Путь

Путь

Как говорится...

— Где говорится, дядя Миша, кем?

— Да, какая разница кем? — сказал дядя Миша. — Говорят так, люди!

— Ага, и как говорят?

— А говорят... — слова, которые дядя Миша валял на языке, рассосались, как конфетки. Остался только сладковатый фантом. — Вот, не помню теперь, что говорят. Сбил меня!

— Да ладно тебе, дядя Миша. И без людей, которые говорят, обойдёмся. Рассказывай дальше, как нам гада изловить этого?

— Санька! Я тебе уже тыщу раз говорил, бросьте об охоте думать! Молодые ещё, зелёные. Пожрёт вас и не подавится.

— Ты сам в эти годы начал!

— Дык нас целый легион был, нас звери обучали, а не люди, а вы — молокососы ещё! В пятером на крысоеда!

— Пятеро, зато каких! Целого легиона каждый стоит.

— Ты мне давай без этого. Положи оружие, Сенька!

Маленький Сенька взял со стола катану, которая повидала на своём веку плоть не одного монстра, обхватил её двумя руками и чуть не упал вместе с ней на задницу.

— Ну?! Герой! Ну?!

Кряхтя и пыхтя, Сенька накинул катану на плечо. Попытался выпрямиться под весом оружия, но получилось у него слабо, Сенька остался стоять, чуть сгорбившись.

— Вот! — поднял Сенька бороду к небу. — Хоть сейчас на охоту!

— Дай сюда!

— Сенька! А ну иди сюда, оболтус! — крикнула тучная женщина с порога хижины.

Дядя Миша осторожно забрал катану, похлопал малыша по голове.

— Беги, Сенька, потом расскажу.

— Обещаешь?

— Ну...

— Сенька!

— Иду!.. Давай, дядька Миша. Труба зовёт!

— Ты хоть трубу эту видел хоть раз? — засмеялся мужчина.

— Не, но так люди говорят. Во! — поднял палец к небу Сенька и побежал к маме.

Женщина хлопнула оболтуса по макушке тряпкой, послышался звонкий смех, и мальчуган скрылся в лачуге. Недобрым взглядом она посмотрела на брата. Старый солдат напрягся.

— Ты бы помалкивал, не баламутил бы мне ребят, а?

— Да что я такого сказал, ну спросил меня про гада этого вашего, так чего же, крысоед там, не иначе.

— Не было тебя и шила в заднице у них не было. Явился, герой! Самурай, мать твою, охотничек!

— Ладно тебе. Ночь переночую и уйду, семья же…

— Миша, я тебя предупреждаю. Не посмотрю, что ты брат мой, выгоню, если будешь детвору историями своими будоражить! Надо переночевать — ночуй, и уходи. Где ваш народ — там беда. У нас здесь места тихие, а крысолов этот ваш…

— Крысоед…

— Да срать я хотела кто там. Гад этот сам издохнет, потому что нам самим тут жрать нечего, крыс всех извели давно, поэтому… Миша, ты меня услышал.

Старик выдохнул с шумом воздух.

— Услышал.

Раздался лязг металла. Женщина заглянула в проём хижины, рявкнула:

— Я сейчас тебе возьмусь! Я тебе возьмусь, гад! А ну, положи! Ты посмотри, скотина какая! Кому сказала! Вот ведь…

Она вернулась к брату.

— Миша. Мы договорились, хорошо?

— Да.

— Жрать ты всё равно не жрёшь, да и не спишь, наверное, тоже, если что заночуешь в сарае… Возьми соломы, если нужно, мешковину там же найдёшь. Ну, ты понял, так что давай, сам разберёшься.

— Разберусь.

Старик размял затёкшую шею с механическим звуком.

— И вот это тоже, в моём присутствии не делай…

— Это уже от меня не зависит. Какой дали скелет — такой и ношу.

— Ну, меньше двигайся, значит. Всё, мне некогда. Мы договорились?

— Договорились.

Женщина не ответила. Бросила злобный взгляд и скрылась в хибаре. Старик поднялся. Скелет и вправду начинал раздражать различными звуками: то там скрипнет, то здесь зажужжит. Он вытянул руку, раскрыл шесть ячеек до самого плеча. Сопла раскрылись одновременно, без задержки. С процессором всё в порядке. Настанет день, когда его тело прекратит так же ладно его слушать, как и двадцать лет назад. В этот день его служба закончится. Путь завершится. Его не покидало иррациональное чувство, что ему осталось не долго, столько, чтобы дойти. Только крысоеда извести и можно продолжить…

Старик взял в руки катану. Пушинка. Перед глазами появился в голубом свечении образ Сеньки. Сорванец... ему таким побывать не удалось. В его возрасте, из него и тысячи других таких же мальчишек, начали делать оружие, инструмент. Права сестра, не место ему здесь. Память о прежних днях болью отражается в её сердце; Он — живое напоминание того, что война может сделать с ребёнком, что за барьером гиблый мир, где такие, как он, скитаются, не зная покоя, ищут смерти и не могут найти... Но ему повезло, он знает, где его конец. Только гада извести, а там продолжить путь...

Он шагнул в сторону сарая.

Рядом с окном, он остановился. За столом сидела ребятня. Деревянные миски, такие же ложки и кружки. Каждый из пятерых мальчишек крутился, галдел, лез в драку с соседом, мать была где-то в доме. На противоположной стене висела жидкокристаллическая пластина; теперь она была больше декорацией, нежели что-то полезное. Он присмотрелся. Ошибся... даже работает. На экране – рецепт какого-то месива. Каша... с мясом?

Он заметил в тарелках среди серой жижи добротные куски мяса.

Сенька громче всех ворчал и не желал кушать кашу, а жаловался, что хочет больше мяса.

Откуда они его взяли?

Лучше не думать…

Не принёс ли им их приёмный отец другого крысоеда? Ему не показалось, он видел в тарелках куски варёного мяса...

Завтра он обязательно спросит сестру, а сейчас спать. Сделать вид, им так спокойнее, чем больше в нём человека, тем для них проще…

Старик отыскал сарай и зашёл, остов, засыпанный на половину песком и обломками. Не соврала, солома была, но вся в крошках ржавчины и ещё чем-то. Ему всё равно. Он может лежать хоть на раскалённых углях. Он делает это для неё, для них.

Сентиментальный стал... перед концом захотел проведать сестру, ребятишек... Пять голодных ртов, сироты... ну почему именно мальчишки, оставь войне ей девчонок, было бы спокойнее, а с ними...

Он выбрал подходящий угол для ночлега — под прямоугольной балкой, наполовину проглоченной землёй. У входа в конуру сбросил катану, сел рядом в позу лотоса. Обычай его клана позволял в минуты покоя включать режим медитации для профилактики системы. Он закрыл глаза, в нейронном интерфейсе разложил управление ЦНС. Командование давно мертво, больше не марионетки, предоставлены сами себе, уродцы, нелюди. Теперь он может отключить любую часть собственного тела, задать необходимое настроение, сделать всё что угодно с самим собой, кроме как вернуть человечность... себя...