Пусть прошлое останется в прошлом

Пусть прошлое останется в прошлом

Мы друг друга заждали'сь до боли.
До безумья. До "невмоготу".
И рискнули будничные роли
Обменять, не глядя, на мечту.
Мы себя друг другом заразили.
До горячки. До озноба. Вглубь.
Уступая слабости и силе
Неуёмной ласковости губ.

Ариша Сергеева

В автобусе была давка. Сесть, как назло не удалось. Полина жалела о том, что залезла. Ведь ей спешить, по сути, было некуда – мама отпустила погулять до следующего кормления Вадика, а это почти четыре часа.

Ей такая прогулка казалась праздником жизни. Семь месяцев адского труда. Двести с лишним дней Полина не выпускала из рук болезненное чадо. Сын родился недоношенный, слабый, всё время плакал.

Самыми трудными были первые месяцы. Полина тогда совсем не спала. Она жила в каком-то странном – расплывающемся, как воздух в мареве знойного полдня, висящем над перегретым асфальтом, не совсем реальном мире.

Вадик кричал постоянно. Женщина привыкла к пронзительным звукам его голоса, практически не слышала их.

Из мутного морока, в котором она пребывала большую часть суток, её выводили лишь паузы в душераздирающих воплях и импульсы внутреннего таймера, который подавал тревожный сигнал, означающий время кормления, необходимость пеленать, мыть, готовить, стирать, гладить.

Полина жила в автоматическом режиме, практически не задумываясь, ничего не понимая. В нормальном состоянии выдержать такую нагрузку немыслимо.

Усталость валила с ног. Полусонная невесомость стала привычной.

Муж постоянно был на работе. Это и понятно – бытовые расходы с рождением Вадика многократно возросли.

Свекровь жила далеко, у мамы ответственная должность, постоянные авралы и бытовые проблемы. Ждать помощи неоткуда.

Полина не роптала. Она знала, что такое положение, эта адская нагрузка, циклическая круговерть однообразных занятий и обязанностей, отупляющих мозг, дело временное. Стоит только пережить: год, может быть два. Жизнь войдёт в колею и обязательно наладится.

Опять будет сиять солнце, петь птицы, люди улыбаться и радоваться жизни.

Как же было хорошо тогда… совсем недавно, но словно в иной реальности.

С Ромкой они почти не общались, виделись лишь краткий миг перед сном, и несколько условно приятных минут в постели.

Рома старался не утомлять жену интимной физкультурой. Ей и без того тяжело.

Оба ужасно уставали, отчего приходилось жить в изолированном, отчуждённом мире. Несмотря на ребёнка и мужа Полина чувствовала себя одинокой, брошенной.

Ромка в краткие минуты, когда им удавалось побыть наедине, слиться душой и телом, был заботлив и нежен, трогательно чувствителен, ласков, но закончив ритуальный танец, сразу отворачивался к стенке, и моментально засыпал.

Он всегда хотел Полину, только последнее время всё чаще старался гасить страсть, чтобы не утомить, не причинить боль, не вызвать приступ негодования.

Он понимал, насколько Полине непросто, как слаб и хрупок их малыш, что сам бы не выдержал и десятой доли тех титанических усилий, которые приходится прилагать жене ежеминутно, но помогать не спешил.

Мужское восприятие действительности, которое внушила ему мать, не позволяло взять часть женских забот на себя. Ромка боялся, что такими действиями можно избаловать жену, тогда всё в семье пойдёт наперекосяк.

Пусть уж сама справляется – уверял себя он.

Чтобы не расстраиваться, наблюдая за плавно-медлительными, словно постоянно под наркозом, действиями Полины, Ромка старался подольше задерживаться на работе, или общался с закадычными друзьями.

Он не был плохим мужем. Так его научили жить.

Полина втянулась в порядок семейных церемоний и обязательных действий, приспособилась, примирилась с альтернативной, словно не вполне настоящей реальностью.

Другой жизни девочка не знала.

Ромку она любила. Очень любила. Про Вадика и говорить нечего. Эти люди не просто часть её жизни – они и есть сама жизнь.

Полина выдержала. Оборачиваться назад совсем не хотелось. А тут мама…

Елизавета Павловна вдруг заинтересовалась внуком, пожалела дочь: пришла рано утром и объявила, что даёт Полине отпуск, – хоть на целый день, доча. Отдохни, развлекись. Нельзя так себя гробить.

Было радостно и одновременно обидно, потому что семь с лишним месяцев про неё никто не вспоминал.

Ладно, хоть так.

Полина приоделась, накрасилась, но сама себе не нравилась.

Макияж лёг неровно. Оказывается, она всё забыла, кроме Вадика и мужа.

Придётся начинать с азов: сначала учиться дышать свободно, ходить, улыбаться. Со временем она обязательно придёт в себя. Стоит только сделать первый шаг.

С Ромкой они познакомились летом, в парке. Полина кормила лебедей и уток в тенистой заводи. У неё были туфли-лодочки. Подошва оказалась скользкой.

Девочка подошла слишком близко, лебеди были доверчивы. Она сама не поняла, как поехала в воду.

Ромка стоял поблизости. Как ему удалось её подхватить…

Впрочем, это неважно.

Дальше было мороженое, прогулка, долгая беседа непонятно о чём.

Им было уютно и весело.

Любовь это была или что иное – неважно.

Эмоции переполняли, чувства зашкаливали.

Спустя всего пару месяцев они поженились.

Потом… а потом, это то, что происходит сегодня, сейчас.

Полина едет в переполненном автобусе в тот самый парк. Она хочет покормить тех лебедей, посидеть на той скамеечке, съесть такое же, как тогда, мороженое. Вспомнить, как было хорошо, как сладко.

Там ещё… там, на берёзе, в глубине аллеи, Ромка вырезал ножичком…“Рома + Поля = Любовь ♥”.

Банально, но тогда это казалось проявлением по-настоящему волшебных чувств.

Час назад, когда пришла мама, ей в голову бы не пришло ничего подобное. И вдруг такая сентиментальность.

Полина вспомнила, что есть другая жизнь. Лучше, или хуже – не важно, но другая, наполненная интересными и вообще разными событиями.