Прочерк

Часть 2. 26.03.2019

Вчера вечером вернулся домой какой-то разбитый. Встречи с братом всегда на меня так действуют. Сколько себя помню, это было наше постоянное с ним состояние: Дима, постоянно восторженный, радующийся миру и людям в нем, любящий все и всех вокруг, заботливый, видящий во всех только чистые и светлые стремления и я, конченный циник, эмоциональный инвалид, видящий истинную сущность людей, самые их темные стороны, помыслы и желания, да и себя оценивающий очень даже правильно и верно. Брат среди всех моих знакомых был единственным человеком со светлой душой. И, наверное, был единственным человеком, про которого я мог бы сказать, что люблю его. Если бы умел любить.

Только он не отвернулся от истинного меня, только он продолжал свято верить, что глубоко в душе я другой, что нужно только мне себя понять и принять. Спасибо, братишка, ты всегда был мне отличным товарищем, несмотря на то, что я старше тебя почти на 6 лет, что долго был с тобой суров и даже жесток, пока ты был маленьким.

Когда Дима родился, я был еще слишком мал, чтобы скрывать свою истинную сущность. Нет, конечно, в обычной жизни, я четко усвоил, что мамочку надо обнимать и говорить, что любишь ее и при этом улыбаться, с папой проделывать всякие умильные подражания – типа я хочу бриться как он или что-то подобное, воспитателям рассказывать свои маленькие детские тайны – и тогда все мной умилялись, и я легко мог получать то, чего мне хочется. Уже тогда я во всю изучил науку предательства и хождения по головам – как подставить товарища, чтобы никто не догадался? Как завладеть самыми лучшими игрушками? Как отомстить противным девчонкам, чтоб они вообще не поняли, что произошло и кто всему виной? Да, этому я научился с малолетства. И, когда появился брат, я был четко уверен в своих возможностях, в том, что я могу получить все, что захочу, надо просто изобразить из себя милого мальчика.

Брат все перевернул. Вселенная начала вращаться вокруг него, мама и папа умилялись пухлым щечкам, первым улыбкам и зубикам. Про меня забыли. Все мои навыки и умения были не нужны, потому что на меня просто больше не обращали внимания. Я возненавидел этого щекастого младенца. Сначала я пытался играть по прежним правилам и скрывать свои чувства, но правила больше не работали, а ненавидеть я умел всегда. Я смотрел на него и видел в нем источник всех своих бед и несчастий, тем более, что вне семьи все приемы продолжали работать. И тогда я начал вынашивать план – как избавиться от брата, но чтоб при этом никто и никогда не понял, что я был виной. Я подкладывал ему мелкие игрушки, чтобы он проглотил и задохнулся. Пару раз такое действительно происходило, но ему удавалось откашляться. Я подкладывал ему в кроватку мягкие игрушки, чтобы он задохнулся, но мама быстро их обнаруживала и убирала. А как я его толкал и как помогал ему падать. Ничего не работало, он плакал, но отделывался синяками и шишками. Он становился старше, тянулся ко мне как ни к кому в доме, а я ненавидел его всем своим сердцем. Наконец, я понял, что мелкие пакости не помогают и надо играть по крупному.

Мамы не было дома. Мне было около семи лет, Диме чуть больше года. Вообще мама не оставляла нас одних, но тут была какая-то ургентная ситуация – ей надо было сбегать то ли к врачу, то ли в аптеку. Это был шанс. Я пошел на кухню, с помощью стула забрался в верхний шкафчик и достал оттуда бутылку с уксусом. Подразнил ею братишку, который повсюду следовал за мной и кинул ее ему как собачке. Он радостно пошлепал за ней. До сих пор стоит в глазах, как он, неловко перебирая ножками, ковыляет в сторону своей смерти. Ничто во мне не дрогнуло тогда. Сейчас, при одном воспоминании, меня охватывает ужас, но тогда… Я просто стоял на стуле и ждал.

Вот он дошел до бутылки, берет ее в ручонки, садится посреди коридора и начинает всячески обсасывать и мусолить. Я, не сходя с места, говорю: «Ты открой ее!». Неловкие пальцы начинают ковырять крышку, одновременно я слышу, как мамин ключ вращается в замке, от нетерпения мне сводит все мышцы, и я кричу: «Давай, быстрее, там сладкий сок, попробуй».

Дима снимает крышечку, мама перестает шуметь замком, и я слышу, как ручка входной двери поворачивается. Дима начинает подносить бутылку к губам, мама открывает дверь. В лихорадочном возбуждении я шепчу: «пей, пей, пей…». Мама заходит в прихожую, щелкает выключатель, брат прикладывает бутылку к губам, мама молнией кидается к нему, и пинает его ногой, он падает, плачет, бутылка отлетает в сторону и уксус растекается по полу. Я стою на стуле возле шкафчика, где держат уксус, я пойман с поличным…

Тогда-то и кончились мои отношения с родителями. Они не приняли и не поняли моего поступка. Мама все время плакала, но не пыталась выйти со мной на контакт, отец просто перестал со мной общаться, что и делает до сих пор. Мама же разговаривала со мной сквозь зубы и все время повторяла, что это ее обязанности вырастить меня, но сын у нее только один.

Мне же стало легче: открыто проявив свою ненависть к брату, разорвав все связи с родителями, я жил в родной семье как квартирант. У меня не было никаких обязанностей и забот, меня полностью обеспечивали. Я же развивал свои умения манипулировать людьми, строил жизненные планы, старался как следует учиться – это могло мне пригодиться.

Дима рос милейшим ребенком, он с восторгом глядел на меня, пытался наладить со мной контакт, но я не считал нужным что-то изображать: я прогонял его, я захлопывал перед его носом дверь, бил его, ломал его игрушки и портил вещи. Я получал удовольствие, видя его слезы. А он все равно тянулся ко мне и не оставлял меня в покое.