Путь Владычицы: Дорога Тьмы

Промо

– А если, на самом деле, фрейи поедают своих детей, чтобы не страдать от разлуки с ними? И никакая тьма тут не причём?.. – Кайа, подперев голову рукой, наблюдала за спящим малышом. И вздохнула. В который раз за день, и сотый – за последнюю неделю.

Чем меньше шло материнской крови, тем тоскливей становилось на душе Кайи. Молчание няньки, в течение больше пяти месяцев справлявшейся с ролью утешительницы и вдруг будто бы уставшей повторять одно и то же, добавляло обречённости.

Кайа оплошала. Кайа родила малыша от недостойного… Но пресвятая тьма, какой же он милый! С первых минут, стоило няньке поднести его к замученной семнадцатилетней матери, та вцепилась в дитя и решительно заявила: не позволит его умертвить! Никому! Даже если родители будут настаивать!

Пусть живёт, как безымянная сирота. Пусть страдает, как простолюдин, – Кайа его не оставит! Пусть никогда у него не будет шанса получить свою тьму, зато он будет жив и, возможно, однажды под видом слуги окажется в королевских чертогах, будет рядом, как сводный брат Кайи – Горан, личный помощник отца. Если Горану повезло остаться в живых и отцовская тьма не поглотила новорожденного, значит, не всё так однозначно. И не исключено, что есть и другие, просто нянька притворилась, что знает только о Горане…

Нянька усмехалась. Пыталась убедить: стоит Кайе получить свою тьму, как все сердечные привязанности уступят место холодному разуму, и юная доннина ещё пожалеет, что поддалась жалости.

– Ты предлагаешь мне убить его?! – задрожала Кайа месяц назад, прижимая к себе малыша. – Или, может быть, тебе приказала моя мать это сделать?!

Но нянька покачала головой:

– Нет, моя доннина! За всю свою жизнь я не убила ни одного дитя, ни простолюдинского, ни тех, что рожали ваши матушка и сёстры здесь. Это делала за них тьма.

Кайа сглотнула страх:

– Как? – прошептала, чувствуя волну мороза на спине.

– Как – как… – нянька отвернулась, чтобы скрыть гримасу страха, – вырывалась и поедала. Я почти ничего не видела. Мне не дозволено присутствовать при великих всплесках…

Потом была долгая пауза, и Кайа впервые, за всю свою недолгую жизнь, сказала страшное:

– Я… не хочу… такой тьмы… Я. Не хочу. Есть. Собственных. Детей.

– С последним ваша матушка, помнится, особенно сильно мучилась. Ох, и проклинала всех мужчин тогда… Отродье ей изнутри выжгло всё чрево… Никому не пожелаешь такой участи. Таких сложных родов я и не припомню… Зато потом ваша матушка велела мне выйти, как обычно, и… Я вернулась, и на лице вашей матушки впервые за несколько месяцев расцвёл румянец. Вечером она уже смогла раскинуть крылья и улететь… А ваша старшая сестра, донна Марна…

Нянька спокойно рассказывала, убирая, сворачивая и сжигая в камине простыни – это надо было сделать в присутствии Кайи, чтобы та видела: её кровь никто не сможет использовать ни против самой Кайи, ни против всей семьи. Рассказывала, пока ей в спину не прилетела чашка:

– Замолчи, проклятая! – Кайа взорвалась. Если бы могла, ударила бы больнее! За разочарование, за страх, посеянный неторопливым нянькиным бормотанием.

Кайа ничего обо всём этом не знала. И нянька молчала четыре месяца, пока младшая дочь фрейев дохаживала свой срок вне стен дворца. Только нянькина радость и удивление от лёгкой беременности, хорошего аппетита выглядела подозрительной. Про выжженное чрево нянька не рассказывала, ждала, вдруг тьма снизойдёт на принцессу, и та сама всё почувствует.

Но Тьма осталась верной своим принципам – до двадцатилетия Кайи и не думала одарять её своими крыльями. Даже после того как младшая принцесса стала женщиной, а потом матерью, – тьма упрямо молчала. До совершеннолетия оставалось несколько месяцев, так что Кайа успеет вернуться домой, очиститься и подготовиться к принятию силы. А пока не время – кровь до сих пор пачкает нижнюю юбку. С кровью нельзя возвращаться – узнают о слабости Кайи быстро, тем более дома несколько насмешливых чужаков…

За этот месяц и нянька успокоилась. И даже подключилась к размышлениям о том, кому можно оставить малыша на воспитание и когда, под какой личиной Кайа сможет навещать его, а потом заберёт во дворец, наверх. Конечно, найти семью простолюдинов, которые почти никогда не брали приёмных детей, будет непросто…

Кайа не дала сыну имени – из-за страха перед пророчествами няньки. Пусть пока побудет просто малышом, а назвать-то его родная мать всегда успеет…

Дитя завозилось, хныкнуло, просыпаясь, и почти сразу нашло своими светлыми глазками лежащую рядом мать – и улыбнулось, перед тем как засунуть кулачок себе в рот. Проголодался, бедный! Кайа дёрнула завязку под грудью, приспустила ткань и потянула к себе розовощёкого мальчугана, причмокивающего в предвкушении материнского молока.

Она смотрела на него сверху вниз, а он будто чувствовал взгляд, ладошкой водил по груди, гладил. И дважды, когда молоко слишком щедрой струей заполняло его рот, он откидывался, переводя дух и откликаясь на долгий взгляд блестящих чёрных, как у всех фрейев, материнских глаз.

Наконец, малыш насытился, загулил, балуясь с соском, и Кайа приподняла его, чтобы пощекотать животик носом. Это был, наверное, самый смешливый малыш на всём пространстве Фрейнлайнда! Кайа никогда не слышала, чтобы малыши так заразительно хохотали. Впрочем, и его отец обладал отменным чувством юмора… Чем, наверное, и покорил неопытную дурочку, несовершеннолетнюю фрейю…