Про ремонт потолка и вечернее платье

Про ремонт потолка и вечернее платье

Хочу к тебе - как в дикий сон,
Под утро кажущийся былью,
Латаю сломанные крылья
И жду прибытья на перрон.
Зову тебя - по всем мостам,
На мокрых улицах и крышах.
И даже если не расслышишь,
Ты и без слов всё знаешь сам.

Лиза Чегодаева

– Одиночество – сволочь, одиночество – скука… лучше б я согрешила, – едва сдерживая слёзы, то ли пела, то ли выла Люська Савельева, – одиночество – мука… дался мне этот долбаный потолок, в самое неподходящее время!

Ещё пара секунд и кульминация. Ромка бы с наслаждением финишировал, я была бы на седьмом небе от счастья. Всё было бы просто супер. А так что! Век себе не прощу. Идиотка, право слово. Хорошего мужика на ровном месте обидела.
Женщина вышла на балкон, нервно закурила. У соседей громко играла композиция Mea culpa в исполнении Enigma – любимая композиция этой удивительной группы, название которой можно перевести на русский язык как моя вина или я виноват, что, согласитесь – не одно и то же.

Её вина была беспредельной. Это-то она теперь понимала.
Обычно Люська зависала в блаженной прострации от этой космической музыки с заковыристыми вкраплениями страстных эротических стонов, и чего-то ещё, очень чувственного. Но сейчас эти божественные звуки были вдвойне некстати, потому что напоминали о случившемся, тем более что в фоновом режиме вульгарно, вызывающе громко скрипела кровать в квартире соседей и непристойно громко орала сама Катька, явно не потому, что порезала палец.
– Паразитка, не могла балкон прикрыть. Весь дом слышит, как ты сладкими оргазмами маешься. Тьфу, зараза, обязательно нужно из каждого свидания публичное эротическое шоу устраивать!
Непростительная глупость и чувство вины вызывали не только раздражение. Люську терзала кровоточащая болезненная рана. Она устала, утомилась от неприкаянного одиночества, но и то, что между ней и Ромкой происходило, не было избавлением от пугающей пустоты.

Понятно, что невозможно жить без поддержки, без опоры на кого-то родного, без духовной привязанности, искреннего участия и чувственной нежности, но ещё хуже отсутствие свободы, психологическая зависимость.
Наверно так. Ромка опять ушёл, злобно хлопнув дверью, в сердцах заявив, что между ними всё кончено. Всё-всё-всё, это как!
– Чего добилась-то, – зло выкрикнул он, – вокруг полно аппетитных баб, готовых ноги целовать за минуту полноценного секса, а ты… ты просто бревно бесчувственное, дерево дубина! Пусть теперь потолок тебя удовлетворяет, а я умываю руки!

Ты, Люська… ты не баба, ты… ты настоящее чудовище! Теперь мне понятно как нормальные мужики импотентами становятся. Не-на ви-жу тебя! Да-да, я нисколечко не шучу.
Она действительно допустила легкомысленный, если не фатальный промах, спросив у любовника в кульминационный момент, когда тот дышал как загнанная на ипподроме премиальная лошадь, потешно закатывая глаза, собираясь вот-вот финишировать в изнурительной интимной скачке, когда же, наконец, он покрасит потолок в спальне как обещал однажды. Смотреть, мол, на эту облезлую серость тошно.
Ладно бы только это. Случайную оплошность можно было попытаться исправить нежностью. Ромка, конечно, и сам виноват. Говорила ему, – давай романтические игры перенесём на вечер. Потанцуем, не спеша настроимся на постельную любовь.

Согреемся предварительно в горячей ванне с ароматом вожделения и безумной страсти. А потом… только потом, когда настроимся на эротическую волну под чарующие звуки Энигмы, будем долго-долго… долго-долго с наслаждением скакать как дикие мустанги в бескрайней прерии.

Люська этот восхитительный процесс тоже обожает, но не на скаку же.
Ну, не бывает у неё аппетита на секс при свете дня, когда полно незаконченных дел, без симфонической прелюдии, без сладких поцелуев и нежных ласк. Без трогательно заботливой нежности, без душевной теплоты, искреннего восхищения, без заслуженного терпеливым томлением интимного трепета.
Бесцеремонное вторжение без подготовки и чувственного вокала, даже если находится смычок в руках виртуоза, не может заставить скрипку стонать и плакать.

Разве так можно… прискакал, сходу – трах-бах, падай, где стоишь, ноги вверх. Сунул-вынул. Это же не секс – форменное насилие.
Симфония любви – пир для двоих, но солистам в дуэте необходимо сконцентрироваться, сыграться, войти в резонанс, направить энергию взаимного влечения на созидание, на творческое взаимодействие.

Тем более что в гости собрались идти, к Вальке Чеботарёвой, на день рождения. Нужно подготовиться, тщательно продумать, во что нарядиться, как накраситься. Это же праздник.
Люся новое платье недавно купила, в престижном бутике. Всю заначку на эксклюзивный наряд потратила, а выгулять его абсолютно некуда.

Недели две уже мечтала произвести фурор, появившись в обществе подруг в элегантном воздушном великолепии оттенка ультрамарин, идеально подходящим под цвет её удивительных глаз. Представляла их восторженную реакцию.
Куда там. Он хочет и всё. Немедленно.

Похотливая ненасытность, животное желание немедленно слить дурь, разве это по-человечески! А чувства где, где место сокровенным переживаниям, глубинным чувствам, ритуалу поклонения культу любви!

Влетел, объявил приговор. А помилование не предусмотрено общественным договором, разве женщина в таком важном вопросе как использование собственного тела не имеет права голоса!

Конечно, Люся сопротивлялась. Не очень активно, но всё же.

– Вечером, – сказал Ромка, – так вечером, – я не против сладкого десерта на ночь, но хочу тебя здесь и сейчас. Не-мед-лен-но. После ужина у твоей Вальки гарантирую вкуснейшую развлекательную программу в постели, показательные выступления с множественными оргазмами и заключительный радостный аккорд как ты любишь. А сейчас мне просто необходимо, иначе лопну.
– Ты что – порнушки насмотрелся! Ромик, солнышко, не готова я вот так сразу открыть для тебя сейф с драгоценностями. У меня причёска. После секса нужно принимать душ, смывать следы интимной страсти. Представляешь, я буду похожа на мокрую курицу, на ощипанного цыплёнка. Если хочешь, исследуй желанные глубины сзади, стоя.
– Ну, уж, нет! В этой позиции кобелям можешь себя предложить! Я люблю классику, чтобы ноги на плечах и размах.
Короче, даже слушать не стал. Как зверь накинулся, разве что не рычал. Вырвал с корнем пуговицы на халате, ворвался на сухую с разбега. Это что – насилие или секс?