Просто люди

Про Софью Михайловну и Наума Моисеевича

В конце 80-х, во время учебы в университете, я очень любила заниматься в библиотеке. То в первом гуме засидишься, то в фундаменталку пойдешь, то в общий зал Ленинки, а то и в районную библиотеку.

В нашем беляевском заповеднике библиотека находилась в доме кооператива «Первопечатник Иван Федоров» (от нашего ЖСК «Космос» семь минут пешком через школьный двор и мимо детского сада), и рулила ей Светлана Григорьевна Семенова. Она в ту пору занималась Николаем Федоровым, его «Общим делом» и тем, как эти философские круговерти отразились у Платонова. Именно поэтому в библиотеке постоянно организовывались какие-то радения для своих, на которые, насколько я помню, читателей со стороны никто не звал. Просто в какой-то момент нужно было освободить помещение для спецмероприятия.

Когда я переехала на Академическую, оказалось, что здесь тоже есть библиотека, что она находится прямо в соседнем доме и что в ней по понедельникам вечером тоже что-то происходит. Более того, заведующая Софья Михайловна Олинова, которая мне вначале показалась очень строгой и даже отстраненной, после того, как меня официально представили общие знакомые («это Танечка, дочь наших друзей»), стала активно зазывать меня на эти понедельники.

«Танюша, сегодня обязательно приходите. И маму не забудьте позвать. У нас такие люди. Вы Михаила Наумовича Эпштейна знаете? Нет? Как же так? Мы с ним до недавнего времени работали. Он недавно в США уехал».

Понедельники назывались клубом «Образ и мысль». Организован клуб был в самом начале перестройки. Немного настораживало сокращение — ОМ — и те кренделя смыслов, которые на него накручивали завсегдатаи — интеллигенты-графоманы и любители прекрасного. Когда они расчехлились во время чаепития, мы с мамой нервно переглянулись и поняли, что скоро речь пойдет о творческой энергии, цветах ауры, духовных практиках и трудной судьбе еврейского народа.

Тем, ради чего люди ходили в ОМ (кроме причастности к элитному интеллигентскому клубу), были творческие лекции и чтения по кругу. Дурные и не очень стихи, конспирологические любительские исследования, короткие рассказы, эссе за всё хорошее против всего плохого, мемуары про тайные сходки местечковых сопротивленцев советскому режиму на элитных советских дачах, переводы криптотекстов с идиша и украинского — короче, там была вся взвесь развала СССР, ценность которой я оценить не могла, а потому остро ощущала свою неуместность в этом пространстве.

Мама побывала в ОМе один раз и после этого любезно раскланивалась с Софьей Михайловной на улице, но в библиотеку не заходила. Меня хватило на два раза — и я вернулась к простому сидению в читальном зале.

Софья Михайловна была явно разочарована, но симпатии ко мне не потеряла. И вот однажды, когда мы столкнулись в бывшей «Диете», в которой каруселью менялись владельцы, названия и вывески, она сказала: «Танечка, в этот понедельник будет читать мой старинный друг Наум Моисеевич. Он приехал посмотреть обновленную страну. Это счастливый случай. Очень прошу вас быть».

Я не знала, кто такой Наум Моисеевич, но знала, что возраст и просьбы надо уважать. И пришла.

Говорят, что даже у самого бездарного поэта есть одно стихотворение, которое задевает сердце. Честно говоря, я не знаю, какой поэт Коржавин. До сих пор не поняла. Но одно его стихотворение — по сути вторичное, неровное, написанное «по мотивам» прорывного «Угла» Павла Когана, впервые услышанное мной в районной библиотеке под гудение электрического самовара, — оказалось в том числе стихотворением про меня.

А это уже немало.

Меня, как видно, Бог не звал
И вкусом не снабдил утонченным.
Я с детства полюбил овал
За то, что он такой законченный.
Я рос, и слушал сказки мамы,
И ничего не рисовал,
Когда вставал ко мне углами
Мир, не похожий на овал.
Но все углы, и все печали,
И всех противоречий вал
Я тем больнее ощущаю,
Что с детства полюбил овал.

Больше я Коржавина не видела. Чтения его не вызвали у меня жгучего желания купить книгу, узнать больше. Но строки полудетского «Овала» сразу же впечатались в память — с неправильными южными ударениями и красивостью, но не только. И помнятся, хотя уже почти 30 лет прошло.

Софья Михайловна давно уехала в Америку, не выдержав реалий обновленной страны (последней каплей был дефолт). ОМ до сих пор работает. А Наум Моисеевич умер.