Прощай, Шиш - Махал. Книга первая.

Пролог

Уже в этом тысячелетии, примерно лет двадцать тому назад или чуть меньше, в кроне высочайшего в мире дерева - Священного Баньяна, чья макушка упиралась в беспощадное индийское небо, для отдыха остановились пятеро ведических особ: Лакшми, Сарасвати, Парвати, Кали и Дурга. Собственно, хорошо различимы были только две Богини - Саро и Лакшми; силуэты же трёх последних то неясно проступали в листве, то сливались друг с другом и крадущейся темнотой. Гонимые муссонами, измученные Деви прибыли в эту часть страны издалека - с плато Декана, что имеет наклон в восточную сторону, куда плавно стекает мутный Ганг, устремляясь к Бенгальскому заливу - самому большому, из сотворённых Брахмой в час скуки и вселенского одиночества. Паря над зноем, от которого трескались даже красно-бурые плодородные почвы Махараштры, а подступающие траппы Северо-Запада своим жаром могли испепелить их лёгкие сари, Деви были вынуждены делать остановки на кальпаврикшах, попадающих на пути. Пересекая огромные пространства Индостана, двигаясь выше к Северу, в долину Кулу, передвижной пантеон направлялся в Гималаи, в Царство Индрасан. Направлялся он туда с благородной целью - помириться в очередной раз с местными молодыми богами, числом более четырёхсот, поражавших своим вольнодумством и нежеланием прислушаться к Старшим. Богини собирались раскрыть перед ними пыльные свитки с пуранами, чтобы вместе очистить их от накопившихся за тысячелетия противоречий, но сохранить за собой первоначальный престиж.
Тем вечером, восседая среди мощных лиан Священного Древа Желаний, посланницы Великого Брахмы жаловались друг-другу на то, что это пекло невыносимо не только для смертных, но и для них, обладательниц всех космических полномочий.
- Отец наш велик, - начала привычно сетовать его любимая умница-дочь Сарасвати, разминая затёкшие стопы, овеваемые белоснежными крыльями ручного лебедя. - Даже слишком велик. Имея четыре головы, он глух к нашим затруднениям. Чтобы видеть меня повсюду Отец создал себе пятый лик, но не догадался повелеть Варуну с Митрой умягчить дождём огненный жар от пышущей им земли.
Действительно, в тот майский вечер по всему Уттар - Продешу жара стояла особенно удушающая; важные персоны были вынуждены вновь прервать свой божественный путь, разбив небольшой бивуак во влажной и тенистой листве, легко покрывающей пространство до пяти акров и так далеко простирающей свою тень, что десять тысяч человек могли собраться под её сенью.
- Послушайте, Деви! - ловко сбивая насекомых со шкуры тигра, из мощной груди которого раздавалось усталое сопение, оживилась Дурга.- А ведь, пожалуй, у нас и в этих краях дело найдётся. - Богини были ужасно любопытными, поэтому разом повернули к ней головы и зашевелились, прищёлкивая пальцами многочисленных рук, что означало крайнюю степень заинтересованности.

- Прямо сейчас неподалёку, на северо-западе от Лакхнау - в Чоуке проходит обряд Гарбхадхана-Самскара в доме одной молодой, семейной пары. Это очень набожные и достойные люди. Астролог выбрал для них благоприятный час, и муж женщины уже решил, что во время соития будет удерживать мизинец жены. Он такой душка, этот муж, - Дурга смущённо заулыбалась, - непременно хочет девочку. В положенный срок, в месяц Пхальгуна она у них и родится. Но, - грустно вздохнула Деви, - жизненный путь её родителей подойдёт к своему концу через восемь лет и девять месяцев, отсчитывая от сегодняшней ночи. И этого не изменить. Но мы можем облегчить участь их дочери, которой предстоит остаться без материнского присмотра ещё до установления «красного снегопада».
- Мир кишит сиротами, - вышла из её смутной тени и оскалилась Чёрная Кали. - Они копошатся в миллионах канав, полных нечистот. Почему эта личинка заслуживает нашего внимания ещё до обряда Имянаречения?
Ответ Дурги был неожиданно пылким:
- Калика- Калика мы с тобой обе знаем, что такое Равновесие. Сироты, о которых говоришь ты, родились в сточных ямах, будут жить в сточных ямах, и придёт время, умирать в сточных ямах. Девочка же, что просит сейчас у Богов её отец, родится в любящей семье и не выживет на улице, какое бы имя ей ни было уготовано.
- Она всего лишь станет отвечать за собственные страдания и наслаждения, вот что такое - Равновесие. Мы не феи, а Богини, - всё больше раздражаясь, прошипела Черная Мать; её не убедили и не разжалобили доводы второй сущности.
- Сестра, - терпеливо объясняла Дурга, - в книге человеческих судеб - ты моё отражение, и мне ли не знать тебя? Когда голодный музыкант или больной поэт обращаются к тебе за милостью, ты отвечаешь: «Дитя, тебе не нужно много знать, чтобы угодить мне. Только люби меня всем сердцем. Говори со мной так, как ты хотел бы поговорить со своей матерью, если бы она взяла тебя на руки».
- Тогда, пусть, придёт к этой кальпаврикше и попросит! - уже вовсю рокотала Чёрная Разрушительница.
- О! Она придёт. Вот только немного подрастёт и придёт к нашему дереву,- Дурга дотронулась до костлявого тела Кали, пытаясь умиротворить Великую Разрушительницу. - И будет приходить к нему всю жизнь в первую весеннюю ночь Васанта Наваратри, чтоб благодарить нас за Справедливость подношениями, которые только станут ей доступны. Обещаю.
- За Справедливость?! - огрызнулась Кали. - Нельзя управлять только добром. Есть день - есть ночь; есть свет - есть тень, - она принялась неторопливо слизывать длинным, чёрным языком пот со своих плеч. - Жизнь без зла - это всего лишь человеческие иллюзии, А когда иллюзии достигают максимума, они заставляют человека страдать ещё больше. Ты этого хочешь? - Тёмная Богиня наконец впрямую обратила свой ужасный лик на Дургу. Но та не уступала ей в упрямстве, а потому напомнила:
- Ты же любишь детей, Кали! Загляни в себя как в меня. Душа, поклоняющаяся Богине, всегда остаётся маленьким ребенком. А душа, которая становится ребенком, находит в Богине мать. – Кали, молча вращала головой и громко выдувала воздух через угольные ноздри - о чём она думает, понять было невозможно. Ясно было одно, Чёрная Богиня гневалась. Остальные Деви тоже размышляли, и на краткий миг воцарилась тишина, посреди которой вдруг пискнула в где-то в гнезде маленькая птица, очевидно, разбуженная их перебранкой. Напряжение, повисшее между многовековыми, уставшими ветвями, отзывалось лишь слабым потрескиваниьем сучьев.