Прочерк

Часть 2. 05.04.2019

И опять целый день в постели. Лежу, думаю, вспоминаю нашу последнюю с Машей встречу. Нет, не ту, где я стоял у нее под дверью квартиры, а она не хотела пускать меня, совсем не ту, далекую, будто не в этой жизни произошедшую. А ту, где мы стояли, почти обнявшись, где мы были близки как никогда при ее жизни, где она сказала, что любит меня и просила жить…

Жить… Зачем, ради чего? Я и раньше-то не очень представлял задачи своего существования, правда, в крови играл некий азарт – быстрее, выше, сильнее. Как высоко я смогу залезть, сколько людей смогу оставить позади себя, это хоть как-то скрашивало существование. А теперь, когда мне вдруг так ярко и очевидно открылась вся незначительность моих достижений, вся тщетность моих усилий, когда единственное, чего бы я мог желать, не может быть рядом со мной, то зачем все это?

Так нельзя думать, неправильно, греховно. Я, наверно, должен заставлять себя существовать, ведь она еще просила меня помогать Степе. Он слабый, ему нужен присмотр… Что ж, я, пожалуй, смогу запустить его талант в небо. Деньги у меня пока есть, а если я не останусь лежать овощем в кровати, то будут и еще…

С удивлением я взял календарь, чтобы понять, какой сегодня день и понял, что пятница. Отлично. Я с чистой совестью проваляюсь еще два дня, а в понедельник выйду на работу, буду работать также усиленно, как и раньше, и думать, как бы мне разыскать Степана.

А, может, если я буду себя хорошо вести, то Дима отдаст мне все, что с ней связано. Ведь жил же я как-то до нее и, кроме того, я прекрасно помню, что никогда не любил ее. Расчетливый, холодный рассудок довлеет надо мной и нельзя мне разрешать себе чувствовать, чувства доведут меня до сумасшедшего дома. Недавно был очень яркий пример.

Полный таких размышлений я решил самостоятельно себе что-нибудь приготовить, ведь начинать надо с малого, и с удивлением обнаружил, что холодильник мой пуст, и при этом нет верхней одежды, нет уличной обуви, нет денег и нет ключей от квартиры…

Эх, братишка. Я набрал Диму, он ответил практически сразу:

- Дима, я возмущен.

- Чем же это? – и непонятно, то ли он смеется, то ли удивлен, то растерян.

- Ты сегодня еще не приходил кормить меня, но в принципе я большой мальчик и в состоянии обслужить себя самостоятельно, однако есть некоторые трудности…

- Какие же? – чертов позер, действительно, какие?

- Да, наверное, действительно никаких, если ты считаешь меня опасным для общества и для себя психом, то почему ты думаешь, что я не могу уйти из квартиры в пижаме, оставить дверь не запертой, а буханку хлеба спереть в ближайшем магазине?

Я представил эту картину, брат, видимо, тоже. Мы громко засмеялись, и не могли остановиться. Это было действительно смешно, и мне действительно было весело, впервые за много дней.

Наконец, Дима отдышался, и сказал, немного прихихикивая:

- Я рад, что тебе лучше. Помни, что это все лекарства, не забывай их пить. Я приеду через полчаса. И привезу тебе еды, мой дорогой психопат.

Мы снова засмеялись.

Через полчаса он ввалился в мою прихожую, обвешанный сумками: там были все мои вещи, столовые приборы, обувь, и много продуктов. Весело переговариваясь, мы убирали все это по местам.

Когда с делами было покончено, мы перебрались на кухню и сели пить чай.

У нас у обоих было отличное настроение. Дима, добрая душа, был рад, что я был рад, что мне стало лучше. Глаза у него радостно блестели, и мне не хотелось портить ему настроение. Но я всегда был эгоистом.

- Димуль, расскажи мне, насколько все со мной серьезно, и скоро ли я смогу выйти на работу.

Улыбка сбежала с его лица, он медленно разворачивал конфету, руки его слегка дрогнули, веселые искорки в глазах вспыхнули и улетели.

- Не настолько серьезно, чтобы запирать тебя дома без вещей, но и не настолько хорошо, чтобы выпускать на работу.

- Я собираюсь на работу в понедельник.

- Нет, - ого, как жестко, резко и безапелляционно, совсем на него не похоже.

- Дима, ты знаешь, у нас с тобой всегда были очень близкие отношения, ты единственный, кому я всегда доверял и перед кем всегда раскрывал свою душу. Мне не хотелось бы это потерять. Но после того, что случилось и после того, что ты сделал и продолжаешь делать, мне хочется убрать тебя из своей жизни так же, как я поступил с остальными.

Дима на мгновение вскинул на меня свои чернющие глаза, и в какой-то момент мне показалось, что я смотрю сам на себя. Ну, конечно же, мы похожи, но я никогда не думал об этом так, как сейчас – мои глаза, мое лицо, мой нос, мои губы, только все черты лица более мягкие, с легкой тенью страдания и боли.

Он завернул конфету обратно и отложил ее в сторону:

- Что ты от меня хочешь? Я больше не буду работать твоим психотерапевтом, я больше не буду просить тебя писать дневники, я больше не буду убеждать тебя в том, что очевидно всем вокруг. Можно я побуду просто твоим братом, который любит тебя, беспокоится о тебе, заботится о тебе.

Я рассердился.

- Ты хочешь благодарности? Какой, черт возьми, благодарности ты хочешь? Я должен сказать спасибо за то, что ты запер меня, забрал все мои вещи, - он поднял руку, словно хотел возразить, но потом как-то резко опустил ее, - лишил меня всех моих воспоминаний и надежд, моих целей. И хочешь, чтобы все было как прежде?