Простой деревянный крест

Простой деревянный крест

 В комнате витал густой дым от сигар, смешивающийся с запахом квашеной капусты, жареным мясом, луком, а так же нечто невыносимое, окутавшее одного из крестьян, сидевших за дальним столом. И хотя я уже был прилично пьян, эта ядрёная смесь чеснока, запаха пота и конского стойла продолжала действовать мне на нервы. Я встал, оглядел трапезную, в поисках небольшой тяжёлой вещи, которую мне страшно как хотелось запустить в этого немытого вонявшего оборванца. В особенности, привлекли моё внимание старые массивные стулья, дышащие на ладан, опустевшая тарелка прапорщика Пахомова, из которой сиротливо торчала куриная нога, крынка со сметаной, которую осторожно, словно корону правителю, нёс десятилетний разносчик, а так же большая икона Божьей матери, с которой добрейшая женщина мира с непередаваемой укоризной смотрела на всех людей, жрущих в трапезной постоялого двора.

   - Степан Петрович, не смотрите на неё так, - проворковал Пахомов, - У меня хватит денег на то, чтобы угостить моих дражайших друзей, вдоволь угостить, с реками вина, с горами вкусной еды, да с плясками цыган, но вот на расплату за ваши новые проделки... - многозначительная пауза, - Увольте, ни куриной ножки не дам!

   - Ах ты... вошь скупая, Семён Ильич! - проговорил я, растягивая слова, - Где ж тут развеселиться молодому офицеру, да без малейшей какой драчушки?

   - Веселиться ты будешь на войне, Павлуша, - Пахомов потеребил длинный рыжий ус. Ему поглаживание своих усов, похоже, доставляло больше удовольствия, чем дурение голов хорошеньких крепостных, а так же проникновение в спальни светских дам, - Я уже своё отыграл, а тебе ещё предстоит...

   - Да тебя просто выгнали в шею, Пахуля! - я хотел сказать ещё что-то, смачное, но язык почему-то не желал со мной разговаривать.

  - Ты эти слова оставь, Степан Петрович! - возмутился отчего-то корнет Симёнов, - Не пристало офицерам...

   - Ах, да, честь... чтоб её к чёртовой бабушке! - откупорил новую бутылку, встал, выдул половину.

   Ну, коварный мой язык, а вот и не удастся тебе в этом-то мне помешать! Не удастся, дрянь ты эдакая, неразговорчивая!

   А они все на меня смотрели недружелюбно, укоризненно, словно украли этот взгляд у женщины с иконы: и офицеры, друзья мои, прапорщик Пахомов, корнет Симёнов, и этот... имени этого обер-офицера я уже не помню... и хозяин сего заведеньица, и даже прихвостень его, этот сопливый мальчишка, нёсший на подносе румяный пирог к крестьянам, затаившимся на дальнем столе... Ишь как глазки-то вылупили... Гады! Кроме офицеров да их тут никого и нет, семь столов свободных, а они как зашли, так и выбрали самый далёкий от нас... Они точно что-то замышляют, все, и непременно дрянь какую-нибудь! Ох, трапезная начинает кружиться... ну, потанцуем с тобой, прекрасная дама?.. Да что они все вылупились на меня так? Кстати, я вроде бы с кем-то танцевал... А где, собственно, моя прекрасная партнёрша? Фух, как накурили мы... как накурили! Свежего воздуху бы вдохнуть... морозного! Но ещё ж не зима... кажется, ещё только осень... Чёрт, да я тут, кажется, тону, в этом дыме и смраде... Надо поскорее наружу, к воздуху...

  Я вышел на крыльцо. В лицо дохнула гнилью осень. Укоризненно прошуршали берёзовые листья, подхваченные ветром с сырой земли. Серьёзно взглянул оборванец с угловатой палкой, сидевший на верхней ступеньке у перил. У-у, какой тяжёлый взгляд... мне от него становится дурно!

   - Пшёл вон! Падаль! - проорал я, не вынеся молча укоряющего меня мужика, - Пшёл вон, собачий сын! - и, поскольку он продолжал сидеть, пинком скатил его с лестницы.

   Оборванец медленно поднялся. С щеки, расцарапанной о какую-то щепку, медленно потекла кровь. Капли так и норовили поскорее слиться с холодной влажной землёй.

   Жаль что не зима, что нет снега... вышло бы красиво: снег, алые цветы на нём... Вот, как на той, первой моей войне... руку жгло и холодом, и болью, но это было красиво: кровь, снег, убитый неприятель возле меня... Ох, ты, мать честная, да я бутылку с собой прихватил! В ней что-то ещё осталось! Пл-е-ещется... Эх, хорошо! Кабы не эта противная сырость, грязь, вышел бы прекрасный закат... Слышал, что средь крестьян шепоток пошёл, что де мужа нашей Екатеринки не убили... Вот ведь выдумали! И кто только додумался? Ну да, их понятно, этих оборванцев-то: пока мы, молодые прекрасные удалые офицеры, воюем, они тут вкалывают на своей скудной жадной земле. А у тех модников, в тылу, то и дело шляпок не хватает да платьев... Эк, хороша была Настасья Филиповна... Что в платье, что без... И кой чёрт её муж вернулся так не вовремя? Кабы не Пахомов, которого тогда ещё не выгнали за пьянки и дебоши, я бы влип... Он хороший, дрянь эта... Пахомка... Я бы ему цветочков принёс... Может, сегодня цветёт папоротник? Чёрт его знает, цветёт он или нет... да и, кажется, не сегодня... чёрт, а я бы с удовольствием нашёл цветок папоротника, клад... потом второй, третий... Тогда можно и в отставку, ежели отпустят: отпуска-то маловато, чтобы вдоволь покутить... А там вино, дамы, крестьянки, вино, вино, дамы... вино...

  Мечтательно вздохнув, допил бутылку, разбил её о перила - оборванец предусмотрительно начал отступать в сторону дороги - и побрёл от постоялого двора, от деревни, к лесу, за заветным цветком папоротника...

   Вечер был премилый. Для полной картины не хватала бутылки с вином, булочек с вишнёвым вареньем, симпатичной дамочки возле меня... и желательно, чтоб незамужней! Лучше эдакую молоденькую, пышненькую... А, впрочем, нет, лучше женатую... тьфу, замужнюю! А то на холостой-то меня, чего не доброго, потом возьмут да и женят... и воплей будет больше, чем торжественной свадебной музыки... про то, что соблазнил, опозорил, и прочее, прочее...