Профан и его невольность

День России

День России

Крик о помощи поднял на ноги всю компанию. Вопил, несомненно, Глеб, его тенор совсем недавно звонко выводил матерные частушки у мангала, а потом он отлучился по естественным надобностям. Конечно, все разом бросились на голос, огибая то специально отведённое место, где недавно каждый те или иные «надобности» справлял, не «минируя» ближние подступы.

Глеб орал так, что в десяток секунд, вряд ли больше, спасатели проломились сквозь густой подлесок и остановились на крутом краю довольно глубокой ямы. Картина, открывшаяся им, вряд ли вдохновила бы Шишкина на «Утро в сосновом лесу». Ни медведей, ни прозрачности воздуха, зато тягостный полумрак под слившимися в единый свод кронами каких-то корявых, тонкоствольных деревьев. Они перевивались диковинным плетнём, голые и шипастые, словно боярышник.

А в яме бился и орал Глеб.

В звериной позе – на четвереньках – он пытался выбраться, загребая руками и ногами. Будь на его месте собака, такие попытки смотрелись бы забавно, потому что он скрёб всеми конечностями, оставаясь на месте. Как если хозяин удерживает пса за ошейник, одновременно науськивая: «Вперёд!»

- Давай лапу! – наклонился к другу Толик.

Глеб скрёбся и вопил, будто не слыша. Сашка опустился на колени, нашёл место для руки на колючем стволике, тоже протянул руку вниз. Глебу осталось лишь распрямиться, чуть подпрыгнуть или дёрнуться навстречу, и всё – ладони бы соединились. Но тот лишь орал, как тупая скотина, не способная понять человеческую речь.

- Я спрыгну вниз, подсажу, - предложил Сашка.

- Ага. Мы его мигом вытянем, - согласился Толик. – Ромка, подстрахуй. За пояс держи.

- От подстрахуя слышу, - привычной шуткой согласился тот с планом извлечения ошалевшего друга.

И все, кроме Глеба, хохотнули. А что? Никакой опасности для жизни нет, водка, чтобы привести ополоумевшего друга в чувство, есть, полторы бутылки. Зато сколько смеха будет, когда они станут вспоминать этот прикольный момент! Глебу увязнет в оправданиях, чтобы не выглядеть полным дураком, а они ему припомнят и дикий рёв, и вырытую борозду, и как «репку» выдёргивали!

Сашка осторожно, едва не сев на задницу, сполз в яму. Там было сыро, гораздо темнее, нежели наверху, и пахло гнилым деревом. Глеб кричал почти рядом, и его громкое, на одной ноте, хриплое «ы-ы-ы-ы» давило полной безнадёгой.

- Иду я, иду, - заспешил Сашка, огибая невесть как попавшую в центр ямы толстую корягу, сучковатую и тоже шипастую.

Стоял этот древесный ствол почти вертикально. Не рос, а именно стоял, держа равновесие, а не опираясь на корни.  Какие корни? Он, скорее, был слегка воткнут в землю, и каким-то чудом держал баланс. Сашка отметил шаткость, но особо разглядывать корявую, приземистую, сучковатую деревяху – оно надо, когда друга спасаешь?

Он пригнулся, чтобы лучше рассмотреть, как протиснуться мимо неудобной преграды. И чихнул, настолько скверной, плесенной вонью разило от коряги, мерзкой и ядовитой до свербения в носу.  Яма, этакий опрокинутый конус, оказалась тесной внизу, а шипы и сучки так мешали, так прочно хватали за одежду, что Сашке пришлось елозить спиной по склону, чтобы протиснуться к Глебу.

И сразу стало понятно, почему тот не мог выбраться самостоятельно. Вернее, мог бы, но лишь скинув куртку. Крепкий шипастый сук коряжины так ловко накрутил на себя ворот Глебовой куртки, что самостоятельно, заведя руки за голову, выпутаться было нельзя.  Сашка ткнул приятеля в плечо:

- Хорош блажить. Сдай чуть назад, а то задушишься!

Прикосновение как подстегнуло Глеба – тот дёрнулся, окончательно передавив себе горло, скребанул перед собой грязными по локоть руками ещё пару раз и обмяк. Его тело повисло на суку, а вместо крика из горла вырвалось лишь слабое шипение. Понимая, что вот так и случаются самоповешения, Сашка ухватил ворот Глебовой куртки за свободное место и рванул изо всех сил.

С хрустом и треском ворот надорвался, несколько пуговиц отлетело, а голова Глеба провалилась внутрь висящей куртки и уткнулась в кучу нарытой земли. Руки проволоклись назад и задрались, оставаясь в рукавах. Не тратя времени на выпрастывание коварного сучка из ворота, Сашка сильным ударом обломил на удивление прочную деревяшку. Тело сложилось в позу полной покорности, уперевшись задницей в корягу.

- Саш, он что, отрубился?

- Да. Сейчас я его распрямлю.

Бесчувственное тело пришлось поддёргивать вверх, пару раз уложив мордой в землю. Проклятая коряга тыкалась в спину сучками, колола сквозь рубаху шипами, но Сашка выволок Глеба из-под коряги и распрямил. Под возгласы и советы друзей он поднял глебкину руку. И вот Толик сумел ухватить вялую кисть:

- Поймал! Ромка, опусти меня, я перехвачусь второй!

Перепачканное землёй тело друга поползло вверх, задранная куртка стала распрямляться. Сашка ухватил обломок сучка, легко выпростал из ворота и оглянулся, куда бы запулить им.

- Ё… – вырвалось у него начало общеупотребительного восклицания, но рухнувшая коряга выбила сознание напрочь.

**

Второе несчастье протрезвило компанию окончательно. Не дожидаясь возвращения Глеба в чувство, Толик бешеным буйволом ринулся к машине, достал из багажника топор и за несколько минут почти полностью выкосил корявые шипастые стволики, ограждавшие яму. Буксировочным тросом зацепив корягу и перевалив на противоположную сторону, они освободили Сашку и в шесть рук подняли наверх.

Суета, стук топора и громкие маты привлекли внимание соседней компании. Там оказался врач, который поставил диагноз: «сотрясение мозга». И настоятельно порекомендовал везти Сашку сразу в приёмный покой, даже если тот и очнётся по дороге:

- Мужики, его садануло по голове и придавило. Не исключено, рёбра сломаны. Дыхание поверхностное и редкое, пульс нитевидный. Как бы концы не отдал. Гоните, пока жив!