Проклятое дитя

Часть 3

Огромный дворец сегодня не был мрачным и ужасающим. Повсюду сверкали зажженные огни и свечи в резных подставках. Играла музыка, тут и там слышался смех. Тронный зал был переполнен придворными империи – все в ожидании представления наследника и выбора Хранителя для мальчика. В куда более легком и спокойном настроении был каждый, кто находился во дворце сегодня вечером, ведь был праздник, и у императора был повод лишь к радости, а значит, сегодня не полетят головы, что нередко случалось во дворце императора Алимана. Народ любил своего Повелителя, уважал его и боялся, и именно страх всегда преобладал. Даже больше – ужас. Не было еще в империи Халлон более властного, умного, сильного и безжалостного правителя. Он поражал своей мощью, он впечатлял своим умом, он пугал своей силой. Но именно он буквально из руин восстановил империю, которая едва дышала три сотни лет назад. Ослабевший, безжизненный, готовый сдаться Халлон практически восстал из пепла, чтобы стать самым сильным королевством в Шаори. Сильным, не смотря на тяжелую войну. Богатым, не смотря на несколько сотен лет сражений и проигрышей. Могущественным благодаря Алиману. И уважали нынешнего императора именно за это.

Резко распахнулись двери в тронный зал, и каждый из присутствующих склонился в поклоне перед застывшим на миг на пороге императором. Даже музыканты смолкли, поднявшись на ноги и так же согнувшись вдвое. Один шаг повелителя – и было позволено поднять склоненные в почтении головы. Едва обращая внимание на приветствия, едва отвечая кивком тому или иному гостю, Алиман твердо шел к своему трону, провожаемый восхищенными взглядами. И нельзя было не восхититься: высокий, черноволосый и смуглый, статный, сильный и широкоплечий. Длинные волосы мягко колыхались за спиной, чуть развеваясь от стремительного шага, увенчанные короной. Одежда облегала мощный торс и крепкие руки, стройные ноги обвивал трепещущий плащ. Этот демон буквально был пропитан силой и властью, что придавало ему особый шарм. Глаза были холодными, синими-синими как морские воды, а взгляд пронизывающим и заставляющим моментально вспоминать, в чем ты можешь быть повинен.

Следом за ним, сопровождаемый уже шепотками и злобным прищуром, шел Бастард. Такой же немыслимой красоты, наделенный той же силой и темпераментом. Но глаза едва голубые, почти серые, цвета стали. Волосы белоснежны, словно только что выпавший снег, и едва достигают плеч. А вот лицо – один в один отцовское: такое же гордое, такое же прекрасное, такое же жестокое. И это лицо, в отличие от отцовского, на котором не было ни единой эмоции, кривила циничная усмешка, жесткая и явно дающая понять, что ему плевать на тех, кто косо смотрит на него. И эта усмешка уже стала легендарной: ее пугались не меньше чем холодного взгляда императора. Но сегодня, когда будет представлен наследник, когда вся империя воочию увидит своего будущего императора, никого уже не пугал этот оскал на красивом лице юноши, ведь все были уверены, что это конец для Хасина.

Император откровенно благоволил своему сыну, многое позволял, многое доверял, и это не нравилось никому и никогда, ведь Алиман откровенно ставил в приоритет своего ублюдка, а не ближайших советником и министров. Он позволял сыну высмеивать их и потешаться, показывая свое преимущество. Он дал Бастарду власть и силу, он вручил ему такие полномочия, которыми не обладал никто кроме него. И все это в очень юном возрасте – мальчику едва исполнилось тринадцать, когда отец ввел его в совет, а уже через несколько месяцев он был возглавлен этим самым мальчиком, который за короткое время избавился от всех, кто был против. Хасин был еще более жесток, чем отец, еще более безжалостен, и даже сейчас никто не сомневался в том, что через время он превзойдет отца и по уму. Бастард был гордостью Алимана. Но теперь у него был наследник, законнорожденный сын, которого империя примет, в отличии от Бастарда, который не получит больше того, что дал ему отец. А народ способен дать ему больше – любовь, преданность. И это куда важнее и ценнее всех благ императора.

С самого детства Хасин видел в свою сторону лишь презрение, ненависть и зависть, злобу. Никто никогда не сказал ему доброго слова. Никто никогда не выразил своего почтения. Никто никогда не показал уважения. Никто и никогда не подарил ему каплю тепла или нежности. Никто кроме отца. И Хасин быстро научился довольствоваться этим, быстро научился с помощью того, что давал ему отец, брать то, что было нужно ему самому. Он никогда не переходил черты, никогда не замахивался на то, что ему не принадлежит, хотя порой император ясно давал понять, что ему нужно лишь попросить.

- Мне не нужна твоя империя, отец, - удивил тогда его своим ответом Хасин. – Мне не нужна твоя власть и твой народ.

- А что тебе нужно?

- Находясь за твоей спиной, я имею куда больше, чем даже ты. Я свободен. И свою свободу я не променяю на все богатства мира.

Алиман не сомневался в том, что мальчик не лукавит. Хасин был свободолюбивым, он был словно ветер – легкий, но сильный. Ему не нужны рамки, не нужны границы, ему не нужна власть и богатства. Все, что ему сладко – за порогом. И император принял его волю, а потому женился и пообещал Хасину законного наследника.

- Я всегда буду с тобой отец. Я всегда буду рядом, когда нужен тебе. Но я не займу твое место, даже если ты прикажешь.

Алиман любил сына, а потому принял его решения, пусть и не вязалось оно с тем, чего хотел он сам. И сейчас, став отцом уже во второй раз, он был благодарен первенцу за это новое и сильное чувство, что родилось в нем, когда он взял на руки своего Кассиана.

Но никто не знал о том, что плевать хотел Бастард на то, что не станет все-таки приемником Алимана. Никому невдомек, что не нужен Хасину трон. Но сам юноша уверенно поддерживал в людях это мнение, представая перед ними коварным и хитрым. Так было проще держать всех в узде: ведь кто рискнет противиться возможному наследнику? Кто рискнет открыто мешать тому, кому благоволит сам император? Никто. Вот никто и не смел сказать и слова.