Пропавшие

Пропавшие

Я снова приехал сюда, чтобы найти — как я себе говорил — мою сестру, однако знал, что встречу лишь призраков. Впрочем, и это было неправдой, потому что призраки не являли себя. И я знал, что они не появятся никогда. Те, кого никогда не было, кого я выдумывал так старательно — и безуспешно — не могут меня спасти.

Мы сидели с Митричем и слушали прибой. Митрич был рыбаком, плавал на баркасе далеко в море и ловил рыбу всю свою жизнь. Когда мы познакомились, я рассказал ему, почему приезжаю в эти места каждый год.

Мне было четыре. Родители в первый раз привезли меня на море. Мы приехали с друзьями, такими же семейными парами, с которыми родители дружили еще с общего дворового детства. Мы снимали домики на хуторе и ходили пешком к морю по раскаленной августовской степи. Здесь почти не было отдыхающих — это место находилось во власти забвения и время здесь остановилось. Даже наши хозяева, казалось, не старели и оставались в неизменном преклонном возрасте, занятые неизменными трудами по участку.

Сегодня на море было неспокойно. Легкий бриз приносил издалека тошнотворный запах. Берег был усеян трупами морских обитателей. Высохшие на солнце водоросли, перепутанные в причудливом узоре. Множество аурелий и корнеротов, под лучами светила превратившиеся в серые студни. Несколько рыб, выброшенных на песок и терзаемых мухами. Неподалеку от нас с Митричем валялся обглоданный дельфиний хвост. Я смотрел на него и думал, что моя жизнь пролетит, от меня останется такой же обглоданный хребет, и никто, кого я любил или люблю, не будет по мне скучать. Жизнь возьмет свое, и когда я исчезну, пойдет себе дальше. Одиночество, сопровождающее меня в жизни, пойдет вслед за мной и в смерти. Все так или иначе исчезают. Почему я должен быть исключением?

— Итак, ты снова здесь, — говорит Митрич. Его смуглое лицо, изрезанное морщинами, почти никогда ничего не выражает. Его неаккуратная борода пахнет рыбой, дешевыми сигаретами и солью. Он всегда спокоен. – Ты же знаешь, что ничего там не найдешь. Почему бы тебе не остановиться?

Неподалеку от моря в этих местах есть лес. Когда-то в шестидесятых его посадили. А через некоторое время он сгорел дотла.

Мне исполнилось десять лет. Отец из куска дерева выточил мне походный посох. В моих играх он служил мне и космической винтовкой, и двуручным мечом.

Мы бродили среди обугленных стволов ранним утром. Солнце уже припекало, пробиваясь к нам сквозь скрюченные черные ветви. Земля под ногами была рыхлой, большей частью покрытой песком. Здесь всегда было очень тихо. Иногда хрустели ветки под нашими ногами. Мы с Олесей гуляли под папиным присмотром. В десять лет ты не видишь в окружающих вещах, даже самых зловещих, никакой реальной опасности. В десять лет мир вокруг представляется тебе большой, бесконечной игровой площадкой.

Я бегал среди черных обгоревших деревьев. В моем воображении представали картины из старинных легенд. Мы были охотниками, воинами, рыцарями. Мы сражались с чудовищами. В воздухе раздавался то и дело сильный грохот — тук! тук! тук! – и мой победный клич возвещал всем затаившимся призракам, что монстр повержен. Я пускался на поиски нового. С неутомимостью ребенка я бегал среди мертвых деревьев и искал новое чудовище, от которого должен был спасти Олесю.

Передо мной возникает огромный поваленный исполин. Массивный ствол едва ли могли охватить двое взрослых мужчин. Его многочисленные черные ветви возвышались над землей и венчали исполина подобно причудливой короне. Или, подобно зловещей коварной паутине, должны были ловить зазевавшихся путников. Так или иначе, поверженный временем и огнем, он всё еще был опасен. От него, раскаленного солнцем, веяло углем и жаром. На моих глазах он превращался в могучего дракона, самого опасного на всем белом свете.

Я вскинул свой деревянный посох, прищурился, глядя в глаза чудовищу, и смело ринулся в бой. Тишину мертвого леса вновь нарушил яростный стук ударов. Под моим натиском ветви чудовища, сухие и немощные, ломались с невероятной легкостью. Несколько взмахов посохом, и одна из лап с узловатыми ветками сломалась и упала на землю. Дерево жалобно скрипело под моими ударами. Из опасного и могучего дракона оно превратилось в обыкновенный ствол с обломками ветвей. Я поставил на него ногу, воздел вверх руку с посохом и закричал от радости. Пугливая Олеся пряталась за отцом. Он спросил, улыбаясь:

— Ну что, победил?

Мы возвращались назад, в степь, и я без умолку рассказывал отцу и сестре о своих приключениях.

— Видели, как я круто победил? Видели, как его лапы поломались? Я его мечом вот так вот и вот так, и еще так уэээу, вжих!

Я смотрел на Олесю, она шла рядом с отцом. Потом меня отвлек скрип, раздавшийся за моей спиной. Я обернулся на него. А когда посмотрел на отца, моей сестры рядом с ним не было. Она исчезла.

— Замор, — говорит Митрич, втягивая воздух и фыркая. – Чувствуешь?

Облако сероводорода иногда поднимается из морской глубины. Всё живое, попавшее в это облако, умирает. И после на берег выносит многочисленные трупы. А в воздухе некоторое время можно почувствовать специфический тухлый запах. И невзирая на ясное голубое небо и приветливое солнце над головой, картина перед глазами не внушает добрых чувств. Унылая смерть шагает по песку, его омывает морская волна. Рыбаки называют это замором – когда сероводород вырывается здесь на глубину выше двухсот метров и убивает рыбу.