Против богов

Глава 2

Глава 2

Летит стрелой птица черная, распластала крылья смоляные, по ветру стелется. Над лесами высокими, над оврагами глубокими, да над реками, что тела свои, будто змеи извивают. А за реками лежит поле широкое, туда птица свернула да вниз глянула. А в поле шатры стоят островерхие, щитами круглыми украшенные. А меж шатров дымок сизый стелется, да воины вокруг костров устроились, ведут разговоры неспешные. Полюбовалась на рать великую птица черная, круг над полем сделала да и вниз полетела, хозяина своего углядев. А как к земле слетела, так на плечо ему и уселась, глазом желтым моргнула.

- Вернулся, Михай, - говорит хозяин, да и погладил птицу мудрую.

Стоит у шатра воин статный, на людей своих поглядывает. А глаза-то у него, будто лед стылые. Как заглянешь в них, так плечами зябки повести и хочется. Будто стужа лютая сквозь очи серые на тебя сама смотрит. В волосах темных прядь белая запуталась, словно инеем покрытая. На плечах накидка знатная, хвостами лисьими обшитая, да на груди медальон золотой висит, чин высокий подтверждает. Нет у воина ни добра, ни жалости, и любви согревающей тоже нет. А откуда любви взяться, коль душа на осколки разбитая, сердце в груди заморожено, да от памяти всего восемь лет последних. Имя вот только ему и осталось, на Арнарда отзывается.

А из любимчиков ворон один, кого прозвал он Михаем. А что за имя такое, спроси, не ответит. Просто вдруг с языка сорвалось, когда птенца из реки ледяной вытащил. Только ему кроха тепла последнего и досталась, отогрела да выходила. Верностью ворон за заботу платит Арнарду, а кто другой сунется, глаза враз выклюет. На людей недобро Арнард посматривает, а для птицы любимой слово ласковое всегда сыщется. Вот и сейчас поворковал с вороном да к большому шатру и направился, где царь и господин его проживает, воина верного дожидается.

У шатра царского стоят воины-охранники, глядят на прохожих с подозрением. Чуть опасность покажется, так мечи и вытянут, на защиту покоя господина своего, не задумавшись поднимутся. Без досмотра не пропустят к царю даже брата родного, все жилы вопросами вытянут. А пред Арнардом только поклонятся, да без слова лишнего в шатер пропускают. Нет у Алвора слуги преданней, чем рука его правая, во всех делах помощник проверенный. А коль про Арнарда кто слово худое скажет, того царь пороть велит без жалости, да только не нужна защита воину верному, сам любого в узел скрутит, не помилует. Такой он теперича князь пресветлый, про княжество позабывший. 

Вот и вошел в шатер царский Арнард с вороном Михаем, на плече усевшимся. Склонил перед господином своим голову буйную князь бывший да и замер слова государева дожидаясь. Глядит на Алвора, да в глазах ни почтения, ни радости, что сам царь его, как друга привечает, почетом да наградами окружил. Да только Алвору то без разницы. Сам себе слугу такого по склонности выбрал, сам рукой правой сделал, а коли надо будет, то и разжалует.

Только вот нет такой надобности, лучшего помощника и не сыскать боле. Те, что духом живы, у тех слабинки имеются. У кого баба любимая, да детишек воз полный, а кто до злата жаден сильно, кто за честь свою держится, а кого полна голова тайных помыслов. Таких слуг царь Алвор от себя в удалении держит, один Арнард у него без надобностей, да без умыслов тайных. Живет, как живется, что скажут, то и сделает. Не человек живой, а глыба ледяная. 

Осыплет царь Арнарда златом, да тот на него, как на горох простой смотрит. В меха укутает, а прислужник верный, для тепла возьмет лишь нужное. Во дворце поселил Алвор князюшку, а тому, что перина мягка, что земля твердое, всё одно, где спать будет. И любимой ему не находится. Ежели надобность будет, приблизит бабу, какая глянется, а как пресытится, так прочь от себя гонит, сердце женское не жалея. Ни детей, ни жен ему ненадобно, только меч волшебный да ворон любимый – вот и все его радости. Пусто на душе у Арнарда, да ему так жить удобнее.

- Говорят, ты во сне стонал, друг верный, - говорит князю Алвор. – Никак сны опять возвращаются.

- Реку видел, - отвечает князюшка. – До дна доплыть пытался, будто жизнь моя там спряталась, да только не пустила река, из воды вытолкнула.

Кивнул в ответ царь задумчиво да руки и потер.         

- Знать опять пора пришла зелье пить для спокойствия.

- Как скажешь, царь великий.

- Коли раз один дал согласие, теперь уж назад не воротишься. Не будет тебе снов тревожных, не вернется горе забытое. Ты мне такой, как сейчас нужен, без души израненной.

Молчит Арнард, слова в ответ не скажет. Ежели царь приказал, стало быть выпить зелье надобно, а от какой беды его Алвор снадобьем своим закрывает, того вспомнить не может. Да ему и ненадобно. Коли забыть согласился, стало быть, так нужно было, чего уж теперь поперек идти, коли слово господина стало за истину. Ему одному Арнард верит, а ежели и не верит, то вида не показывает.

Есть меж ними связь незримая, будто веревочка тянется. Куда Алвор идет, туда и Арнард за ним. Да только как сны тревожить начинают князюшку, так и слабнет привязь незримая, мысли свои появляются. Лезут из глубин ледяных лица разные, имена появляются, а чаще других одно лицо перед глазами встает. А лицо то женское, что небо чистое очи его синие, да уста манят сладкие, будто ягода спелая. И коса толстая цвета орехового. А как привидится лик знакомый, так стон из груди леденелой и вырвется, да слетит уст имя родимое:

- Эринушка.

Да вот кем была ему та Эринушка, вспомнить не может, как не старается. А как привяз-то слабнуть станет, так царь к себе вызывает, зельем заново поит. И чем годочков больше проходит, тем реже сны тревожные будят Арнарда, тем толще корка морозная, душу сковывает. А того государю иноземного и надобно, не отпустит добычу желанную из когтей своих острых. Будто коршун следит он за помощником, колдовскою силой опутывает.