В хитросплетении комнат и коридоров можно легко заблудиться, но только не мне. Я знала этот дом вдоль и поперёк, внутренний голос вёл меня, указывая направление, а мимолётные отголоски прошлого выстраивались в картинки, восполняя кусочками мозаики воспоминания. Вот только они не были моими – они чужие, заимствованные, словно переданы мне в вечное пользование.
Я потеряла счёт времени; первоочередной целью стояло спасение невинных душ от лап демона, коим являлся давно покойный Грехам Шульц – именно это имя постоянно всплывало в моём подсознании надоедливой мухой, не давая повода хоть на секунду расслабиться и подумать о чем-нибудь другом. Замедленной съёмкой каждый раз всплывали какие-то детали: убийство семьи, смерть Грехама и, что самое интересное, совсем ненужная фурнитура… но, может, она как-то и связана со всем этим, но на этот вопрос чужие воспоминания не давали ответа.
Реальность меня пугала – эти обшарпанные стены, скрипучие половицы, тёмные коридоры, – но мой проводник заставлял не видеть всего этого, выстраивая совою версию дома: цветная краска, освещённые коридоры, ворсистые и мягкие коврики. Я этому верила, принимала как должное, реальное. Но резкие и судорожные покалывания в моей голове не приносили ничего хорошего, мир начинал рушиться на моих глазах, заполняя его тьмой и ужасом. Со стен мерзким звуком срывающейся кожи рвались обои, превращаясь в пепел, свет тускнел все сильнее, а ковёр мёртвой плотью засасывал в свои объятия.
— Джесс, постой!
Услышала где-то совсем близко такой родной и обеспокоенный голос. Он становился <i>моим</i> проводником в реальность. Зажмурив глаза, я попыталась уловить эти нежные звуки, представить обеспокоенное и доброе лицо моей Евы.
— Джесс…
Лёгкие ладошки легли на мои уставшие плечи, и я готова была утонуть в них, погрузиться с головой в это пленительное чувство спокойствия. Мягкие волосы нежно щекотали мне лицо, и, кажется, я почти смогла вынырнуть из этого озера чужих страданий. Но резкая головная боль, словно шлепок хлыстом, заставила меня снова погрузиться в это горячее и жгучее чувство страха. Сорвавшись на бег, я больше не замечала этих встревоженных голосов. Я должна была бежать, чтобы спастись.
Мёртвые лестницы прогибались подо мной, они умоляли о пощаде, скрипя своими тоненькими голосами. Мне становилось жутко от этого места, всё напоминало мне жилище маньяка: пучки трав и в самом деле представлялись отрубленными кистями рук, давно сгнившие кочаны капусты – иссохшими головами, а замотанный брезентом и полиэтиленом ненужный хлам напоминал коконы, в которых спрятаны истерзанные и замученные тела.
— Остановись же, наконец!
Кто-то развернул меня и тряхнул за плечи. Резкая боль в голове заставила меня обмякнуть в чьих-то руках, но нежные поглаживания успокаивали не хуже антидепрессантов. Я ощущала бешеное сердцебиение и тихие всхлипы, а слабый запах цветочного аромата приводил в чувства. Открыв глаза, я оглядела помещение: никаких отрезанных частей тела не наблюдала, а смотанный брезент был ничем иным, как обычным куском материала, под которым укрывали вещи от пыли и грязи.
— Что с тобой происходит?
Отстранившись, я посмотрела в заплаканные глаза Евы. Что я могла сказать ей? Ничего не приходило на ум, лишь улыбнулась уголками губ.
«Ты должна торопиться».
В сознании промелькнула острой иглой мысль, которая тут же испарилась, оставив после себя гадкое послевкусие. Отвернувшись от подруги, начала судорожно рыться в хламе и мусоре, копившемся долгие сотни лет.
— Ты меня пугаешь, Джесс. Скажи мне, что произошло?
— Я должна торопиться, иначе он будет уже меня дёргать за верёвочки.
— Ты это о чём? – басистый голос обухом ударил в самое темечко.
Его голос был так похож… Мелкая дрожь пробила моё измученное тело, я боялась пошевелиться. Головная боль все усиливалась с каждым новым проплывающим в подсознании воспоминанием. Возможно, это было очередной игрой моего разума, попавшее под влияние чужих воспоминаний?
— Ни о чём… – тихо отозвалась я.
— Милая, что произошло там? – тёплая рука взяла меня за повисшее в воздухе запястье, сжимавшее кусок полиэтилена.
— Долго объяснять…
— У вас там произошёл бой, в котором проверялись на прочность твои стальные нервы и выносливость… и ты её победила! – воскликнул Майкл, хлопнув в ладоши.
Парень хотел разрядить обстановку, привнести красок в это жалкое положение, но сделал только хуже. Разозлившись, я скинула руку Евы и рывком дёрнула кусок полиэтилена, скрывающий под собой древние залежи чьих-то воспоминаний. Клубы пыли быстро заплясали в душном маленьком подвале, отчего Ева начала кашлять, а Майкл зачихал.
— Бой, говоришь? Я видела собственными глазами, как он убивал одного за другим, как издевался, мучил их… и мучает до сих пор, – сжимая кулаки, я коршуном налетела на парня, который, открыв рот не то для того, чтобы чихнуть, не то сказать что-то хотел, смотрел на меня растерянный и, кажется, напуганный. – Он жестоко расправился со своими родными, в нём не было ни капли сострадания, ни жалости. Он просто это делал! – И больше, не говоря ни слова, приступила вновь шириться в куче хлама.
— Как? – Тоненький голосок Евы успокаивал, подобно матери, что поёт колыбельную для разбушевавшегося младенца.
— Она показала мне всё.
— А те случаи?
— Её рук дела… Предупреждения…
— А… авария?
Звуки бьющегося стекла, крики ураганом пронеслись в моём сознании. Я чётко помнила тот день, когда не стало моих родителей. Тогда я думала, что это все моя вина, прижимая к себе их истерзанные тела. Помню Еву… ту маленькую девочку, которая смотрела на меня своими заплаканными глазами и умоляла не оставлять её никогда.