Признание

Тук, тук, тук...

Поменять ноги местами - закинуть левую на правую. Заправить скользнувшую по рукописи прядь волос за ухо. Помечтать о вкусной еде, теплом доме и отсутствие песка в ботинках. Понаблюдать за пробежавшем по столу крабиком.

Тук, тук, тук...

Тяжелый вздох. Рука будто сама выстукивает однообразный ритм карандашом. Грифель-стол, грифель-стол, грифель-стол. На столешнице - россыпь черных точек и пыль раскрошившегося грифеля. Внутри будто бы образовалась полость. Раньше она была наполнена мечтами. Воображение рисовало обложки будущих книг, раздачу автографов, вручение премий. Но все это как-то померкло, перестало доставлять удовольствие.

Тук, тук, тук.

Рука Эллиота замерла, перестав портить старый письменный стол. Парень поежился - осень давала о себе знать ночным холодом, а свой обогреватель он все никак не находил времени забрать из подвала мера, где тот его хранил по доброте душевной.

«Надо прекращать это, - подумал Эллиот. - Надо это прекращать... что-то делать... иначе я никогда не закончу».

Покрутив карандаш между пальцами, он поставил его вместо стола на бумагу. Перед ним лежал почти законченный роман, но работа никак не могла дойти до логического завершения. А все из-за треклятой сцены признания в любви. В углу комнаты, брошенные мимо урны, лежали смятые черновики. Он переписывал этот момент уже добрый десяток раз, и с каждой новой попыткой он выглядел все фальшивее. Эллиот решился перечитать тот вариант, что лежал перед ним.

«Я люблю тебя, Клара, - сказал Гозман. - Люблю больше своей жизни! Если ты скажешь мне бросится под поезд - я брошусь не задумываясь, лишь бы ты была счастливы...»

- Какой же бред, - комкая лист бумаги и бросая его в сторону урны, пробормотал Эллиот. - Полный, полный бред... как же мне написать эту сцену...

Он сложил руки на столе и опустил на них голову, утонув в собственных волосах. Сейчас даже они - его в каком-то смысле гордость - мешали ему думать. От них пахло соленой водой. День выдался довольно теплый, и он позволил себе удовольствие искупаться, а вот дойти до бани и отмыться после этого ему было лень. Эллиот поежился. Кто бы мог подумать, что ночью станет так холодно.

«Завтра обязательно нужно будет заглянуть к Льюису, - подумал отстранено парень. - Может, заодно и ее встречу...»

Эллион никогда не звал фермершу в своих мыслях по имени. Ему казалось, что стоит произнести его - хотя бы в своей голове - как девушка тут же узнает о его чувствах и ему придется объясняться. А Эллиот был к этому не готов. Сначала закончить книгу. Сначала мечта, а потом - любовь. Но сердцу не прикажешь. Эти чувства раздирали его уже много, много дней. Впрочем, мучения эти Эллиоту даже нравились. Не каждый день влюбляешься.

- Вот бы признаться тебе уже... - пробормотал он, катая по столу карандаш длинным пальцем. - Интересно, что ты на это ответишь.

И тут его озарило. Он взял карандаш. Черные линии заструились по бумаге так легко и непринужденно, что он заулыбался от удовольствия.

«Клара, я должен тебе кое в чем признаться, - сказал Гозман. - Для меня это очень важно, потому послушай меня и не смейся, пожалуйста...

- Разумеется, я не буду смеяться, - мило улыбнулась ему Клара.

Гозман чуть не струсил, но все же сумел взять себя в руки. Он выпрямился, попытался улыбнуться как можно более непринужденно и начал осторожно:

- Знаю, мы с тобой очень мало знакомы. Все, что нас связывает - это этот поезд. Мои путешествия подошли к концу и... я не хотел бы, чтобы подошли к концу наши с тобой отношения.

Покраснев, Клара посмотрела на него с надеждой. Это ободрило мужчину, и он продолжал:

- В общем... я, кажется, влюбился в тебя, Клара. Если бы у меня было кольцо, я бы сделал тебе предложение прямо сейчас, но у меня его нет. Потому... может ты просто согласишься вернуться домой вместе со мной, и я встану перед тобой на колени как полагается там?

- О, Гозман, - девушка зажала лицо руками, покраснев от смущения.

- Что ты скажешь? - испуганно всмотревшись в лицо своей возлюбленной, спросил Гозман.

- Я... я согласна... - выдохнула она. - Боже, я согласна!

Не выдержав переполняющей его радости, Гозман обнял ее, прижал к себе и их губы соединились в самом сладком поцелуе за всю их жизнь»...

На улице занимался рассвет, когда Эллиот отложил законченную рукопись на край стола. Ноги у него затекли,. Он поднялся со своего места, потянулся, взъерошил волосы и выглянул в окно. Солнце медленно выползало из воды, окрашивая море красным. Испытывая некоторое облегчение он глянул на часы. Шесть утра.

«Наверняка она уже проснулась, - подумал он. - Может, пойти в лес, нарвать ее любимых полевых цветов и пойти сдаваться? Интересно, она примет мои чувства так же, как их приняла Клара? Нет, нужно подождать. Моя история еще не подошла к кульминации, и если поторопиться, то можно наломать дров. В конце-то концов впереди у нас еще целая жизнь».

И с этими мыслями он, зашторив окно, отправился смотреть сны о том, как признается в любви своей прекрасной возлюбленной. А где-то, на другом конце города, девушка вышла из дома, потянулась и, взявшись за лейку, принялась поливать грядки.