Прочерк

Часть 2. 02.04.2019

Теперь, пожалуй, все нормально. Хорошо иметь брата, хорошо, когда брат психолог.

За последние два дня я почти ничего не помню, могу только рассказать то, что мне рассказал Дима.

Женщина, спасибо ей огромное, спасибо за то, что не побоялась ко мне подойти, спасибо за то, что не осталась равнодушной к чужой беде, так вот, женщина нашла в моем телефоне Димин номер. Хорошо, что перед тем как совсем отключиться, я сказал ей и его имя, и наши родственные связи, поскольку в телефоне он у меня записан, как братишка Дмитрий. Через 10 минут после ее звонка он вместе со своим синим конем был на набережной. Я сидел в практически бессознательном состоянии, плакал и разговаривал сам с собой.  Дима попытался ко мне обратиться, но я не отреагировал, правда, спокойно позволил себя поднять и усадить в машину.

Затем Дима позвонил какому-то своему знакомому психиатру, который очень любезно согласился меня посмотреть приватно, ничего не афишируя. Результатом осмотра была экстренная госпитализация в дурку, где меня выводили из острого состояния. Диагноз был следующий – нервное истощение, на фоне которого произошел нервный срыв, депрессия. Дебют шизофрении под вопросом. Доктор сказал, что последнее в 34 года маловероятно, но слуховые галлюцинации дают ему право делать такое предположение. Сказал, что необходимо купировать приступ и дальше подробно обследоваться. В случае подтверждения диагноза пожизненно принимать препараты, чтобы избежать повторения.

В больнице я лежал, естественно, не официально, и как только мне стало лучше, меня отпустили домой.

Конечно, свою роль в том, что меня так пристально обследовали психиатры, сыграл еще и мой дневник. Дима даже попросил меня подробно описать события 30 марта, чтобы у них с доктором было больше информации обо мне. Откуда же мне было знать, что мои невинные записи, подозрения в неслучайности Машиной смерти, станут поводом считать меня психом.

Хотя, надо отдать должное, брат считать меня сумасшедшим отказывался, утверждал, что он ждал такого выплеска и просто сейчас мне необходимо получить медикаментозное лечение, чтобы выйти из кризисного состояния, после чего он найдет мне хорошего психолога, который меня проработает, поскольку сам брат потерпел со мной полное фиаско. Видать, помешала родственная предвзятость – он до конца отказывался верить в то, что мне может быть необходима не только психологическая, но и психиатрическая помощь.

Дима как-то умудрился оформить мне больничный по причине ОРВИ и скрыть пребывание в сумасшедшем доме. За время моего отсутствия он полностью прибрал квартиру, починил разломанную мебель, а то, что нельзя было починить – выбросил, а также вывез все Машины вещи, даже те, которые я специально откладывал, чтобы начать расследование. Пропал и фотоальбом, и письмо, и даже все ее фотографии с моего компьютера. Даже вырванную страничку со Степиным адресом, лежавшую в моем кармане, и ту стащили. Создавалось ощущение, что Машу просто стерли ластиком из моей жизни, словно ее и не было в ней никогда.

Когда я все это обнаружил, я обратился к брату с претензиями – под действием препаратов, я даже кричать и сердиться не мог, но это было чисто внешнее проявление, внутри меня все клокотало от возмущения, но не могло найти выхода. Язык плохо слушался, мысли отказывались собираться вместе и превращаться в слова и фразы. Но Дима меня понял, нервно дернул плечами и сказал, что так будет лучше для всех. Выдал мне тетрадочку и ручечку и порекомендовал вести записи дальше.

И вот теперь я сижу  дома (чего врать-то, лежу) совершенно без дела, напоминающий более овощ, нежели человека. Голова практически пуста, эмоции если и накатывают, то очень редко, да и выплеснуть их невозможно: хочешь сжать кулак от злости, но пальцы медленно-медленно сгибаются, хочешь закричать, но что-то бормочешь, хочешь обратить мысли в слова, но получается какая-то неразборчивая каша.

Я лежу и смотрю в потолок. И думаю. Думается правда медленно, но я стараюсь концентрироваться и думать последовательно. Дневник я вести не буду. Вернее не буду вести дневник для Димы, а для себя буду. Потому что привык, потому что так легче переживать все, что копится у меня на душе. Надо только найти какую-нибудь бумагу, чтобы брат ни  в чем меня не заподозрил. И тут же родилась идея  - есть же компьютер. Пока я вынуждено заперт дома, буду вести записи на компьютере, а когда смогу выходить на улицу, то куплю себе тетрадь или блокнот. А Димкина тетрадка пусть лежит пустой, сдал мое самое сокровенное каким-то докторишкам, которым только дай полечить здорового человека.

Лекарства принимать я тоже не буду. Антидепрессанты точно в топку, нет у меня никакой депрессии, более того именно туда меня и вгоняет вынужденное лежание на кровати. А вот, что делать с препаратами от галлюцинаций я не знаю. Скажу честно, те два раза, что я слышал Машу у нее, и у себя дома – это ерунда, это просто послышалось. Особенно во второй раз, когда кричали играющие во дворе дети. А вот там, на набережной, я слышал как она кричала, она явно была испугана, явно пыталась меня остановить. И ее голос, такой реальный, такой настоящий – мне до сих пор невозможно поверить в то, что это было только в моей голове.

Нет, не буду, пожалуй, отменять ничего. Попрошу Диму сократить мне дозу. Скажу, что мне очень плохо, пусть уменьшат.

Дима, кстати заходит несколько раз в день, кормит меня, следит, чтобы я ничего больше не натворил и выдает лекарства.

Вечером заходил брат, отметил, что мне явно лучше и я озвучил ему свою просьбу. Он подумал, сказал, что совсем не удивительно, что мне плохо от такого количества таблеток, уточнил, точно ли я не слышу больше голосов, и позвонил своему дружку-пирожку. Тот милостиво убрал лекарство от галлюцинаций, а антидепрессант оставил в какой-то совсем незначительной дозе, ну и поддерживающие витаминки. И пообещал, что через пару дней я должен буду стать таким же, как до болезни.