Энлир. Цена свободы

1

1

 

Я не знаю, с чего начинаются хорошие истории. Откуда берется точка отсчета, какой момент можно считать началом – я правда не знаю этого. И совсем не уверена, что могу назвать эту историю хорошей.

Я начну с боли, потому что она долгое время была моим единственным, остающимся верным спутником. Все остальное было столь мимолетно и незначительно, что я даже не помню лиц людей, которых встречала на улицах города. Единственные люди, чьи лица я помню – помню очень хорошо – это мои родители. Это естественно – знать людей, с которыми живешь бок о бок. И даже то, что по факту они и не родные мне, а просто опекуны, не делает их чужими. Нет. По иронии судьбы, эти люди оказались единственными близкими мне в этом мире.

Когда меня забрали из приюта, мне было двенадцать, и я ничего не помнила о том, что было «до». Даже то, как там оказалась – совсем незадолго до удочерения, если верить родителям. На тот момент в моей голове была черная пропасть глубиною в жизнь… и боль.

Уже тогда она была со мной. Мой самый верный враг. Мой самый верный друг.

Потому что других так и не появилось. Пусть и просто друзей.

Меня забрали, несмотря на то, что я сама по себе была огромной проблемой: ничего не помнящая, едва разговаривающая, я даже не умела читать и писать. И людям, взявшим на себя такую ответственность, пришлось немало потрудиться, чтобы исправить ситуацию. Хотя немало – это слабо сказано.

Их труды не пропали даром – я научилась всему, и довольно быстро, но проблемы с речью так и остались. И логопеды и психологи едва ли могли что-то сделать – я не шла на контакт. Просто потому, что не могла. Словно невидимая стена стояла между нами.

Из-за этого меня не отправили в школу. И из-за того еще, что я в своем развитии очень сильно отставала от сверстников. Поэтому все обучение я проходила на дому. И единственными людьми, которых я хорошо знала, по-прежнему оставались мои родители.

Они дали мне все, что могли: кров, одежду, еду и, что самое главное, заботу. Они не уделяли мне всё своё время, но и не предоставили самой себе. Хотя поначалу я и не понимала, зачем они делают это всё для чужого, по сути, человека. Вероятно, они были очень добры. Но даже их доброта не разрушила ту грань, что отделяла меня от остального мира.

Я привыкла к той картине, которая сложилась в моём сознании к двадцати годам: два человека, заменившие настоящих родителей, мир, познаваемый из книг, но остающийся за пределами моего восприятия, и всё та же боль в голове, похожая на хищника. Это стало таким привычным и естественным, что я даже перестала задаваться тем вопросом, что не давал мне покоя раньше.

Что было до того, как я потеряла память?

Ответа на него у меня не было. Правда скрывалась где-то в глубинах моего подсознания, но оставалась недоступной.

Наверное, я смирилась с тем, что никогда так и не раскрою эту тайну.

И, по иронии судьбы, именно после этого всё изменилось.

Но обо всём по порядку.

 

***

 

 

 

Все началось осенью.

На мой взгляд, эта пора – самая унылая в году. Время, когда над городом нависает пелена серых облаков, извергающих из себя, кажется, тонны воды; природа же, поначалу яркая и красочная, увядает. И неизменные блоки зданий, такие же серые, как осеннее небо, не делают мир ярче. Унылости добавляет и тающий снег, перемешанный с грязью.

В сумерках все это выглядит довольно мрачно.

Проще становится, когда включаются фонари. От вида огней, озаряющих город теплым оранжевым светом, как будто даже дышать становится легче. Серые тени уходят в сгущающуюся темноту, и можно идти по не очень оживленной, но освещенной улице, не чувствуя раздирающую изнутри тоску.

В сумерках я всегда чувствую себя неуютно.

Поэтому я предпочитаю находиться на улице именно тогда, когда темнеет и включаются фонари.

Как сейчас.

Под ногами месится весенняя грязь, растекаются лужи, но я спокойно иду по этой мешанине – обувь позволяет. Руки в карманах, в ушах – музыка, заглушающая звуки вечернего города. В голове – легкость. И это – редкость. Потому что обычно там обитает боль. Иногда тихая и спокойная, как море в штиль, иногда – резкая и накатывающая. Она со мной сколько себя помню. Верная и преданная, словно любящий человек.

Что бы мы ни делали, как бы ни искали, ничто не помогает – ни опытные врачи, ни дорогие лекарства. Последние могут только ненадолго заглушить боль, которая позже неизбежно возвращается. Объективно, с моей головой все в порядке. По результатам обследований, никаких патологий или отклонений. Их нет. А отрава внутри – есть.

В редкие моменты, такие, как сейчас, я не слышу даже эха ее. Только легкость. И это похоже на затишье перед бурей. Так бывает зачастую, так происходит и в это раз…

Она надвигается, когда я выхожу на дорогу, по которой даже не едут машины. На удивление пустая улица…

Боль накрывает неожиданно, вкручивается острым буром в голову, разрывая сознание на части, ослепляет, и я забываю, что нужно дышать. Что-то давит сверху, и я припадаю на колено, хватаясь  ладонями за виски.

В этот раз все намного хуже.

Горло будто удавкой стянуто. Судоржно хватаю ртом воздух, проталкивая в легкие, опираюсь ладонями о сырой, прохладный асфальт.

Понемногу отпускает.

Перед глазами пляшут темные пятна, но сквозь них уже проступают отблески оранжевого света на асфальте. Под пальцами чувствуется мокрый песок и провод от наушников, который я случайно задела, когда падала.

Отряхиваю руки и убираю наушники в карман. Одежда запачкана, но это меня не волнует. Главное сейчас – добраться до дома, и выпить обезболивающее, чтобы хоть немного заглушить боль.

Тишину улицы нарушает тихий, постепенно нарастающий звук. Машина.

Поворачиваю голову и замечаю несущийся навстречу свет фар. Автомобиль наверняка остановится, но лучше все-таки убраться с дороги.



Отредактировано: 13.06.2021