Про скрипку

Про скрипку

1974 год. Петропавловск-Камчатский. Начальная школа №27.

    Взвесив все «за» и «против», оценив свои возможности и открывающиеся, перспективы, я сказал себе: «Да! Я хочу стать музыкантом! И только скрипачом. Я хочу играть с оркестром и выходить на сцену под гром аплодисментов обязательно в черном фраке».

    Музыка всегда манила меня к себе, и я не мог не ответить ей взаимностью. Чувствовал – это мое призвание! Это чувство не давало мне покоя всю жизнь, все семь лет. И вот, решение принято. Я записался в музыкальную школу. На скрипку. Сам!

    Первый раз – в первый класс, первое знакомство с музыкой, первое,  в своей  жизни, самостоятельное решение  – все это было очень символично.  Я взрослел в своих глазах.  Оставалось только вырасти и научиться курить. Второе  самостоятельное и, не менее важное решение в жизни, я принял значительно позже, уже после армии,  решив жениться.

 Во всяком случае, именно так представляла историю  со скрипкой моя мама. До этого момента, наши рассказы совпадают….

 Агитатор из музыкальной школы, появился у нас в классе незадолго до конца урока. Бесспорно, он  обладал даром убеждения. После его короткой, пламенной речи, первоклашки, неожиданно почувствовали тягу к прекрасному  и, расталкивая друг друга, бросились записываться. Не видя различий между кларнетом и роялем, дети выбирали  инструмент, исходя из внутренних убеждений. При этом некоторые  даже рассчитывали сменить начальную школу на музыкальную.

   Прозвенел звонок, агитатор ушел, унося список юных дарований, а мы умчались на перемену, «ходить на головах», как говорила наша  учительница Ирина Васильевна. Отчасти, она была права, потому что уже на следующий день, я не помнил ни о скрипке, ни о  музыке, ни об агитаторе. В последующие два дня я успел полюбить шахматы, записался на рисование и решил стать водителем вездехода. Поэтому, когда  мама объявила, что у нас,  сегодня состоится прослушивание  меня  в музыкальной школе, я был удивлен и, даже  немного расстроился.  Никакие прослушивания  сегодня не входили в мои планы.  Во дворе уже хором кричали:

     —Серега, выходи! — у нас  были намечены  очень важные дела.  Папа называл это очень поэтично – «собакам хвосты крутить».

   Мы с мамой шли на «прослушивание».  Я уже не был уверен, что хочу играть на скрипке,  но у музы оказалась железная хватка.  Оставалась надежда, что я окажусь профнепригоден, не пройду отбор, и все закончится к всеобщему удовольствию.

—Ты уж там постарайся!— напутствовала мама….

Преподаватель нажимал клавишу на фортепиано, и просил меня пропеть звучащую ноту. Я выдавливал из себя звук, явно не имеющий отношения к музыке,  учитель говорил:

       — Так, хорошо, очень хорошо, -  и нажимал следующую ноту.  Тест оказался недолгим, за дверью ждали своей  участи еще с десяток будущих солистов и виртуозов.  Учитель посмотрел на маму с сочувствием  и  сказал:

           —Молодой человек нам подходит.

           —А вы мне нет!  —  хотел крикнуть я, но слова  застряли в измученном пением горле. К тому же  рядом сидела мама. Она светилась от гордости, и мне не хотелось ее огорчать.

     Таким образом, начался мой путь навстречу Прекрасному.  Прекрасное, при ближайшем рассмотрении, оказалось вовсе не таким, как о нем рассказывал агитатор.  Довольно скоро оно проявило свое истинное лицо. Через два месяца я впервые испытал горечь разочарования.

    Занятия музыкой были назначены  три раза в неделю, после уроков в школе.  Приходя  домой, я сначала читал букварь, а потом разучивал гаммы,  наводя тоску на соседей и их домашних питомцев. Папа, на время репетиций, закрывался в своей комнате. Он стал чаще выпивать.  Мама смотрела на меня с надеждой и знанием дела — в детстве она, почти три месяца училась играть на баяне в деревенском клубе.

    Иногда, перед особо ответственным уроком, заниматься приходилось в субботу или воскресенье, когда все нормальные дети весело орали и всесторонне развивались во дворе и на стройке.  В такие часы я особенно остро чувствовал, как не справедливо складывается моя судьба.  Все это не способствовало укреплению дружеских, и тем более любовных отношений между мной музыкой.

     К концу второй четверти  я уже знал о музыке все, а ближе к весне, выучил ноты.  Первый  учебный год подошел к концу. Впереди были  долгожданные три месяца без гамм, учебников и  скрипки. Ирина Васильевна, провожала  нас на первые в жизни каникулы.  Ласково потрепав меня за волосы, она сказала маме:

        —Пусть Сережа обязательно занимается летом! Хотя бы два раза в неделю. Руки не должны забывать постановку….

       —Ну конечно! – с радостью ответила мама, — мы как раз в этом году опять не едем в отпуск, а мальчику так нравиться музыка….

         Названия  новых предметов и музыкальных терминов, таких как музыкальная литература, сольфеджио, форте, квинта, арпеджио, - сильно расширили мой словарный запас. Значения многих из них я не понимаю до сих пор. А тогда ничто не мешало мне применять загадочные и красивые слова по своему усмотрению. Умелое использование  таких слов, как «диез» или «бекар», решительно ставило точку в любом споре со сверстниками.  При этом они смотрели на меня с сомнением, но возражать не пытались.

  Знания, полученные в общеобразовательной школе,  существенно раздвинули  для меня границы окружающего мира.  Я уже знал, что где-то далеко, значительно дальше, чем «Силуэт»[1] и  «Паратунка»[2],  есть другой, огромный  мир. Есть  Австралия,  Англия,  Америка.  И, конечно,  Африка, в которой  живут  слоны, жирафы, носороги. Сурикаты…. А еще там живут  несчастные, голодные африканские дети, которые никогда не видели скрипку, и не ходили в музыкальную школу….  Услышанное, однажды, на уроке истории, слово «инквизиция», навсегда стало для меня синонимом «сольфеджио».