Против богов

Глава 15

Глава 15

Вот и еще миновал денечек, а мужа любимого всё нет и нет. Тоска да печаль одна. А без радости деньки и вовсе в года превращаются. Вот Эринке и кажется, что не седмица к концу подходит, а год цельный с концом встретился. Измучилась душенька, исстрадалось сердечко, истомилось друга милого звавши. И есться плохо, и спится коротко, сны тревожные одолевают. То снится Эринке, будто Арн, как брат его в болоте сгинул, то со стрелой в груди посередь поля широко лежит, вот и вскочит, вскрикнет со страха. А как чары сонные развеются, так в слезах и зайдется, от предчувствий страдаючи. А то стук вдруг послышится, вот и спешит к дверям, засов отомкнет, а там пустота одна да тишь ночная.

- Что вскочила, дитятко?

- Показалось, тетушка.

Глядит на жилицу свою Милолика, головой качает, печали Эринкины слушает да утешает. Обнимет заботливо, к сердцу прижмет, слова хорошие скажет. Слушает ее княгинюшка, головой кивает. Знаю, мол, тетенька, вернется Арн, всё ладно будет, да только ведь сердцу глупому замолчать не прикажешь, так ведь вскачь и просится. От дум невеселых и от надежд нечаянных.

Одно утешение только и есть, что в храм сходить, за мужа молить Заступницу. Чтоб от беды сберегла, да горя не допустила, и чтоб до дома дорожку белую выстлала. Пусть несет его конь быстроногий, с ветром споря, пусть к порогу вернет, а тут уж жена верная в объятья и примет. Обогреет гостя желанного, стол яствами уставит, в баньке жаркой отмоет, да к сердцу прижмется, лаской тело мужнино радуя. Отдохнет от трудов своих праведных, печалях да горестях позабудет, а о радости и счастье вспомнит, душой и оттает.

Еще радость была – с Арникой встретиться. Поглядишь на нее, а будто Арнарда повидала. Хоть и девка княжна, а с братом ликом, что капли водные схожи. Вот и полюбовалась бы на нее Эринка, да только не приходит Арника больше. То ли отец запрещает, то ли невестка ненадобна. А самой к золовке не сходишь, кто ж во дворец-то допустит? Вот и страдает княгинюшка, Милоликой одной утешаясь.

Да и все бы на этом Эринкины беды закончились, да только еще одна объявилась, откуда не ждали. И не сбежишь, не скроешься, сам князь гостем нянькиным стал. Арнике дорожку заказал, а сам-то и повадился. На другой день и объявился, как в первый-то наведался.

- Встречайте, хозяюшки.

А Милолика Эринку-то и спровадила.

- Сходи, - говорит, - на базар наведайся. Одна я гостя привечать стану, сама его попотчую.

Не стала спорить Эринка, ей оно и ненадобно. Корзинку взяла послушно, да и шасть за дверь поскорее, только пресветлому поклониться и успела. Следом за ней охранник увязался, а поодаль и соглядатаи тронулись. Как повелось у них, так и ходят по городу. Один сторожит, другие приглядывают, сами на помощь готовы броситься. Да только никто на княгиню не кинется, на жизнь пресветлую не покусится, вот и гуляют мирно, драк не затевают, на людей любуются, да и себя показывают.

А на Эринку-то глядеть залюбуешься. Плывет по улицам степенная, уж на что мужичка, а из себя величавая. Пообвыклась к городу-то, по сторонам глазеть перестала, рта в удивлении не раскроет, уж и вправду княгиня, только в платье простом. Коса на плечо перекинута, в ушах сережки – подарок мужнин, ярче солнца каменьями сияет. На перстах перстенек Арном дареный. Да и платье хоть и не из княжеских, а всё ж из ткани добротной пошито.

Мужики-то на нее оборачиваются, вслед поглядывают, да охранник ножичком поиграет, враз гляделки спрячут. А кто взгляд задержит дальше, того соглядатаи приласкать могут по-тихому, чтоб на жен чужих не пялился. А Эринка идет себе, ничего про это не ведает. Ей другие мужики без надобности, своего дожидается.

Привыкает к жизни городской княгинюшка, и с торговкой поспорить может, и охальника взглядом гневным ожечь. Да и пойдет себе дальше, за спиной-то охранник стоит, кто задирать станет, рот-то и заткнет. Вот и осмелела Эринка, смущаться меньше стала, глядит смелей да уверенней. Время придет и вовсе повелевать научится. Княгиней быть тоже наука нужна.

Вот так и нагулялись, полную корзину снеди набрали. На базар-то ее сама Эринка несла, а обратно страж ее верный, не дело это жене Арнарда рученьки надрывать. Тут уж и соглядатаи подтянулись близко. Заняты руки у охранника, так они на подхвате, оберегут, коль на то нужда появится.

- А и в храм схожу-ка я, - говорит стражу Эринка. Домой к няньке ей теперь совсем не хочется. Вот и ждет покуда князь не уйдет.

А после храма опять гулять решилась. На другую площадь вышли, а там еще базар, повеселей того, где побывать успела. Тут и шуты колесом ходят, и циркачи бродячие выступать затеяли. Вот и купила себе сластей княгинюшка, перед помостом встала да охраннику своему протягивает:

- Держи, друг верный, передохни маленько, полакомься.

Вдвоем стоят умиляются, от хохота за бока хватаются, уж больно потешные коленца пес с котом вытворяют. А потом Эрика и вовсе охнула, на мужика в шальварах глядючи. Стоит срамник по пояс голый, по себе факелом водит, а ничего ему не делается. Потом и вовсе огонь проглотил, княгиня глаза-то с испугу и закрыла, а мужик огонь обратно изрыгнул, стоит и ухмыляется. Вот уж диво дивное.

А как девка в платье лоскутном на канат забралась, тут уж все ахнули. Идет себе, не падает. То ногами махает, а то их так растянет, будто пополам порваться хочет.

- Ох, и отважная, - вздыхает Эринка. – А я б померла, сверху вниз-то глядючи.

- Так ведь девка-то ученая, - говорит ее охранник, глаза рукой от солнца прикрывает. – Абы кого на канат не пустят.

- И то верно, а то падали б на головы людские, будто яблоки спелые. Поубивались бы сами и других зашибли.

Хмыкнул охранник княгиню слушая, а после взгляд вниз опустил, да так в сердцах бранное слово и сказал. Увели лиходеи корзину полную. Всё, что купить успели, так к рукам и прибрали, пакостники. Тут и Эринка руками всплеснула – что ж это делается? Посередь дня обокрали! Уж запричитать собралась, да только соглядатаи тайные корзинку назад возвернули. Они-то не девку отважную смотрели, покражу сразу заприметили да лиходея поганого за руку поймали. А как вернули добро украденное, так опять тенью растворились, будто их и не было. Покачал головой охранник да больше корзину из рук не выпускал.