Проклята луной

10.

Ева обжилась в старой лачуге, потратив на нее массу времени и средств. Сменила абсолютно всё: обои, полы, проводку, мебель. Новый дом, точная копия старого, был выложен заново по камешку, по дощечке. Вместо строителей Ева наняла местных жителей, посему мужики боготворили «эту чокнутую». Разрешения жить в доме у нее никто не спросил. Пущай живет где угодно, главное, чтоб заработок давала.

Её появление стало сенсацией. О ней судачили, к ней заходили «на чашечку чая» и вынюхивали постыдные тайны. А Ева, к сожалению, на вид была совершенно приличной.

— Девка-то ладная, да затворница. Явно чой-то скрывает, — шептались старушки на лавочках, не стыдясь того, что «девка» их слышит. — Прибила, что ль, кого-то али ещё чего натворила дурного?

О Еве тотчас сложили миллионы сплетен и легенд: и про муженька, и про брошенных малышей кукушкой-матерью, и про какие-то мошенничества с валютой. Ева не отрицала, но и не подтверждала. Отшучивалась да переводила разговор.

В деревне Залесье не происходило ничего. Никто не рождался и не умирал, не женился и не разводился. Время тут остановилось. До ближайшего райцентра — три часа пути пешком или полчаса на автобусе, который ходит трижды в день. Передвижной магазин приезжает два раза в неделю, да и цены там по деревенским меркам неподъемные. Жители прокармливали себя самостоятельно. Ева с удовольствием покупала у бабы Марины крупные яйца, у пухлой Ирины желтые сливки, в которых стояла ложка. Что-то брала в магазине, ну и в райцентр каталась за необходимым минимумом. Старалась не шиковать, чтобы хватило накоплений.

Туалет стоял на улице и шатался от любого дуновения ветра, душа в доме отродясь не водилось. Ева привыкла мыться в бане у Ирины за шоколадку. Ирина как-то сразу сроднилась с «городской чудачкой» и назвала их подружками.

То, что творилось в душе «подружки», отпугнуло бы добросердечную Ирину, но Ева ей не открывалась.

— Я от мужа сбежала, — «призналась» она по секрету, после сотого выпытывания Ириной деталей переезда. — Мы с ним характерами не сошлись, но он никак не отпускал от себя. А я не выдержала и слиняла.

— Небось колотил?

— Ну… — Ева задумалась. — Бывало.

— Ты б лучше не деру от него дала, а ему по кочерыжке.

Ирина стукнула кулаком по столу, и тот застонал. Да, если такая вдарит, мужику сладко не придется. В ней же килограмм сто чистого веса, причем ни одного лишнего грамма. Все родные и глубокоуважаемые.

Но Еву она жалела всей своей простецкой жалостью, помогала, чем умела. А Еве она понравилась. Добрая, честная, без злобы. Ирина была хороша, кровь с молоком. Пухлые щечки, округлые бедра, необъятный бюст. Она будто сошла с полотен Тициана. Одинокая красавица, потому что деревня вымирала, а городские мужчины редко заезжали сюда.

С прочими соседями тоже приходилось находить общий язык. В деревне иначе нельзя. Тут или ты со всеми, или тебя нет. И случись что — никто не поможет. Поэтому Ева пыталась казаться общительной. Если в райцентр собралась — спросит, не нужно ли кому-то заехать в магазины. На праздники ходила, пусть и отсиживалась в уголке. От рюмки не отказывалась, с мужиками чокалась, хвалила хозяйские разносолы.

А животные её так и не полюбили. Деревенская живность обходила Евин дом за километр — впрочем, Ирина рассказывала, что та и раньше недолюбливала проклятый участок.

С весны, когда зацвели первые травы, Ева взялась изучать лес. Тот успокаивал как мамина колыбельная. Ева прижималась макушкой к шершавой коре дубов, и сердце переставало сочиться ядом. По наитию она собирала коренья и ягоды. Не варила из них ничего, разумеется, но высушивала на чердаке. Дом дышал травами.

Мир совершенно иной без компьютера и телефона. А в Залесье он особенно чистый, незамутненный ничем фальшивым. У селян стояли телевизоры, но Еве тот был ни к чему. Что она в нем не видывала? Склок да лживых расследований? Её всё устраивало.

Она бы так и обитала, ни о чем не тревожась, если бы не приехал Макс.