Прошлое в тени настоящего

Глава 1

Жизнь на кусочки нарезает моменты,

меняя все быстро…

…фрагмент за фрагментом.

Однако на главном останутся метки,

в архиве… под сердцем…

…любимые кадры твоей киноленты.

— Сережа! Сережа! Сереженька!

— А-а-а!?

— Дорогой, все хорошо! Я рядом!

— Я опять кричал во сне?

— Да!

— Боже! Прости! Сильно тебя напугал?

— Я привыкла. Ты же знаешь.

— Не хочу, чтобы ты привыкала к такому.

— Милый, но это все еще ты. И все еще такой теплый и ранимый ото сна. Крики когда-нибудь пройдут.

— Думаешь? — недоверчиво перебил ее он.

— Знаю. Все пройдет.

— А я уже не верю. Это какой-то нескончаемый кошмар. Ты, наверное, уже устала.

— Это часть тебя. Тем более я знаю причину.

— Ты должна меня ненавидеть.

— Почему?

— Именно потому, что ты знаешь причину. — Он встал и, подойдя к окну, резко отдернул шторы.

Его силуэт конкурировал с первыми лучами света, которые еще очень аккуратно и насторожено пробирались в их спальню. Сегодня день не обещал ничего позитивного в части погоды. Но свет сочился сквозь витражи, он обволакивал его тело и тянулся к ней. Свет был молочный, туманный, тягучий и сырой. Но он был. Свет был. И это уже хорошо.

Дождь начинал рисовать свои первые линии. Он продирал гладь стекла, однажды надеясь его проточить. Напрасно! Это было очень сложно сделать. Вопреки всей этой новомодной литературе про то, как надо себя поднять с дивана и сделать невозможное, либо начать хотя бы со стойки супергероя, так часто хотелось послать все и не делать ничего. Реально, «счастливые» лица соцсетей больше раздражали, нежели мотивировали. Она понимала, что это временная слабость, что она испачкала себя ей. И что надо все же брать пример с дождя.

Из месяца в месяц, из года в год, из столетия в столетие, из века в век он продолжает настойчиво свое дело и, надо отдать ему должное, частенько добивается успеха. Взять хотя бы эту дыру, да что там дыру, дырищу на дороге около их подъезда. Вчера бахнула в нее днище машины, думала, что пробила колесо, слава богу, обошлось. А ведь асфальт клали меньше года назад. Но у дождя как-то получилось пробраться в самую суть корявых ручек тех, кто это делал. Он смог оголить ущербность их профессионализма. Он смыл всю пыль процесса, оставив в итоге дырень, сияющую своей чернотой и утягивающую в нулевой результат.

Она продолжала смотреть на своего мужа, а он продолжал стоять к ней спиной, наблюдая за новым днем. Не видя лица, она чувствовала, как каждая его мышца была напряжена. Тело способно нам сказать о многом. Его язык увлекателен для того, кто научился его читать. Так вот тело ее мужчины говорило лишь о том, как тяжело дается ему новый вдох еще одного дня. Это тело однажды натянулось, как струна, и не хотело расслабляться.

В детстве она любила такое растение, плод которого, созревая, лопался от касания. Она не помнила его название и вообще не была уверена, что когда-то знала. Это было не важно. Важно лишь то, что в конце августа можно было подойти, дотронуться до этой части растения, и оно сразу же лопалось, и во все стороны разлетались семена. Семена новой жизни. Они стремительно летели вниз, чтобы вонзиться в землю настоящего и прорасти будущим.

Если сейчас подойти к его телу и дотронуться, он тоже мог лопнуть и разлететься во все стороны, только не частичкой новой жизни. Он мог взорваться мельчайшими фрагментами ненависти. На каждой его игле был бы яд нежелания жить. Яд, который он хранил в себе, который разрушал его ежесекундно.

Она старалась помочь. Ей не легче, но она смогла справиться. Он же продолжал тонуть в чувстве вины. И каждый день уносил его все дальше от берега. Еще чуть-чуть и она уже не сможет до него дотянуться. Еще немного и он не схватит руки. Он изменился. Она понимала, что прежнего его уже не будет. Она тоже не сможет быть как раньше. Но жизнь ведь продолжается. Им надо учиться ее жить.

— Сережа! — мягко произнесла она, боясь потревожить его мысли.

— Да, Веруся.

— Как ты?

— Норм. Я долго так стою?

— Я не считала минуты. С тобой время летит.

— Можешь порадовать своего мужчину?

— Дорогой, хочешь кофе, может, омлет?

— Хочу манную кашу!

— Неожиданно!

— Сам не верю сказанному. Вот прям почувствовал, что хочу и все!

— Я сейчас гляну. Мне кажется, манки нет у нас. Если только осталась после … — и она оборвала себя на полуслове.

— Да, он ее очень любил. Странно, я всегда удивлялся, почему именно ее. Она ведь такая жижная. Такая склизкая. Такая растекающаяся. А он ведь был другой.

— Да.