Приют Ангелов

Приют Ангелов

Он приходил туда уже четвертый вечер подряд. Он. Приличный студент из приличной семьи правильных стандартов. Он, который и целовался-то всего лишь пару раз. Он, который старательно грыз гранит науки, приходил четвертый вечер в стрип-клуб. Приходил, ибо проиграл одно желание в карты. Первый раз играл в подобного рода игру, ибо совсем не было денег, а есть очень хотелось. Альфред примостился в самом темном уголке, стараясь слиться с тяжелыми бархатными портьерами. Первый свой приход сюда он помнил словно в тумане. Месяц назад. Месяц, за который он всеми правдами и неправдами добыл денег, дабы вернуться сюда еще несколько раз. Сегодняшний раз был последним. Пока что. Деньги кончились. Деньги, но не мучительная тяга, поселившаяся где-то в глубинах юной и чистой души. Пока еще юной и чистой. Кто знает. Альфред ждал. Ожидал выхода конкретного человека. Танцора. Мужчины. Так неправильно и так мучительно по своей сути. Простоватый деревенский парень, волею судьбы приехавший учиться в крупный город. Неон. Вывески. Огни и разврат. Наглый и раскованный молодняк общежитий. Распущенный даже. Не то, чтобы Ал был пуританцем и дремучим, но все же… все же…

Вот сейчас… еще немного… парень затаил дыхание. Смолкла игравшая доселе музыка, и из динамиков полилось нечто тягучее и грустное. Проникающее в самую душу. Клубы дыма пронизывали помещение, смешиваясь в дымом табачным и кальянным. Казалось, все пространство заведения под скромным названием «Приют ангелов», плавало в дереале или облаках, спустившихся с неба. Атмосферу поддерживали и сами танцоры и танцовщицы, что и вправду напоминали неземных существ. Правда, от этого еще более порочных и притягательных. Скорее, ангелов павших, как окрестил их про себя Альфред. На черном занавесе появилась бледная, словно прозрачная кисть, что будто бы любовно погладила шелк ткани и вновь скрылась внутри. Софиты были направлены на сцену. Зал затаил дыхание. Музыка рвала душу. Плакала скрипка. Ей вторила нежная свирель. Черный атлас всколыхнулся и по толпе прокатилось дружное «ах». В зал выплыло существо. Невероятной красоты существо. Так сразу и не разберешь – мужчина ли, женщина ли. Унисекс, как сказали бы сейчас. Длинные белые волосы струились по складкам черного же плаща, что укутывал фигуру с головы до ног. Острые, как бритва скулы и красные кровавые губы. Излом черных бровей и пронзительные глаза, сверкающие из-под них. Печальные глаза и оттого – еще более прекрасные. Но, вот существо подплывает к пилону и, на одной, особо высокой ноте, одним движением сбрасывает плащ, что мрачной тенью соскальзывает к стопам. Становится ясно, что перед зрителями мужчина. Парень. Прекрасный, как будто его выдумали, ведь таких красивых и идеально сложенных просто не бывает. Вышитый серебристыми нитями жилет, небрежной накинутый на голое тело. Обтягивающие брюки с такой же серебристой вышивкой спереди. Парень миг словно раздумывает, а после – резко закидывает одну стройную ногу на пилон, буквально повисая на шесте головой вниз. Водопад волос струится, оголяя прекрасную белую шею и ключицы. Кисти рук и стопы ног – идеально и продуманно уравновешены. В каждом жесте выверенная точность и грация. Герберт. Ал знает, как зовут этого танцора. Зовут того, кто теперь снится ему ночами. Альфред купил вчера снотворное. Альфред никому не говорит об своей тяге, ибо кому скажешь? За такое и огрести можно. Тем более – за такое. Уж в родном селе так точно. А здесь? Ал не знает, но он боится. Боится признаться даже самому себе. Он в сотый раз твердит себе, что просто он эстет и ему нравится красота, а она – беспола.

«Ага, щас!»

А нравится так, что даже дышать больно. Альфред каждый раз подмечает новые детали, хоть и стесняется смотреть в упор. Он боится, что парень на сцене заметит его в толпе алчущих и жаждущих его лиц и тел. Ал боится быть замеченным и уличенным, ибо он не знает, что тогда. Но, сегодня, судя по его финансовому положению, его последний поход сюда на ближайшее время. А может и навсегда. Так Ал надеется. Но, как же манит… как влечет порок. Интересно, какие на ощупь эти волосы? Должно быть – очень мягкие и шелковистые. Вон как блестят. А кожа – холодная ли? Теплая? Отчего у Герберта всегда грустные глаза? Часть образа? Есть ли у этого человека друзья? Впрочем, что Алу до этого? Ему другом для такого не стать никогда. Простому деревенщине с коротко стрижеными русыми волосами и большими голубыми глазами. Простачок простачком. Куда ему до этого божества на сцене. С его-то неуклюжестью и крепко сбитеньким телом. Ну да. Приехав в город, Ал вынужденно похудел на безденежье, но все равно. Кто он и кто Герберт? А тот уже заканчивал свое выступление, судя по тому, что из одежды на парне остались только обтягивающие серебристые же боксеры. Ал смущенно отвел глаза и направился к выходу. И не его вина, что смеющийся над ним прожектор выхватил в этот момент его фигуру, а Гер из-под пелены своих волос бросил на него задумчивый взгляд. Альфред больше не мог терпеть это. Он спешил к выходу. Почти бежал, расталкивая других. Он должен был скрыться отсюда. Скорее и навсегда.

Едкая горечь заполняла все его существо. Звезды на небе переливчато смеялись над глупым студентом, влюбившимся в «Бога», да еще и - своего же пола. Река, протекающая неподалеку, шумела волнами, ведь было достаточно ветрено, но Ал не чувствовал ветра, бившего в лицо. Ему было все равно. Бокал красного полусладкого просился наружу и парня вывернуло в ближайшую мусорку. Какие-то бумажки неслись ему навстречу по мостовой. Гонимые ветром полиэтиленовые пакетики липли на его фигуру, но Ал даже не стряхивал их с себя. Хотелось к мосту. Очень хотелось к мосту. Зачем? Вопрос. Там можно было все закончить. Как? Вопрос. Альфред не хотел умирать. Нет. Он хотел похоронить эти невесть откуда взявшиеся чувства и привязанность. Он желал. Так желал быть рядом с этим танцором. Просто быть. На большее ум Альфреда даже отказывался думать. Просто… ну… дружить? Ох, глупые. Дурацкие мечты! Полноте, батенька. Как вяжется «быть рядом» с хотя бы «потрогать эти волосы»? Ну и что, что не вяжется? Какая разница. Ведь все равно все это лишь в голове. Зачем вообще думать об этом. Зачем же думать об этом? Еще в детстве бабуля говорила Алу, что, ежели на душе черно, но нужно высказаться матушке-реке и она унесет прочь все печали и невзгоды. Альфред не верил. Но сейчас, видимо, подсознательно вспомнил эту присказку, оттого и спешил к мосту. Выплакаться? Выговориться? Хрен знает. «Да где ж взялся этот ветрюган-то?, - ожесточенно подумал парнишка, зло отбрасывая с себя очередную обертку от мороженного. – Люди свиньи, мать твою!»