Призрак. Часть первая

В Европе

Ида была счастлива. То, что начиналось как приятная летняя поездка, по щелчку пальцев превратилось в захватывающее чужестранствие.

Варшава – Берлин – Дрезден – Прага – от такого перечня захватывало дух. Для полного восторга не доставало только Вены, но Ида, чувствуя себя в неоплатном долгу перед Андреем, не смела бросить ему новый вызов.

И снова зернистая гладь шоссе бежала под колеса. И снова зреющие поля, сады и серый шифер деревенских крыш сменяли друг друга в бесконечно несущемся хороводе. Чем дальше вела дорога, тем чаще вместо шифера мелькала красная черепица, а вместо позолоченных куполов острые шпили с крестами.

Уютный тихий Брест уже не мог пробудить в сердцах путешественников былого интереса и задержать их дольше, чем на одну ночь. Позавтракав и мельком взглянув на крепость, Ида и Андрей двинулись дальше, вглубь иной, расположившейся сразу за городской чертой страны.

- Знаешь, я все никак не возьму в толк, – говорил Андрей, когда они сидели под раскидистым зонтиком уличного кафе в залитом солнцем центре Варшавы. – Вроде и страна – задворки Европы. А все-таки что-то такое в воздухе витает…

- Что?

- Не знаю. Может, мне кажется, потому что я здесь в первый раз.

- Свобода? – лукаво улыбнулась Ида.

- Да нет, – махнул рукой Андрей, не признававший европейской свободы по каким-то личным причинам.

Ида, которая подумывала завести туристический блог или что-то в этом роде, записала в своем крохотном блокнотике: «В воздухе витает волшебная пыльца!»

В какой-то степени это была истинная правда. Здесь все было ярче, изысканней и строже, чем дома. Хотя и не так чисто, как в Минске. Привитая многовековым воспитанием и самовоспитанием европейская дисциплина сквозила буквально отовсюду, делая окружающий мир чужим, но располагающим к себе.

Ида раздумывала: какой человеческий образ можно подобрать для Варшавы. Образ, который объединил бы в себе скучноватый исторический центр, скупую, по-московски тяжеловесную сталинскую архитектуру и современные небоскребы, повыраставшие тут и там в последнее десятилетие. Воображение рисовало какого-то сухопарого кавалера в старом бальном мундире с расшивкой на груди, скрывающего под маской высокомерия свою неловкость.

Они провели в Варшаве пять дней, обойдя город вдоль и поперек. Когда настало время вновь отправляться в дорогу, судьба подкинула путешественникам неприятный сюрприз: Ида заболела. Невозможно было понять, как и где в разгар лета она умудрилась подхватить инфекцию. Так или иначе утром шестого дня Ида проснулась с текущим носом и тяжелой, затуманенной головой.

Пока Андрей ходил в аптеку и то и дело звонил Иде, чтобы та перевела на английский «средство от насморка» и «градусник», Ида скучала на кровати, бессмысленно нажимая одни и те же кнопки пульта. Польский язык неприятно шипел и жужжал в ушах. На единственном русском канале шел унылый перестроечный фильм.

Ида закрыла глаза и внезапно для себя уснула, несмотря на почти не дышащий нос. Ей приснилось, что она летает над зелеными лугами и кронами, над зеркальной гладью реки. Что она птица. Это был странный сон. Странный тем, что в нем Ида совершенно точно знала: когда-то она действительно летала, живя в маленьком пернатом тельце.

- Эй, соня, ты жива? – послышался из неоткуда смутно знакомый голос.

Ида разлепила веки и изумленно заморгала.

- Я спала?

- Спала еще как… Ничего себе, у тебя лоб горит! Держи градусник!

Неизвестная болезнь ушла так же быстро и необъяснимо, как началась. Уже на следующее утро Ида почувствовала себя намного лучше. К середине дня от высокой температуры осталась лишь легкая слабость и дурнота. А на следующий день окончательно раздышался нос. Было решено, что Ида стала жертвой необычайно сильного солнечного удара.

- Надо было надевать кепку, когда мы ходили в Барбакан, – нравоучительно сказал Андрей.

- А разве от теплового удара случается насморк?

- Может, и случается… Кто ж тебя знает, инопланетянку!

Польша оставалась Европой ровно до тех пор, пока путешественники не пересекли границу с Германией. Теперь даже Иде, уже бывавшей в Германии в детстве, начало казаться, что в воздухе кружит и серебрится какая-то наркотическая пыль, делающая краски насыщеннее, линии четче, а людей ярче и веселее.

Величайшая строгость в которой пребывало все: от современных ферм до центральных берлинских улиц наводила на мысль, что жизнь в этой стране протекает не на самом деле, а в тайне кем-то срежиссирована, словно гигантская театральная постановка. Неправдоподобно аккуратные, геометрически-безупречно выстроенные здания напоминали декорации. Люди двигались на расстоянии друг от друга, неспешно и размеренно, как надлежит опытным статистам. Неестественно медленно плыли по улицам дорогие машины.

Андрей никак не мог привыкнуть, что в немецких городах следует ездить с черепашьей скоростью и даже один раз нарвался на штраф.

- Бред какой-то… – ворчал Андрей, когда они сидели под навесом берлинского кафе. – Вот, не верю, что так можно жить!

- В смысле?

- Ну, посмотри: они даже через дорогу не могут перебежать. Если светофор сломается так и будут стоять до судного дня.