Проводы

Проводы

Под заношенными облезлыми дерматиновыми башмаками трещали сухие грязно-коричневые листья. Дедок, лет девяноста, переступал ногами быстро, но очень осторожно. В его выцветших от времени глазах, наполненных светлой грустью, алели кисти – рябиновые ягоды, на которые то и дело направлялся его взгляд. Это же сложно – не смотреть на то, что так прекрасно, что так влечет к себе.

У них, у старичков, как у младенцев, мир открывается снова и снова. Что этот дедок и многие, такие как он, видели? Вся жизнь проскакала верхом, с шашкой наголо, в постоянной борьбе: на войне – за жизнь, в поле – за урожай, в доме – за то, чтобы не сдохла корова, чтобы хватило дров, муки и картошки на зиму.

Лист опять треснул и превратился в труху под старым тяжелым башмаком. Дедок остановился, поднял ногу, переступил. Грустно. Грустит он сейчас только об этом. Зашептал – просит прощения у деревьев, у листьев, у мертвых листьев за то, что не босяком, за то, что топчет их, листья. Но ведь сегодня праздник, потому босым нельзя никак, не положено так сегодня.

Много всяких праздников было на его веку – маленьких и больших , рождения, свадьбы, похороны, и, конечно, новогодние. Последние лет сорок все праздники - в этих башмаках, точно. Да они, башмаки то, новые совсем, потому как праздничные.

Дедок еще раз погладил землю, сгребая в кучу лиственную труху: «Простите». Поднял глаза, посмотрел на дымчатое, расплывающееся в прощальной улыбке солнце: «Да, пора, я знаю. Ждет, ждет ведь ужо. Бегу я ». Распрямил тощие в парадных брюках ноги и, ахая, поплелся.

Он спешил, он так спешил, так готовился он к этой встрече. Каждый раз, когда приближалось свидание с ней, он начинал волноваться за неделю. Все продумывал, просчитывал, начищал себя и одежду, при этом ругаясь, и постоянно шепча: « Ну, в самом деле, в самом деле. Знакомы восемьдесят лет. Еще ребятишками были».

Она была не из их деревне, из соседней. Повстречались они у реки, ему было восемь, ей семь. Она со старшими сестрами по воду пришла. Он ловил рыбу с мальчишками. Подружились, со временем полюбили друг друга. Но не легки оказались их будни, разлучила их жизнь, потекла она у каждого в свою сторону. Текла, текла и вся вытекла. Он и не заметил, как остался один. Жена – в земле, дети – разъехались, только воробьи да вороны во дворе дома хозяйничают, кричат, да клюют ягоды с рябин.

Вот так закончилось лето, лето его жизни.

Она появилась внезапно. Как? Откуда? Он даже не понял. По-прежнему живет в соседней деревне, и тоже одна. Это было как чудо. Она даже не изменилась, была также фигуриста и стройна, по-прежнему была самой прекрасной звездой на небосклоне его невыразительной длиной жизни. Морщинки на лице ее совсем не портили, скорее даже наоборот. Мудрость, спокойствие и благодать были во всем ее облике.

Дедок никогда не думал, что способен летать, что способен видеть цветы на облаке, что сможет на рукавицах разглядеть узоры снежинок, ловить их ртом и хохотать громче детей, весною строить плотины из льдинок и русло, по которому пойдет ручей, в знойный летний день не спрячется в прохладе избы, а будет ловить каждую стрелочку солнечного луча, а в дождь с визгом восторга выскочит на улицу босяком, не боясь никакой хворобы. Наконец-то он заметит, как чудесен осенний лес и, весело захлопоча , найдет на чердаке краски, когда-то купленные внукам, и нарисует все это никогда им невиданное богатство. Он поймет такое, что мало кому удается понять - что жить на белом свете – праздник. Каждый день.

Вот и река.

Она стоит на маленьком песчаном бережке и смотрит в ту сторону, откуда должен появиться он. Наконец то она его видит. У обоих за спиной распускаются крылья, и вот уже ее рука лежит в его руке.

- С праздником! – ликует он. – С тридцать первым августа! Грустный праздник.

- Разве? – смеется она. – Сегодня же проводы. А на проводах всегда весело. Лету тоже отдыхать надо. Оно наберется сил и вернется.

- Какой волшебный праздник! – Он кладет свою костлявую руку на ее высохшее плечико. - Мы устроим шикарные проводы!

Они стоят на берегу реки, смотрят на солнце, машут ему руками, громко и счастливо хохочут, пока солнце не скрывается в земле.