Прочерк

Эпилог

Невысокая симпатичная женщина сидела на обтянутой коричневой клеенкой скамейке. Она была явно не молода, но очень ухожена. Светлые, тщательно прокрашенные волосы собраны в высокую прическу, на лице небольшой повседневный макияж. Правда на лбу, в уголках глаз и губ залегли предательские морщинки, но в общем и целом, выглядела она явно неплохо. Одета она была в светлую блузку, темную юбку до середины икры и в аккуратные коричневые туфельки на небольшом каблуке.

Сидела она ровно, не ссутулившись и не облокотившись на обшарпанную стену, на коленях стояла средних размеров серая сумка, которую она судорожно сжимала пальцами. Волнение в ней выдавали плотно сжатые губы, да побелевшие костяшки пальцев.

Он вышел в коридор, потому что ему сказали, что его ждет какая-то женщина, и сразу понял, что речь шла именно о ней. Она напряженно поднялась к нему навстречу, уверенно подошла почти вплотную и спросила:

- Николай Иванович?

Он кивнул. Она оценивающе его осмотрела: молодой, не больше 37-38 лет, рано полысевший, но несмотря на это очень интересный, крупный, высокий. Белый халат аккуратно застегнут на все пуговицы, выглажен и даже вроде бы накрахмален. На лице лежит очень приятная печать высокого интеллекта.

Он застыл в вежливо-выжидающей позе, было очевидно, что его оторвали от каких-то важных дел, к которым ему не терпится вернуться, поэтому она поспешила рассказать о том, что ее привело к нему:

- К вам недавно поступил мой сын, его привезли соседи, я была в командировке. Насколько я поняла, у него опять случилось обострение. Понимаете, мне необходимо работать, а он, пользуясь моим отсутствием, перестает принимать препараты… - она торопилась рассказать побольше, словно пыталась снять с себя некую невидимую вину перед сыном или его лечащим врачом.

Он задумчиво потер переносицу.

- Вашего сына зовут?

- Саша, - выпалила она, на секунду забыв о том, что пыталась вести себя спокойно и сдержанно, - Александр Иванович Долгоносов, 13 апреля 1985 года рождения, шизофрения, - привычным речитативом исправилась она.

Взгляд врача сверкнул узнаванием, и он сочувственно положил ей руку на плечо:

- Бросьте, ни в чем вы не виноваты, это случилось бы и на препаратах, может быть чуть позже, но случилось бы. Коли уж на роду написано, - он снова потер переносицу, подбирая подходящие слова, - мы продержим его еще месяц минимум, он получает все необходимые медикаменты, но пока эффекта нет. И, поверьте моего опыту, хотя не это вы хотите услышать, боюсь, нам не удастся его вытащить. Он настолько глубоко ушел в свои галлюцинации, что даже не отдает себе отчет, где он находится, чем занимается, что за люди вокруг него. При этом, - врач на секунду задумался, - вы знаете, мне кажется, он счастлив. Горько вам, вашему другому сыну…

- Саша мой единственный ребенок, - быстро проговорила она.

- Жаль, мне казалось такие близкие отношения, сложно придумать, - он вздохнул, - пойдемте, я провожу вас к нему.

И не дожидаясь ответа, он прошел по длинному узкому коридору с мятно-зелеными стенами, кое-где облупившимися, он аккуратно ступал по кафельному полу, она покорно семенила за ним. "Как уныло, - думалось ей, - на окнах решетки, казенная обстановка, а ведь какой был блестящий мальчик".

Предательская слеза скатилась по ее щеке.

Они пришли в палату на две койки. Одна кровать была пуста, на второй лежал ее сын. Невысокий, можно даже сказать щуплый, с широко-расставленными черными глазами. Глаза эти смотрели прямо на нее, но не видели, он что-то бормотал, активно жестикулировал.

Но доктор был прав, на его лице не было больше обычной тревожности и напряженности, с которой он постоянно ждал нового приступа, и не доверял всем своим ощущениям – вдруг это снова галлюцинация. Лицо его было расслабленно, губы сложены в улыбке и весь он светился счастьем и умиротворением.

- Что же с ним произошло? – спросила она.

Врач пожал плечами:

- Не знаю, возможно, что-то хорошее…