В землянке пахло прелой соломой. Руки, много часов связанные за спиной, уже онемели, а одежда окончательно отсырела.
Сокамерные недавние “приятели”— мосластый рыжий паренёк и заросший угрюмец, устроили возню: пилили вырванным из стены гвоздем путы. Смех да и только. Драпать собрались никак, а бежать-то некуда.
Мужчина в углу невесело хохотнул.
— Чего зыришь, Лесник? — буркнул тощий.
— Ничего, — он попытался пожать плечами, но движение отдалось болью. — Ничего у вас не выйдет.
«Приятели» возмущенно зашипели и, усерднее принялись рвать веревки, сидя к друг другу спиной.
— А ну тихо, твари! — звуки привлекли внимание охранника снаружи, который грозно ударил прикладом по двери. Благо, что не открыл.
Темноволосый невольник по прозвищу Лесник вдруг сгорбился. Перед его глазами снова возникло укоризненное лицо дочери с нахмуренными белесыми бровями.
"Нюрочка, прости, не спасли тебя грешные деньги", — он устало покачал головой. Душа его умерла три недели назад, вместе с дочерью, и была похоронена на Карасевском кладбище. С тех пор отмерли и чувства: ни боли, ни страха, ни сожаления. Сейчас же сердцем овладела невыносимая тоска.
“Ты бы не хотела этого”, — скупая слеза прокатилась по заросшей щеке.
Когда соленая капля достигла подбородка, он поднял голову, тоскливо посмотрел вверх, в клубящуюся тьму. Тут не слыхать, но он мог поклясться — за полем злорадно шумит черный лес.
Путь последних месяцев в компании лиходеев, вымощенный разбоем, людским горем и смертью, привел в оковы. Скоро переловят оставшихся членов банды и увезут город, там осудят и расстреляют. А после похоронят где придется словно паршивых псов, каковыми они и являлись.
“Вдали от родных костей”, — завершил он страшную мысль, и понял, что не согласен на такой расклад. Правы были сокамерники, так отчаянно цепляющиеся за свои жалкие жизни.
— Эй! — громким шепотом окликнул пыхтящих “товарищей”, головой указав подползти к нему. — Тут в стене крюк вбит, я давно заметил. Он всяко лучше вашего гвоздя.
Рыжий первый вскочил на ноги, но на этом его прыть кончилась: одеревеневшие тело не слушалось. Он пытался уцепиться за железяку, но сопел от боли, стараясь вывернуть руки повыше. Ничего не получалось.
— Экий балбес, дай я! – бородатый оттолкнул парня. Но крюк не давался, злорадно заставляя выплясывать тот же безуспешный танец. Запыхавшись, угрюмец злобно пнул солому и зашипел:
— Высоко! Тут только такая детина, как ты, допрыгнет.
Лесник наблюдал за происходящим со странным спокойствием.
— Подсобите встать, ноги онемели, — разномастная парочка помогла ему раскачаться, а после тощий подставил спину, на которую он оперся плечом при подъеме. Темноволосый еще немного постоял у стены, слушая как кровь разгоняется по всему телу, а после стиснул зубы и до хруста выкрутил руки вверх. С третьей попытки удалось зацепиться узлом за крюк. Он начал пошатываться в разные стороны, заставляя грубый неполированный металл рвать плохонькую конопляную веревку.
— Эй вы, крысы, заткнитесь там! А не то… — вновь закричал их сторож.
— Боится, — недобро осклабился заросший. — Один.
Спустя пару мгновений путы упали к ногам. Лесник размял онемевшие кисти и непослушными пальцами принялся развязывать рыжего.
Вскоре руки узников были свободны.
— Ну? А дальше? — нетерпеливо спросил паренек.
Темноволосый отошел к двери и затаился в тени, скрывшись от глаз входящего.
— Побег! — что есть мочи заорал он.
Его напарники не успели опомниться, как прозвучал свисток, дверь отворилась и в сарай влетел парень, едва ли старше рыжего: в форменной шинели, с ружьем наперевес.
— Стой! Стрелять буду!
Лесник обрушился на него сзади и повалил на пол. От вероломства неопытный охранник выпустил оружие из рук, которое тут же схватил нападавший.
— Ловко придумано! — обрадованно потер ладони угрюмец.
— Брось, сейчас же! Хуже будет! — храбрился поднимающийся на ноги сторож.
Темноволосый с трудом выпрямился, дрожащими руками перевернул ружье прикладом вниз, и прижал дуло к подбородку.
— Я виновен, но не вам меня карать.
Лесник спустил курок.