Приносящая удачу

3

Сегодня получился неплохой день. Отличный даже, можно сказать. Потому что днём я ходила в лес за ольховыми лучинами, а это довольно далеко: ольха у нас дерево редкое, просто так не сыщешь; а после обеда мать отпустила меня к Олеське - подружке моей. У неё мне планировалось и отужинать, и остаться ночевать. На чердаке. Олеська сама спит в комнате, как все нормальные люди, но, когда мы собираемся вместе, ночуем всегда на чердаке. Там страшнее потому что. А потом, когда все засыпают, с окна чердачного легко можно перебраться на сарай, с сарая - на дровенник, а потом прокрасться в амбар Олеськин и там погадать или повызывать духов. Говорят, магия существует, но мы с Олеськой не очень верим. Потому что не встречали её никогда. Вот духов пару раз вызвать удавалось - это да, только они с нами не говорили, а пугали только ветром да воем заунывным. Но уже результат. А на картах погадать - вообще прекрасное дело. Только в доме карты не позволяют доставать. Ни играть, ни гадать - только на улице или в амбаре, сарае, да в прочих хозяйственных постройках. Так что мы всегда выбираем амбар. Или наш, или Олеськин. В нашем всегда можно рыбку пожевать, а в Олеськином - мясо. У них кошек много - мелкой рыбы не остаётся, а мясо вялят. В общем, день сегодня обещал закончиться приятно и весело. Всё бы было совсем хорошо, если б не встретился нам с Олеськой её брат за ужином. Ужинали у них в семье раньше нашего. Не знаю уж, почему, но всегда так было. А брат её вечно опаздывал: он с моими дружил, и потому не хотел покидать их раньше времени.

- О, Мила, и ты тут! - поприветствовал он меня, усаживаясь за стол. - А чего не у себя?

- Да вот, - ответила я неопределённо. - Дела все переделаны, у вас заночую.

- Ну молодец, - уважительно кивнул он. - А то, думал, как все, побежишь на гостей смотреть.

Я ничего не поняла и переспросила:

- Кто - все? На каких гостей? - но то, что он похвалил меня, было приятно.

Он красивый на самом деле. Его тоже, как моего, Сенькой зовут, но он моего брата больше и выше. И не такой оболтус. Олеська говорила всегда, что я влюбилась, а я отнекивалась, потому что признавать этот факт не желала. И сейчас я бы смутилась от его похвалы, если б не любопытство.

- Да припёрлись двое, - ответил парень, поправляя свои лохматые русые волосы рукой. - Батя твой их ночевать оставил, ещё и девок посулил подыскать, хотя чего их искать: их вон, уже человек семь отыскалось, всем интересно чего-то новенького попробовать.

Я фыркнула почти одновременно с Олеськой. Да, моральные устои в нашей деревне не у всех на уровне, но даже обидно как-то, что на новеньких мужчин такой спрос. Спрос, конечно, не потому, что они новые люди, а потому, что эти точно без подарков не оставят, а, как некоторые у нас считают, если всё равно спать, так уж лучше с тем, от кого хоть чего-то получить можно, материальное и уникальное.

Ну и ладно, это не нашего ума дело. Раз батя оставил у нас - значит польза с них будет и нашему дому. Или просто приглянулись ему: он в людях толк знает, а о нравственности не заботится и в чужие дела не лезет. "Мне, - говорил он иногда, - плевать, скольких он поимел, главное, чтоб человек был хороший - тогда помогаю. В корень надо смотреть, а не на то, кто и как удовольствие получает". Мне его логика была чужда, но это, наверно, в силу возраста.

- Ну а нам-то что? - спросила тем временем Олеська. - Ну припёрлись, ну ночуют, ну и что?

- Да ничего, - ответил Сенька. - Я ж и говорю: молодцы, девки.

Мать Олеськина подала ему плошку с горячим супом и краюшку хлеба, так что всё, что мы слышали от него дальше, так это только чавканье.

После ужина на чердак не пошли, естественно. Потому что на постояльцев было посмотреть интересно. Прокрались к моему дому. Смеркалось уже, скоро мои все ужинать соберутся. Надо было спешить.

Заглянули в дом, но никого там не увидели, кроме своих. Огляделись, и Олеська заприметила, что у амбара замок снят и висит на ручке.

- Там, наверно! - воскликнула она и тут же зажала себе рот рукой: надо было действовать тихо.

Подошли к амбару почти на цыпочках, чтобы никто не заметил. Но признаков жизни не было: ни разговоров, ни шорохов. Может, и были там гости, но дверь плотно закрыта - не подсмотреть. Мы тоскливо побрели и засели под окнами, в кустах сирени. Скоро ужин, а, значит, гостей всё же увидеть получится. Правда, через стекло только, и придётся быть осторожными, чтоб никто не заметил.

Сидели довольно долго, или так просто показалось: когда сидишь и ждёшь, да ещё и не поболтать, время медленно течёт. И кусты, как назло, сирени... Был бы, например, крыжовник - я б и неспелый поела от нечего делать. А так... скукотень!

Но вот послышались голоса в кухне, и мы с Олеськой приободрились. Подождали, пока все рассядутся за столом, и приготовились подсматривать и подслушивать.

***

Олан отлично вписался в быт этой семьи, словно каждый день он сидел на этом самом стуле за этим самым столом и ужинал с этими людьми. Он молчал, потому что знал: говорить - подыгрывать Леону. К тому же ландграф по какому-то недоразумению полагал, что умеет разговаривать с людьми. Олан замечал, как Леон теряется, если его не понимают или реагируют не так, как он полагал, так что сейчас следопыт предвкушал удовольствие. Он сидел и поглядывал на Леона, ожидая, когда же тот начнёт неумело вызнавать о своём клинке. Что это будет неумело - Олан знал наверняка, и что ландграф обязательно почувствует себя дураком - тоже.

Леон сперва поел, поскольку и правда проголодался и не видел причин скрывать этого. Он ел, исподтишка разглядывая всех присутствующих. Два парня отужинали быстро, поблагодарили хозяйку и куда-то ушли, совершенно не заинтересовавшись появлением гостей. За столом осталась медленно ковыряющая ложкой в тарелке девица лет семнадцати, да хозяева дома. Ну, и Олан, который то и дело лукаво улыбался Леону. Мужчине было необходимо начать всё вызнавать и, опасаясь, что их попросят из-за стола в любую минуту, он решил начать разговор.