Прочерк

Часть 2. 28.03.2019

Сегодня ночью опять снилась Маша. Сон был менее запутанный и нервный, чем вчера, однако, как всегда ничего не помню. Вернее помню небольшими урывками. Помню, что я стоял посреди улицы в центре, было очень тепло и солнечно настолько, что было видно мельчайшую пыльную завесу, которую поднимали проезжающие мимо машины. Чем дальше от меня, тем пыль становилась крупнее и плотнее, постепенно превращаясь в густой туман. Этот туман обволакивал все пространство вокруг меня, насколько хватало глаз, и в этом тумане была Маша. Она звала меня по имени, просила помочь ей выйти оттуда, но куда бы я ни пошел – вокруг меня было солнце, а вокруг нее туман и расстояние между нами никак не хотело сокращаться.

Проснулся разбитый и уставший, как будто действительно всю ночь бегал по городу, даже ноги немного болели. Рабочий день прошел ровно. Коллеги и раньше-то не особо со мной желали общаться, как-никак большой начальник, а теперь сторонятся как прокаженного – то ли боятся, то ли стесняются. Стараюсь вести себя как обычно, но случайно услышал, как про меня говорили, что я стал просто страшен, не могу даже понять, что они имели в виду. Специально рассматривал себя после этого в зеркале туалета – такой же как обычно, пора стричься, и темные круги от плохого сна залегли под глазами. Но больше никаких изменений в собственной внешности не замечаю.

Около пяти часов вечера позвонил Дима и позвал на завтра в Мариинку на Евгения Онегина. Судя по всему, письмо он проработал и теперь собирается прорабатывать меня. Честно говоря, ни Пушкина, ни оперу я особо не люблю и не очень понимаю восторгов ни вокруг одного, ни вокруг другого. Но с братом спорить бесполезно, если он что-то для себя решил. Кроме того, помня о том, какую роль сие произведение сыграло в Машином преображении, я был не против попробовать попытаться посмотреть на все это ее глазами.

И даже пошел дальше: я не поехал домой, а поехал к ней на квартиру (естественно, пересев на Сенной, лелея все тоже странное желание увидеть Степана).

Это была крохотная студия в 20 минутах быстрой ходьбы от станции метро Девяткино. Сам жилой комплекс представлял собой такой типичный муравейник, в котором даже мне становилось некомфортно, беспокойно и хотелось больше света, больше зелени и поменьше людей.

Квартиру Машина мама решила сдавать, поэтому ключи остались у меня, чтобы я нашел подходящих жильцов. Эта наивная женщина полностью мне доверяла, ей даже не приходили в голову какие-нибудь темные схемы, благодаря которым я бы мог лишить ее наследства дочери. Я даже не был уверен, догадается ли она вступить в это самое наследство… Хотя наследство, конечно, сомнительное – квартира ипотечная и доход от сдачи только-только покроет ежемесячный платеж. Наверное, надо объяснить все это Машиной маме и уговорить ее продать квартиру, так и ипотека погасится и даже что-то останется.

Но это все можно будет сделать немного позже, а теперь, я открывал ключом дверь в крохотную Машину студию. Собственно, в квартире никого не было с того самого дня, как она решила перебраться к Степану, и все вокруг носило следы спешных сборов – было пыльно, затоптано, вещи были разбросаны. Словно, она отошла буквально на пару часов и вот-вот вернется, чтобы завершить переезд и привести квартиру в порядок. У входной двери стояло несколько сумок – это, видимо, были те вещи, которые она собиралась взять с собой, на столе валялся раскрытый ноутбук – судя по всему, она оставила его включенным, и он просто разрядился за неделю. Я воткнул его в розетку и подождал, пока он загрузится. Пароля не было, последняя вкладка на браузере была открыта на ютьюбе – как и было написано в письме, последнее, что она смотрела – советская постановка оперы Евгений Онегин. Последнее время это имя настолько часто мне попадается, что скоро я его включу в список личностей, подозреваемых в Машином изменении.

Я запустил фильм, немного посмотрел – никаких эмоций. Я представил, как Маша сидела на том же стуле, что и я, ноги скорее всего у нее были поджаты, волосы рассыпались по плечам и коленкам, руки слегка прикрывают рот – она всегда так делала, когда была чем-то заинтересована… Потом попытался представить ее лицо – и никак… Быстро вытащил фотоальбом и просмотрел фотографии – не то… Девушка, запечатленная на этих снимках, не могла плакать над оперой. Мне вспомнился наш разговор со Степаном на кладбище – он говорил, что у него есть портрет, где изображена настоящая Маша и был уверен, что у меня нет подобной фотографии…

Что он знал? Почему он был уверен, что только ему удалось запечатлеть новую Марию? Или это было просто хвастовство художника, считающего, возможно, даже обоснованно, что портрет рукописный лучше и точнее портрета фотографического?

Я прогнал прочь мысли о вселенском заговоре, хотя они начинали преследовать меня все чаще, и раздраженно выдернул ноут из розетки. Не успев достаточно зарядиться, он сообщил, что заряд батареи мал и умер. Символичненько. Я подумал немного и убрал его к себе в рюкзак: хочу покопаться в Машиных файлах, возможно, они прольют какой-то свет на то, что произошло.

Я прошелся по квартире – подошел к окну. Боже, как она тут жила? Я редко у нее бывал, чаще она ночевала у меня, но в свои редкие визиты я ни разу не обращал внимания на то, что дом, стоящий напротив, был настолько близок, что при хорошем зрении можно было рассмотреть, как живут и чем занимаются соседи напротив… Неудивительно, что у нее поехала крыша в этом доме, у меня бы тоже поехала.

Полный какого-то странного ощущения – как будто разрушаю что-то ценное, я методично обыскивал квартиру. Не знаю, что я искал – но я хотел зацепок, как можно больше зацепок, ниточек, за которые я мог потянуть, чтобы разобраться во всем. Теперь я уже почти не сомневался в своих подозрениях, но срок, данный самому себе, собирался выдержать строго.