Против богов

Глава 7

Глава 7

Сменяет солнышко месяц ясный. На небе черном то вспыхнут звезды, то погаснут. Зорька утренняя с вечерней чередуется. Идут деньки, бежит времечко, течет, словно реченька шустрая, не вернешь вспять, не догонишь. В душе моей обида стыдом заменяется, а потом опять обидой. То сержусь и ногой топаю, то молчу, ни на кого не гляжу, о милом своем думаю. Больно мне, будто ножом на части режут, а как осерчаю, так вроде и вздохну свободней. Только недолго это. Потом и вовсе ничего не хочу. Иду, куда скажут, говорю, что ждут, что велят, то и сделаю.

Денек первый держалась, второй крепилась, на третий за матушкой хвостом ходила, словно дитя малое, отойти страшилась, чтобы ноги меня к месту заветному не понесли. На четвертый с Тилем гулять пошла, сама напросилась. Он и рад, идет улыбается, а я молчу да головой киваю. Что спросит, всё невпопад отвечаю. Себя извела и его измучила. Сказалась, что недужится и сбежала домой, опять за мамкин подол уцепилась.

- О чем кручинишься, дочка?                                         

- Кажется тебе, матушка, веселая я.

- Ой ли…

А уж что на душе моей делается, даже подружка не знает. Как признаться, коли она теперь, как и все, жениха моего нахваливает? А я и не спорю. Хороший Тилис, да только друга в нем вижу, от любви его, как от огня шарахаюсь. И жаль мне кузнецова сына, а себя жальче. Он опять хмуриться начал, на мои метания глядючи. Смотрит пытливо, словно спросить о чем хочет. И опять свое заводит: «Моя, никому не отдам». И страшно, что о тайне моей догадался, и горько – отдавать-то некому.

Так четыре дня и промучилась, за околицу тоскливо поглядывая, истомилась вся. На пятый день не сдержалась. Как взошло высоко солнышко, так и ускользнула из дома тенью незаметной. До околицы шла неторопливо, за околицей и вовсе остановилась. Сердечко мое стучит, оглушает, ни ветра в деревах не слышу, ни пичуг малых, ни ворон крикливых, ни собак брехливых, ни детей шумных. Постояла-постояла, да обратно идти хотела, но почудилось, будто конь в лесу заржал. И не почуяла, как ноги понесли меня, только у кустов знакомых остановилась. Стою, дышу часто, за грудь держусь, а сама думаю, вот раздвину я ветки гибкие, а там стоит ненаглядный мой. Поглядит и скажет, пришла, мол. А я отвечу… Только что ответить и не знаю.

Не ровня я ему, и любовь моя запретная. Мамка велела от господ, как от огня бегать. Батька поучал, что у господ богатства невиданно, власти вдосталь, земли взглядом не окинуть, а у простого люда только порты с дырой да честь с гордостью.

- То дары нам богами даденные, их беречь крепче жизни надобно.

Вот и стою честная и гордая, а сама мечтаю, хоть еще разочек взглянуть на друга сердечного. Хотя бы полразочка, да чтоб на всю жизнь налюбоваться. Хоть попрощаться с ним, только ведь князю девка деревенская не нужна, а уж с женихом сговоренным и подавно. Ох, и тяжко, ох, и маетно. Так стояла перед кустами и мучилась, а потом решилась. Зажмурилась и ветки раздвинула. Тишина… Глаза открыла, а там и нет никого.

- Ох, ты ж горюшко…

Вздохнула и уселась под деревом ждать. Долго ль ждала или коротко, да только солнышко книзу пошло, вечер приблизился, а князь Арнард так и не появился. Вот и пятый день впустую прошел. Помыкалась по дорожке, потопталась у луга широкого да обратно пошла. Иду, сама над собой смеюсь невесело. Ишь, чего девка удумала. Пресветлого встретить собралась. То купец Арн приезжал, а князю Арнарду до Эринки дела нет. И с чего бы ему обманщицу вспоминать? А мне зачем по обманщику сохнуть? Топнула ногой да в деревню бегом побежала.

В деревне остановилась и тише пошла. Соседям улыбаюсь, здороваюсь, бабке Рагнете поклонилась. Вот ведь старая, так и не сказала никому, что меня как-то с утра раннего приметила.

- Эринка, погоди-ка!

- Простите, бабушка Рагнета, мамка заждалась.

И дальше поспешила. О чем расспросить хочет, чего выведать? Ни словечка не скажу, моя тайна пусть моей только останется. А у дома моего уже Тиль дожидается. Завидел меня и встал посередь дороги, не обойдешь. Глядит исподлобья хмуро, пытливым взглядом осматривает.

- Куда бегала невеста моя? Где пропадала?

Спросил, а сам кулаки сжал, неужто ударить собрался? Отступила я на шажок, еще на один, а Тилис один шаг сделал и ближе, чем был стал, не равняться мне с его поступью.

- Что ты, Тиль? Ополоумел? Никак ударишь?

Он остановился, на руки свои удивленно взглянул да за спину их спрятал. После головой мотнул:

- Тебя не трону.

- А кого же еще тебе трогать, коли кроме меня, и нет никого?

- Так ли и некого?

И взгляд в то сторону, откуда я пришла, бросил, злой взгляд, жгучий. До косточек меня это взгляд пронял, да только ведь и вправду одна я теперь одинешенька. После на меня посмотрел и поник разом:

- Думаешь, слепой я? Думаешь, не вижу, что с невестой моей делается? То кошкой шипишь, отгоняешь, то вдруг чуть не на шею кидаешься, а то и вовсе, будто мертвая. Вроде и дышишь, а в глазах свет потух, пустые глаза у тебя стали, Эринка. А недавно светили ярче солнца, только при взгляде на меня гасли, словно свечу задули. Кто враг мой? Скажи мне имя его. Коли раньше не успел, теперь соваться промеж нас нечего!

И опять кулаки сжал. Страшный совсем стал, незнакомый. Вздохнула я украдкой да подошла к нему, за руку взяла и в глаза заглянула. Так и вздрогнул жених мой, от меня дернулся, а после тяжело оглядел и сам за руку взял.

- Тяжко мне, Эринушка. Вроде и моя теперь, а совсем чужой стала. Раньше пробежишь, хоть взглядом скользнешь, поздороваешься, а теперь и вовсе стороной обходишь. И ведь могла бы привыкнуть ко мне, да только чую я, что пробежал меж нами Дух Черный. И ведь не было никого, точно знаю, а теперь ты сама не своя. Поверил бы, что свадьбы боишься, только ведь душа беду чувствует. Кто он? Скажи ты мне, ненаглядная, не мучь ты меня.