Проект "Звездная пыль": точка невозврата

Проект "Звездная пыль": точка невозврата

Лента шоссе, проходившая между рядами платанов, обрывалась на горизонте, где через сизое марево просвечивали контуры башни маяка. Осточертевший за три года пейзаж. Машину мелко затрясло на неровном покрытии, когда я свернул в малозаметную аллею справа.

Остановившись у высоких железных ворот, за которыми возвышалась унылая коробка из грязно-оранжевого кирпича с антенной, напоминавшей крылья огромной стрекозы, я вылез из машины и поморщился. Левая нога здорово ныла ещё с вечера, реагируя на мерзкую погоду, что не улучшило моего настроения. Стараясь не хромать, я прошёл пост охраны, не обращая внимания на подобострастные приветствия, и оказался в просторном фойе, куда выходили двери трёх лифтов.

Приложив палец к сканеру, я вызвал служебный лифт. Через пару минут, дверцы мягко разъехались передо мной, гостеприимно пропустив внутрь.  

Лифт с мягким гулом начал опускаться.

Бросив взгляд в зеркало, я поправил галстук и не удержался от грустной усмешки. Отражение напомнило о страшилках, коими старожилы пугают новичков, описывая в буйных красках, как глава центра приобрёл увечья в неравной борьбе с жуткими монстрами, которые воссоздаются здесь. На самом деле, это полная ерунда. Глубокие шрамы на лице, изуродованная левая нога, в тридцать пять лет совершенно поседевшие волосы, отсутствующее лёгкое — последствия моей встречи не с четвероногими чудовищами, а с двуногими существами, которых по формальным признакам относят к людям.

Цилиндрическая кабина лифта из серебристого металла остановилась, помедлив пару секунд, с тихим шелестом открыла двери, пропустив меня в узкий коридор. Тихо и  холодно, как в склепе. Постоянная температура поддерживалась здесь на уровне пятидесяти градусов по Фаренгейту (десяти градусов по Цельсию — прим.). Правда в склепе обычно сыро, пахнет тлением, плесенью. В лаборатории не ощущалось никаких запахов.

Через полсотни шагов голая бетонная стена прервалась  длинным окном, за которым словно небоскрёбы высились матово поблескивающие серо-стальные шкафы вычислительного центра с уходящими вверх толстыми металлическими трубами мощного охлаждения. Дверца одного шкафа была распахнута, в клубке толстых покрытых чешуёй оплётки «змей» деловито копался техник в голубой спецовке, в лысине отражалось пятно света. В следующем зале выстроился ряд генераторов, выкрашенных светло-серой краской. Ещё одно помещение — монтажная со стеллажами, низвергающими водопады разноцветных проводов. Столы, заставленные монтажными платами с длинными рядами чёрных коробок c надписью Nvidia TESLA — графические профессоры, названные в честь гениального изобретателя Николы Теслы.

Недавно вояки расщедрились, вняв нашим мольбам, бросили подачку, на которую мы смогли сделать модернизацию нашего устаревшего суперкомпьютера Cray XK7, подлатать дыры. Чиновники в мундирах, которые в своей тупости ничем не отличаются от бюрократов в деловых костюмах, отказывались понимать, зачем для воссоздания туннелей пространства-времени нужны мощные графические процессоры. Думали, мои сотрудники решили поиграть в Crysis 5. Мне пришлось убить уйму времени, убеждая «ястребов», что это нужно лишь для расчётов — Nvidia Tesla, которые мы заказали, не имеют даже выхода на дисплей.

В конце коридора я остановился, чтобы бдительное око системы безопасности провело неприятную процедуру — сканирование радужной оболочки. На табло справа от двери зажглась надпись: «Ричард Клейтон. Доступ разрешён». 

Просторное помещение со стенами, обшитыми панелями светлого дерева, с овальным чёрным столом, за которым меня уже ждало несколько человек.

— Догерти, доложите о последнем эксперименте, — сказал я, заняв место во главе стола, даже не сказав формального приветствия. Моя бестактность стала притчей во языцех.

Эдвард Догерти, начальник отдела испытаний, немолодой мужчина с проглядывающей на макушке лысиной, которую он тщательно декорировал остатками волос, достал из папки лист бумаги, медленно проговорил, не глядя в текст:

— Мы провели пять испытаний, успешность семьдесят семь процентов.

— Это интересно как? — язвительно перебил я. — Пять добровольцев, семьдесят семь процентов? Давайте по существу. Сколько вернулось, что показали тесты психоэмоционального и физического состояния. Что конкретно удалось узнать, — резкие звуки моего голоса заставили присутствующих с испугом втянуть головы в плечи. Я поморщился, потёр висок, паршивое настроение усугубилось ноющей головной болью.

— Вернулось четверо, — пробормотал он, стараясь не смотреть в мою сторону. — К сожалению, один пока остался в туннеле. С остальными побеседовать пока не удалось. Они не адекватны.

Над столом возник голографический экран, демонстрируя небольшую, квадратную комнату, в которой бродил худощавый молодой человек в светло-синей больничной рубашке, с обведёнными тёмными кругами глазами на худом лице, впалыми щеками, серыми, тонкими губами. Его шатало из стороны в сторону, словно в каюте судна в сильный шторм. Сделав несколько безуспешных попыток залезть на потолок, он спланировал на пол, безвольно раскинув руки, вперился в пространство перед собой. Вскочив на ноги, согнулся пополам, как будто у него болел живот,  пытаясь лбом пробить стену, обшитую грязно-белыми матами.

— Понятно,— я тяжело вздохнул.— Полку психов прибыло. Как вы любите, Догерти, за никчёмными цифрами скрывать неудачи. Не семьдесят семь процентов успеха, а двести процентов полного провала. Есть какие-то предположения? — обведя взглядом присутствующих, поинтересовался я. — Нет? Ладно, Томсон, какие у вас успехи с Ричардсоном? Смогли преодолеть проблемы с обрывом связи?