Призрак Тюза

Призрак Тюза

В субботу с утра было. Представляешь, просыпаюсь утром, ну как утром, так, часов в двенадцать. Просыпаюсь, значит и что-то мне не то. Диво дивное - не могу понять, что происходит. Прислушиваюсь к самочувствию и ничего не чувствую. То есть совсем ничего. Лег часов так в четыре утра - бухал с коллективом после премьеры. А у меня ни намека на похмелье и абсолютно ничего не болит. Ничего удивительного в этом не было бы, если бы был моложе годков так на двадцать пять. На самом деле классно быть восемнадцатилетним - всю ночь пьешь, гуляешь с дискотеки приходишь пьяный в стельку, на ногах не держишься, а с утра, как ничего не было. Но я уже давно не пацан. Мне сорок три годика, слава Богу.

Встаю, значит, и челюсть с земли не могу поднять от удивления. Я о ногах ... легкость в ногах чрезвычайная. Да к тому же мне легко и непринужденно, что они (ноги то есть) сами пританцовывать начали. Драйв такой в ​​середине, как в молоденького козлика горного. Вот ты попробуй после перепоя первым делом потанцуй. То-то.

Ну, думаю, классно. Видимо водка попалась хорошая. Классно мне, хорошо, что совсем вылетело из головы - сегодня же вторая суббота месяца. А это означает лишь одно - через час приедет жена, детей привезет на свидание. То есть бывшая жена. Мы разведены уже второй год. По решению суда я имею право видеть детей каждую вторую и четвертую субботу месяца. Козлы. Великодушно, видите ли, позволили видеться с моими собственными детьми. Чтобы им так кто-нибудь позволил.

Слушай, не знаю – что делать, за что взяться. В доме настоящий кавардак, как после войны ядреный. Воняет перегаром так, что кажется его можно потрогать. А эта сука не опаздывает никогда, еще и раньше может приехать. Пунктуальная, блин.

Пока встречались, ну, знаешь - «цветочно-конфетный» период, всегда опаздывала на свидания. Двенадцать лет вместе прожили и всегда, вот всегда, через нее опаздывали. Везде. Пока марафет приведет, пока нарисует чужое лицо на своем, то уже и спешить никуда не надо. А когда расстались ни с того ни с сего пунктуальной стала, будто бы немцы в роду пробегали.

Кстати, ты знаешь - это она виновата в том, что мы разошлись, и мои дети отца видит двадцать шесть раз в год по 2 часа. Пока халтуры были – все было нормально. Любовь до могильной плиты и тому подобное. А как только кризис наступил, заказов стало меньше, тут то начались приколы. «Если не бросишь этот свой театр и не найдешь нормальную работу я тебя брошу» - это она мне говорит. Сука! Не прошло и недели после той предъяви, как эта, прости Господи, медсестра с девятью классами средней школы и медучилищем за плечами, представила мне какого-то сарацина из Португалии и заявила, что подает на развод.

Мы актеры народ вспыльчивый, вспыхиваем с пол-оборота. Сел на смуглого сверху и рехтую себе. А что мне. Не знаю – откуда у него скальпель взялся, хирург, наверное? Бок до сих пор в плохую погоду ноет. В суде эти двое из меня какого-то изверга сделали. Едва не людоеда со склонностью к педофилии.

Ну, такое ... извини, съехал с темы. Наболело.

Где я остановился? А, так вот: что делать, думаю? Метнулся я с той живостью, горного козлика, чистоту наводить. Первым делом к ​​кровати - застилать. Только обернулся, тут же на месте остолбенел - у меня в доме, на моей же кровати спит мужик зубами к стенке. «Ну, все, - думаю, - вот я и доигрался. По-пьяни привел какого-то гомик. Чем мы занимались ночью страшно даже представить. Остается только надеяться, что он пассивный». Думаю, кто же это, черт возьми, такой? Всех гомиков из театра я знаю. Ни один из них под параметры этого мужика не подходит. Все они лысые, как один. Это у них какой-то фейскод, которого они придерживаются. Зайдешь в наш театр - увидишь лысого, знай - это голубой. Этот же наоборот - шикарная шевелюра. Насыщенный черный цвет, кое-где седые пряди. Почти, как у меня. Сразу видно - ухаживает за волосами.

Ну, раз на то пошло, раз уж мне пришлось стать «не таким как все», то надо знать в лицо представителя мужского пола которого придется называть «любимой», в худшем случае «любимым». Потолкал его в ребра - никакого результата. Перевернуть на спину также не удалось. Думаю, ничего себе! Сколько же это тело весит? И здесь эта туша сама, со страшным грохотом, как мне тогда показалось, шлепнулась спиной о кровать и сплющила мой мозг до размеров пятака. Вся моя жизнь прошла передо мной в секунду. Соленый пот проступил сквозь поры. Там, в скомканной постели вытаращил на меня свои матовые, мертвые глаза ... Я?! Я сам! Мать твою, перераз так! Бледный цвет лица дал мне понять, что я ... умер?! Ну, не я тот который здесь, а тот который второй. Подумать только – мужчина, 43 годика. Можно сказать – в полном расцвете сил. Ему, то есть мне, еще бы жить и жить. Хотя с другой стороны - прекрасный возраст для актера чтобы врезать дуба. Эх, так всегда, лучшие покидают этот мир первыми.

Возьмем, к примеру Высоцкого. Тот до сорока трех вообще не дожил. И ничего. Этого ему вполне хватило, чтобы вписать свое имя в историю. Помнят, любят...

Представляю себе свои похороны: работа прекратилась, все мероприятия, включая представления отменили. Коллеги плачут, несут цветы, венки. Я лежу в гробу на сцене, каждый подходит и целует меня в лоб, даже те, кого я не люблю (т.е. не любил). Затем, выносят меня из театра под громкие аплодисменты и в этот момент, в голову приходит общее понимание - кого они, на самом деле, потеряли. Процессия медленно движется через центр города в направлении кладбища.

- Уважаемые, - будут спрашивать прохожие, - а кого хоронят?