Путешествие Гулливера на корабль скотоголовых

Повесть

Путешествие Гулливера на корабль скотоголовых.

Пятое и последнее путешествие Лемюуэля Гулливера, заставившее его полюбить размеренную и спокойную жизнь в пригороде Лондона.

Мне казалось, что испытания, выпавшие на мою долю, должны были навсегда отбить всякое желание пускаться в очередное путешествие. С этой уверенностью я купил дом, завел сад и мечтал навсегда быть привязанным к одному месту, потому как видел в этом особую прелесть. Не прошло и года, как медленно наползающее уныние, холодными как у мертвеца руками, все крепче сжимало мою душу. Я знал рецепт избавления, но не спешил им воспользоваться, предпочитая переучить себя к оседлому образу жизни. Честно признаюсь, получалось у меня плохо. Иной раз я не мог уснуть, пока не принимал для сна изрядную долю виски. И тогда меня всю ночь в сонных видениях, почти не отличимых от явных, качало на зыбкой палубе судна. Просыпаясь, я понимал, как хотел бы оказаться сейчас на любом корабле, кем угодно, хоть юнгой, хоть коком, подставить лицо под соленый ветер и смотреть в бесконечную даль океана.

Словно чувствуя мое состояние, ко мне на аудиенцию напросился давний поклонник моих литературных потуг, отставной капитан торгового флота, мистер Гордон Коклюш. Обычно я отказывал поклонникам в домашних встречах, предпочитая выступать в клубах Лондона. Дом должен быть местом тихим, уютным, а не проходным двором. К тому же у многих имелись схожие вопросы, и в клубах я мог ответить на них один раз и сразу для всех. Но почему-то Коклюшу я отказать не смог. Глубокая потребность, которую я забивал разумными доводами, точила мой рассудок, ища выхода. Думаю, что я проявил слабость характера и пошел на поводу у своих желаний.

Как и следовало ожидать, после расспросов мистер Коклюш сделал хитрое лицо, понизил голос до шепота, хотя мы были в доме одни и прямо спросил:

- Я иду в Ост-Индию помощником капитана. Не согласитесь ли разделить со мной эту замечательную поездку?

- Знаете, Гордон, я бывал во многих местах и до сих пор не могу понять, каким чудом остался жив. Дабы не испытывать больше свою судьбу и умереть от старости, как и положено достопочтенному англичанину, решил провести остаток лет, коих с божьей милостью надеюсь у меня будет еще много, в этом доме. Я изучил науку цветоводства и с упоением погружаюсь в ее разнообразие. Вот вы, Гордон, различаете соцветия?

Гордон Коклюш засмущался моему ответу, пробежался глазами по богатой трофеями обстановке кабинета.

- Вы знаете, меня одолевает одна хворь, незаразная. – Уточнил он на всякий случай. – Очень уважаемый лекарь сказал мне, что травами и примочками её не вылечить, и что в Индии есть люди, умеющие так направить твой разум, что он сам исцелит тело. Вы же медик, что скажете?

- Полезная затея, я тоже слышал о таких людях, об их искусстве йоги и медитациях, но зачем вам нужен я?

- Я…, я…, знаете, мистер Гулливер, только не обижайтесь, но я считаю, что вам тоже надо немного заняться своей головой. Вы не выглядите счастливым, занимаясь цветами.

Его замечание вначале разозлило меня, из-за чего я чуть не выставил гостя из дома. Однако сдержался, как и всякий человек в моем достоинстве, и выдержанная пауза, совершенно изменила ход моих мыслей. Я могу обманывать себя бесконечно, прикидываясь счастливым домоседом, но какая от этого польза? Даже мистер Коклюш видел мои нелепые желания изменить жизнь. Его предложение как капля масла в колесо моей жизни, убрала натужный скрип самообмана. Механизм снова закрутился бесшумно и весело. Всего через неделю я был готов. Багаж необходимых в плавании вещей ждал меня под дверью. Дом я запер, нанимать уборщицу не было никакой необходимости. Нанял только садовника, чтобы мои труды цветовода не погибли за время продолжительного отсутствия.

Каким невероятным облегчением стало для меня ощущение зыбкой тверди под ногами, шум волн и безбрежная даль океана. Здесь даже воздух был гуще, и каждый вдох вызывал пьянящее головокружение и приливы счастья. Английский берег быстро скрылся за горизонтом, не вызвав никакого чувства сожаления по оставленному дому. Под шум ветра, раздувающего паруса, торговое судно «Мария Селеста» отправилось за экзотическими товарами Ост-Индии.

Гордон Коклюш, несмотря на данное мне обещание не рассказывать экипажу о том, что с ними плывет известный путешественник Лемюэль Гулливер, не сдержал своего слова. Так что мне пришлось изо дня в день, по его милости, рассказывать перед свободными сменами матросов все свои истории. Должен признаться, выступать перед простым людом не одно и то же, что и перед достопочтенной публикой. Недоверие свое моими рассказами они выражали без всякого понятия об этикете и мягких формулировках. Гордон Коклюш, чувствуя за собой вину, настоял перед капитаном, чтобы тот отменил все мои творческие вечера. Капитан считал, что для команды мои рассказы несут большую пользу и нашел компромисс, выбрав для общения один день в неделю. В компенсацию за это, я устроился на полдня на кухню, помощником помощника кока.

Погода и попутный ветер благоприятствовали путешествию. За месяц с небольшим пути «Мария Селеста» достигла Марокко. Капитан зашел в порт на пополнение пресной воды, провизии и закупил большую партию местных ковров, коими славились здешние умельцы. У меня и самого был небольшой марроканский ковер из верблюжьей шерсти, стоивший приличных денег. В суровые зимние дни, когда камин не справлялся со своей работой и у меня начинался ревматизм, я подкладывал его на кресло-качалку, ставил перед камином, чтобы вобрать в шерсть тепло огня и ложился в его горячие объятья, укрывшись пледом. Ревматизм непременно отступал.

Преисполненный уверенности в том, что это путешествие окажется самым спокойным для меня, я будто напророчил беду. Всего спустя два дня после выхода из марроканского порта, погода резко ухудшилась. С запада небо стало стремительно темнеть, подул холодный ветер. Паруса забились в плохих предчувствиях. Волны становились все выше и наше судно, в один миг ставшее рабом непогоды, заметалось среди них, как скорлупа грецкого ореха. Капитан распорядился убрать паруса, одним рулем направляя корабль поперек усиливающегося ветра.