Против богов

Глава 3

Глава 3

Ох, доля девичья, доля недолгая, время веселое, да скоротечное. Была дитя малое, будто репей дикий, за подол мамкин цеплялась. Да репей-то цветком оказался. Вот и росла ромашка нежная, красой наливалась. В ватаге шумной и не разобрать, где девка, где парень. На одно лицо ребятня шумная да шустрая. А как в пору вошла, да заневестилась, так уж иной стала. И глядит искоса, глаза ясные под ресницы прячет, и щеки румянятся, коль друг вчерашний по-взрослому поглядит. Хороводы ведут девки бойкие, венки плетут да всё с песнями, а как в пляс пойдут, тут уж и дух у парней перехватывает.

Вот и распустился цветок духмяный, мамкой с батькой взлелеянный. Придет теперь парень хваткий, да и сорвет ромашку нежную, к себе домой заберет, да один любоваться станет. Вот она доля девичья, от забав шаловливых в замужество, чтоб из девки бабой стать да матерью, да о муже любимом заботиться. А как на девок иных поглядит, так и вздохнет с тихой завистью, время легкое вспоминая.

Вот и пришла пора Эринкина, из цветка-то ягодкой становится, да заботы новые на плечи взвалить. Сидит себе девка в волнении, руки к груди прижала, ждет, когда призовут.

- Спустись, Эринка!

Голос-то мамки весельем лучится, ей-то праздник великий, а девке от волнения тревожного хоть волком вой. Уж давно б на жениха глянула, да только мамка хитрая дверь поленом подперла. Чтобы чадо шустрое по дому не бегало, порядков установленных не нарушило. Вот и сидит Эринка в томлении, часа своего дожидается, ей к сватам без призыва идти не положено. Да вот и позвала матушка для порядка, а сама наверх поднялась, чтоб полено от двери убрать, да дочь смущенную к гостям вывести.

А глаза-то у мамки светятся, да дух хмельной чуется. Не пьяна родительница, но чарку добрую с разрешения батюшки со сватами выпила. А как не выпить, коль день такой значительный? Не кого-нибудь, дочь младшую, в девках застрявшую в жены отдать просят. Отдадут теперь кровиночку, с рук сбудут, да с душой чистой останутся. А кому отдадут? То родителям знать лучше. Да только душа-то Эринкина уж знакомцем новым полнится, вот и сидит, волнуется, да о доле своей тревожится. Теперь уж не до выбора, да и выбора нет. Один жених всего и нашелся. Быть Эринке женой мужней, как пить дать, согласием мамка с батькой ответят.

- Идем, - строго велит матушка, а у самой губы в улыбке дрожат. Спрятать радость свою пытается, да только она всё одно наружу лезет. Хорошо матушке, ладно батюшке, одной девке тревожно.

Оглядела Эринка матушку, да и вздохнула тяжко. Хороша мамка, взгляда отвесть нет возможности. Лицо круглое да румяное, глаза изумрудами яркими горят, а губы, что малина спелая. Волосы русые, в тугой узел скручены, да под чепец спрятаны, как всем бабам положено. То старухи древние уж платок надевают, а мамка-то Эринкина еще баба крепкая, собой ладная. Руки только загрубели от работы домашней, да ноги тяжестью налились, а так-то и не старуха вовсе, цветет себе матушка, не увяла.

Сама-то Эринка в батьку любимого. И глаза в него синие, и волосы цветом на орех спелый похожи. А вот губы полные да красные, как у мамки родимой, на ягоду спелую похожи. Да и статью в матушку, телом стройная да ладная. Загляденье одно, а не девка выросла. Не была б шебутной такой, давно б женихи на части рвали, да норов подвел.

- Ну! – насупила брови матушка. – Иди, горе горькое. Заждались тебя.

Вздохнула девка да из светелки и вышла. Оглядела мать дочку, во все стороны повертела, бусы поправила, сережку висячую на ладони подержала. Рассмотрела на платье вышивку диковинную, что для такого случая с дочкой вместе делали, подол одернула да и подтолкнула вперед со вздохом:

- Ох, ты ж, доченька, - на том страдания и закончила.

Пока спускалась Эринка по лесенке узкой, дышать опасалась, всё к Ариде-заступнице взывала, чтоб купец пригожий внизу сидел. А как вышла к гостям, да взглядом пытливым их окинула, так и потупилась, тоску и горечь скрывая. Не купец сватов послал, не он подле отца восседал важно. Всего лишь Тилис – сын кузнецов. Вот уж и не ведала Эринка, что он глаза об нее ломает. Да и сам не по нраву был. Здоров Тилис, что медведь лесной, да и хмурый такой же. Глаза, что угли, черные, а ручищи, как молоты. С чего вдруг прийти решился? Или батька заставил? А хоть и батька, глядишь, вместе отвертеться от свадьбы решат.

- Кланяйся, - зашипит в спину матушка.

Эринка пополам переломилась, поклон отвесила и снова очи в пол устремила. Что сказать – не знает, как повернуться – не ведает. Стоит, глаза прячет.

- Вот и дочь моя, - отец сказал, да будто к месту припечатал. – Эрин у нас рукодельница, сама платье вышивала, ночей не спала, жениха желанного ожидая. Вот и дождалась.

Дождалась, да не того. А кого ждала, того сама же прогнать успела. Иную судьбу дух предрек, иного жениха выбрал. Да только как сознаться Эринке, что в ночь без спросу до озера тайного бегала? Без надзора и благословения, словно баба падшая. Вот и молчит, бедная, слезы унять пытается. Да вдруг и вспомнила, будто было еще предсказание, да о чем – позабыла. От волнения и страха перед озером слушала плохо, о женихе лишь грезила, вот и вышло так: есть слова заветные, а о чем – не ведомо.

- Эрин, - мамка в бок толкает. – Ты на дары-то взгляни, что жених привез. Чай, для тебя расстарался.