Проводник звёзд

Сказка-быль.

Как рождаются сказки и легенды? 

Кто, приходя в этот мир, становится героем мифов и сказаний своего городка, народа, многих народов? 

Как переплетаются судьбы и деяния существ, принадлежащих разным мирам, родам, возможно, даже, временам?  
Вглядываясь ли в морозное ночное небо над фьордами, любуясь ли южными звездами на берегу теплого моря, тревожно ли всматриваясь в сполохи кровавого заката над выжженной пустыней или же выглядывая знакомые созвездия, мерцающие сквозь сочную листву деревьев, каждый из нас смотрит, в принципе, на одно и то же небо.   

Может именно там, в небесной выси, соединяются наши души, а судьбы выплетаются в различные красочные узоры? То знают только боги...  

Каждое существо, пришедшее в этот мир в муках и слезах материнских или же рожденное фантазией поэтов, писателей, непременно связано со звездным небом, а так же с другими созданиями, невидимой нитью.  
Ведь сочинитель – проводник звезд на земле.  
***  
Две тени в тумане. У самого поворота от тихого пруда. Тени двигались медленно, выплывали лишь на несколько мгновений, снова теряли очертания и растворялись между деревьями. 

Иногда одна тень устало усаживалась на скамейку, согнувшись, сидела, уставившись то ли на гладь пруда, то ли внутрь себя. Вторая тень останавливалась у скамейки, словно приглашая хоть кого-то разделить одиночество.   

Окно запотевало от дыхания наблюдавшего, размывались очертания. Ускользал сюжет.  
В который раз. Ускользал.  
Как туман над парком. Как тени у скамейки.  
Окно крало звуки и запахи. А мысли терялись и путались.  

Звезды мерцали уже над пустым поворотом у пруда.  
Каждый день. Не сходилось. Не встречалось. Рассыпалось беззвучными бусинами меж пальцев.  

И тогда Он вышел из дома. Ноги привели сами к пруду и скамейке. Мир наполнился запахами, звуками, красками. 

Первой встречей. 

Второй.  
Третьей - с самим собой.  

Когда вернулся в прокуренную комнату, рухнул на стул у компьютера и, закрыв глаза, полетел по-над городом, берегом реки, дачными поселками. Полетел за туман и осеннюю промозглость.  
И звезды сияли уже не теням, но людям, что смотрели на них и смеялись и плакали.  

***

Почему Он захотел именно Рим и именно гладиатора? Откуда выплыли такие странные ассоциации и видения? Кто ж знает, кто ж знает.   

Человек молчал. Человек управлял коляской с ручным приводом, уверенно разворачивался и отъезжал на некоторое расстояние, стараясь встать спиной.   
Тип его, если так можно сказать, транспорта выдавал в хозяине активного человека. Одинокого человека.   
Потому что ручное управление, потому что сумка-рюкзачок, наполнена всем необходимым.   
Потому что с человеком никогда никого рядом не было.   
На попытки заговорить с ним, человек хмыкал из-под опущенного капюшона и заправлял выбившуюся челку. Светлую длинную челку. Прятался, уходил в себя, ускользал, но … молчанием своим звал, приглашал, манил.   

ОН не мог понять этого феномена. Впервые после третьего класса школы, когда ОН с детской наивностью пытался очаровать самую красивую и популярную одноклассницу и получал лишь холод и презрение, ОН ощутил себя в роли старого тарана, идущего на приступ одинокого донжона, оставшегося от крепости.   

И тогда само собой вырвалось.   
— Гопломах, мурмиллон или димахер? Гаста или пугио? Махайра или гладий? – нет, ОН не ожидал начала диалога.   
ОН высказал свои мысли, свою фантазию.   

И снова хмык из-под капюшона. И молчание. Долгое. Когда сидящий заговорил, ОН даже вздрогнул.   
— Димахер, но с гладиусами. Можно копье. Но не сеть и не трезубец. И, думается, без кольчуги.   
— Вам знакомы эти слова?   
Молчание.   
— А… вы зачитывались в детстве Рафаэлло Джованьоли?   
Молчание.   
Последняя попытка.   
— Вы управлялись со всем этим… когда-то. Прошу прощения.   
— Да. Нет. Нет.   
И коляска развернулась, незнакомец растаял в тумане за поворотом.   

ОН поймал себя на ощущении, что прислушивается не скрипят ли колеса и ремни, ровно ли едет и мягки ли рессоры.   

Нестерпимо захотелось эмоций. Тех самых, когда везешь не тело, но душу по мокрым дорогам. Когда в морду ветер, а ноги – продолжение не инвалидной коляски, а друга‐мотоцикла. Захотелось раствориться в движении, словно Он испытал испуг от соприкосновения с невозможностью свободы.

Куда отвезут тебя четыре колеса на электроприводе?
Куда отнесут тебя два колеса коня, жрущего бензин?

Захотелось опьянения скоростью. 

***
Дома на листе красовались к ночи строки:   
«Ланиста опять орал на кого-то, переходя на истеричный фальцет. Это выдавало высшую степень негодования и злобы. Кто-то подвел его на арене, и все ставки полетели в Тартар. Стало быть к ночи будет пьянка в покоях хозяина и надсмотрщиков и показательная порка в подвале, там, где в камерах ютились рабы-гладиаторы.»   
***  
Она поджала губы и так тонкие. Опустила голову и исподлобья настороженно глядела. Как только ОН поворачивался к женщине, та делала вид, что сосредоточенно поправляет шарф или разглаживает невидимые складки на пальто.   

Теперь ждал не ОН.   
Ждали его.   

Ждали так, что раз от раза менялся шарфик, подводились губы помадой, а на третью встречу донесся тонкий аромат цветочных духов.   
В первый раз, поняв, что ее разглядывают, женщина сжалась, сцепила руки на коленях, приготовившись к неприятному, но неизбежному. И раз за разом по капле оттаивала.   

Сама разглядывала, наблюдала. Как птица на ветке. По полшага, по полжеста подпуская к себе поближе.   
— Погода? О, да… не говорите.   
— Туманы по утрам это к заморозкам…   
— У стариков ломит суставы, а ведь в их возрасте кости ломкие как вот… вот эти листья.   
— Что? Да, да, листья. Что по весне гибкие, влажные, мягкие, но сильные. А по осени набирают желтизны и ржавчины и твердеют, засыхают. Даже дожди не размачивают их и не возвращают упругость.   
— Ломаются…ах, вот так прямо меж пальцами… и старики ломаются… между сменами погоды и от…- женщина скороговоркой, боясь показаться неуместной, прошептала – от погоды и одиночества. Листья больше не нужны деревьям, а старые люди больше не нужны никому.