поиски ребёнка -- дело гиблое. Всё, что можно было сделать -- сделано. Фотографии расклеены, волонтёры оповещены и приступили к поиску. Дело осложнялось только тем, что никто не знал где искать. Ребёнок похищен из дома матери, ориентировки на возможных похитителей разосланы, записи близлежащих камер просмотрены. Но поиски не сдвинулись с места...

    На перекрёстке у светофора в окно автомобиля кто-то постучал. Вадим машинально опустил стекло, предположив, что это сотрудник ГИБДД... но в щель  тут же вбросили бумажный пакет. А следом сзади засигналили задние машины, требуя дальнейшего движения. На светофоре загорелся зелёный, а он и не заметил. Пришлось выполнить проезд через перекрёсток и припарковаться. Того, кто вбросил в машину пакет, Вадим так и не увидел...

   В пакете находилась пачка фотографий и записка. На снимках он узнал сына. Малыш был запечатлён в каком-то медкабинете, голенький и плачущий от страха.
Предчувствуя страшное, Вадим развернул записку. В ней сообщалось, что ребёнок подходит для трансплантации органов и продан в одну из подпольных клиник...

   В сердце мгновенно будто кто-то вбил огненный лом и повернул его внутри...


   После похорон Марина Станиславовна почти на автомате прошла в свою комнату и села к зеркалу туалетного столика. Из-за стекла на неё смотрела опухшими от слёз глазами старуха... Да она и была таковой. Её моложавый вид и ухоженность являлись лишь отражением любви только одного человека. А она этого так долго не понимала.  Купалась в лучах его восхищения, принимала все знаки любви как должное. Холила себя и лелеяла, чтобы вновь и вновь ощущать это его боготворение её облика... А сама-то она давала ли ему хоть толику того, что получала? Сейчас она честно, глядя в глаза своему отражению, признавалась, что эгоистично принимала его любовь, в ответ лишь роняя крошки ответного чувства... Всегда была занята сама собой, нежила и холила своё тело и своё самоощущение величия... А зачем оно ей теперь, когда рядом нет того, кто всегда давал высшую оценку ей, что бы ни случалось...

    Перед внутренним взором опять предстала картина: широко открытые глаза, в которых навсегда застыла боль, искажённое лицо, бессильно упавшая на колени рука, рассыпанные по сиденью фотографии... записка, сжатая другой рукой... Он так и остался в её памяти таким -- раздавленным своим горем, одиноким и отстранённым ото всего...

    И сейчас, когда прошли все эти обязательные официозные мероприятия по отпеванию и похоронам, она впервые ощутила одиночество, такое, какое чувствовал Вадим, когда она бросала его и отправлялась на какие-то совещания, заседания, встречи, тусовки, которые он так не любил...

    Ей не перед кем было сейчас выговориться, поплакать об утрате, прижаться к родному плечу... Вдруг вспомнилось извещение о гибели на пожаре семьи Алёны Тихоновой. Она тогда не особо вдавалась в подробности случившегося. Их пути как-то разошлись. Алёна судилась с мужем за собственность. Ей нечем было хвалиться перед Мариной. И она обрубила концы их общения...

    ...Вдруг Марина Станиславовна отчётливо вспомнила произнесённые тогда Вадимом слова, которые мозгом были сейчас воспроизведены со всеми эмоциональными оттенками, присущими Вадиму...

    Он сидел на своём привычном месте, с которого хорошо видно было отражение снимающей макияж Марины. Неожиданно он произнёс ни с того ни с сего:

   -- Видно, Наташа заключила с дьяволом какое-то соглашение на отмщение нам за подлость... Алёна первая. Ты  заметила, что она прежде лишилась всего того, что для неё имело особое значение? Фирм, денег, успеха, значимости в определённой части высшей тусовки? А итог? Свой же сын сжёг мать и бабку в их же доме. Тебе не кажется это знамением? Теперь очередь за нами...

    Марина в удивлении повернулась к мужу:

   -- А нас-то за что? Мы с какого боку?

    -- А ведь мы были её негласными пособниками. Что для нас была Наташа? Обычная беднячка, потом таких в нашей среде стали именовать быдлом. Типа, нищета, ничего не добившаяся в жизни. Это ведь мы с тобой по просьбе Алёны уговорили Наташу поехать в круиз...

    -- Ну и что? Уговорили. Она и сама была рада, когда бы она смогла поехать на Средиземное море?

    -- Только мы ведь понимали, что всё это Алёна задумала не просто так... И не остановили её... А потом её сын... Он же был совсем малыш... А они его сжили со света... И теперь нас ждёт расплата...

     Марина Станиславовна посмотрела на мужа:

    -- Ты действительно считаешь, что такое возможно? Да нет, глупости всё это...

    -- А мой сын? Он, по-твоему, просто так пропал? Нет, это расплата за подлость...

    -- Успокойся. Ты-то к той истории никакого отношения не имеешь... Вся вина на мне... И потом, я же обещала тебе, что найду твоего сына...


   Марина Станиславовна задумчиво глядела в зеркало, уже не видя своего отражения. Перед глазами отражался сидящий в кресле Вадим. Потом его сменил облик мужа, сидящего в автомобиле, и разбросанные фотографии ребёнка.

    И в голову крадучись просочились мысли, до того жёстко пресекаемые Мариной. Да, смерть мужа, это расплата за её грехи... И не только связанные с предательством одноклассницы. Было за душой Марины много чего. И вот приходит возмездие...

    На душе вдруг стало пусто до звона в ушах. Для чего дальше жить? Ждать возмездия? А что может быть больнее того, что с ней уже произошло?

    Марина Станиславовна встала из-за столика и повернулась к креслу, в котором сидел Вадим. Он был здесь. Он был рядом. И он её поддерживал в принятом решении. Она подошла к письменному столу, набросала несколько строк на листе бумаги. Затем в ноутбуке набрала текст и отправила по адресам.

    Она приняла правильное решение. За ней следовал её муж. Она спустилась в подземный гараж, нашла там верёвку, закрепила за крюк и накинула петлю на шею.
Муж стоял рядом, протяни только руку.

    -- Я иду к тебе, Вадик. Не могу жить без тебя... -- произнесла она в сторону мужа и шагнула с подставленной под ноги бочки...

    Юхнов, октябрь 2020 г.