Проклятие

Проклятие

Никто не скажет точно, когда всё началось.

Белизна слепит, перед глазами поднимается туманная пелена, однако не моргаю. Зрачок камеры – черное пятно во вселенной белого, и всё вокруг него расплывается. Снова всматриваюсь в черное пятно, снова фантазирую, что может быть там, по ту сторону всевидящего электронного глаза.

Там сидит человек. Не только человек – люди. Целая комната людей, со стенами с десятком мониторов, заинтересованно наблюдающих за белым пространством. Они чувствуют себя спокойно, в безопасности. Иногда задумчиво пьют кофе или чай, и вряд ли что-то запрещенное. Вроде алкоголя или мочегонного. Хотя чай и кофе уже и так в зоне риска.

Никто не помнит точно, в какой день это началось.

Сколько-то часов они сидят и смотрят, и чувствуют себя хорошо и даже уютно, иногда думая о домашних делах, о семье и друзьях, куда сходить в выходной, что приготовить на ужин. А потом смена заканчивается, и они уходят. На их место садятся другие и так же смотрят в мониторы. Видят белую комнату, заставленную пластиковой мебелью с закругленными углами. Кровать, стол со стулом и гардероб. Тумбочка у кровати. Настольная лампа – неразборная, вместо лампочки – неубиваемый диод. Подключенная к сети напрямую.

На полу комнаты – мягкий ворсистый ковер нежно-смарагдового цвета.

Зеленый цвет должен успокаивать, он символизирует жизнь, связь с природой, гармонию и рост, должен навеивать миролюбивое настроение и спокойное состояние духа.

Они боятся.

В белой комнате с мебелью нежного телесного цвета и зеленым ковром, в принципе, просторной и чистой, полным-полно глаз камер. Их разнообразие поражает – от крохотных и незаметных до уставившихся в упор трубок с черной дырой на конце, в которые я так люблю смотреть и фантазировать. Стены напичканы приборами, о которых сложно догадаться, но они там есть.

Часть комнаты отделена под душевую и туалет, белая стена перед белой стеной, и, надеюсь, что хоть там камер нет.

Тут всё так целесообразно и аккуратно – ни единой мелочи, что могла бы помешать Большому Заключению. Никаких розеток или щелей в стенах. Тем более проводов и выпуклостей. Не спотыкнуться на гладком полу или нежном ковровом покрытии. Одежда и белье из плотной, но легко рвущейся ткани. Захоти я привязать простыню к изголовью кровати и повеситься – быстро бы разочаровался в этой идее.

Один подозреваемый в краже сумел повеситься на собственной майке прямиком в здании суда, в туалете, накануне судебного заседания. Вряд ли он вообще стремился выйти в зал и занять место подсудимого, а значит, презираемого.

Все углы закругленные, материалы максимально целостные, вещи неразбиваемые и при этом не теряющие своих функций. Мебель прикована к полу намертво и не двигается, как ни пытайся.

Они боятся. Боятся и надеются.

Возможно, даже больше надеются, что однажды я придумаю способ, как обойти все тонкости здешнего планирования, способ, который они не предугадали, создавая Белую Комнату.

Здесь нет двери.

А может, и нет никаких «их». Я придумал этих людей, сидящих в комнате по ту сторону, смотрящих в черный глаз камеры наблюдения.

Я уже много лет не слышал человеческий голос.

Но никто не скажет точно, когда всё началось.

Они смотрят на мониторы, комната на картинках под разными углами, ни единому сантиметру не спрятаться. Смотрят в ожидании чего-то, известного только им. Посреди комнаты видят юного парня, совсем обычного, он сидит на светло-смарагдовом ковре, подобрав ноги, почти без движения, смотрящего в черный глаз в стене напротив. На парне светлый спортивный костюм свободного покроя, ноги босые, длинные темно-русые волосы спадают на плечи и даже на пол. Парню можно дать лет тринадцать, он худой и вытянутый, почти по-дистрофичному тонкий. Парень умеет сидеть на месте не двигаясь часами, и никто не знает, то ли он медитирует, то ли просто уснул.

Тысячи лет назад, в прошлой жизни, парня звали Адам Брик.

Но никто не знает, когда это всё началось.

Я знаю.

*

Почти до пяти первых лет моей жизни всё шло хорошо. Я имел нормальное, здоровое детство, мои мама с папой любили меня и растили в духе «лучше объяснить всё сразу, чем потом он наделает ошибок методом самостоятельного изучения». Правда, я уже едва помню их лица… но вспоминаю иногда.

Потому что с них всё и началось.

Не знаю, что во мне изменилось такого в тот день. Я встал, потянулся и мысленно приготовился начинать новый день. Теплый весенний день. Я должен был одеться, почистить зубы, аккуратно причесаться и спуститься вниз на кухню, чтобы получить свой сэндвич и стакан сока. Что ж, как для своего возраста Адам Брик был очень самостоятельным ребенком.

Но в комнату вошла мама и решила обнять и поцеловать меня. Обычный утренний ритуал, как чистить зубы и причесываться. Ничего особенно.

Ее рука взъерошила торчащий чубчик Адама Брика. Кажется, она что-то говорила, но улыбка быстро сползала с лица, как разогретая краска сползает с гладкого металла. Ее колени подогнулись, и женщина упала на пол перед кроватью мальчика, на мгновение продемонстрировав белок закатившихся глаз.