Путешествие из будущего в прошлое

— Надень вот это. — сказали мне. — Так ты сможешь быть всегда "в сети", общаться со всеми, быть единым целым с нами. Иначе будешь асоциальной, пришелица из прошлого.
— Не нужно мне это. — Взбрыкнулась я. — Мне и так хорошо.
— Вздор...
Дела обстояли страннее некуда. Девять дней назад я попала в будущее. Они заперли меня в комнатушке с каким-то цифровым окном, где можно было путем нажатия пульта переключать вид из него. Все это здание, как мне объяснили, было что-то вроде санатория, только тут все белое и стерильное. Роботы-пылесосы, приплюснутые как блины, вылизывают все до блеска каждую секунду. В моем углу стоит подобие кровати. Очень сбалансированное ощущение, когда на ней лежишь. Не жестко и не твердо — спина совсем не болит.
Они поймали меня на улице, где я очутилась, и с тех пор держат здесь, в этой стерильно-белой комнате без мебели. Я и сама не поняла, как попала в будущее. Каждый день они присылают человека в облегающем костюме и с повязкой через глаз — они тут все так ходят — который занимается моим допросом, и уговаривает меня надеть такой же костюм с повязкой на глазу, чтобы быть с ними в "единой сети". Но я не хотела этого, хоть уже и порядочно устала от их каждодневных уговоров.
На десятый день в палату зашел мужчина, лет тридцати, ни больше ни меньше. Поведал мне, что он мой наставник, затем отворил подобие двери, ведущей за пределы моей палаты или "капсулы", как они тут говорили, оборудованной специально под меня.
Он провел меня в столовую. В ней стояло куча белых столов, где подавали одно и то же, что я ела в палате — белую кашицу. На вкус она никакая, и без их чудо-прибора я не смогу распробовать ее вкус. Затем он показал мне библиотеку. Все сидели за столами, посреди зала, но без книг. Просто уставившись в белоснежный стол. Сами книги располагались вокруг них, по периметру зала.
— Они читают из сети. Книги тут просто декорация, — пояснили мне.
Я подошла к полке, и взяла одну из них. Открыла. Какой-то юноша, завидев меня за этим делом, громко крикнул и показал в мою сторону пальцем. Все остальные, опешившие, уставились на меня, как на НЛО. Плевать. Я начала листать страницы с большим удовольствием, на обложке красовалось название — "Жизнь человечества после 2105 года", пока мой наставник, прокашлявшись, не взял меня за руку и не увел оттуда, поставив за меня книгу на полку. После этого он перед уходом слегка надавил на свою повязку на глазу, и все дружно и внезапно успокоились.
Затем, он проводил меня в огромный бассейн, идеальной чистоты. По его периметру сидели люди, одинаково разложив белоснежные ноги на кушетках, иногда удивленно что-то восклицая себе под нос.
— Они плавают в сетке. — Объяснил наставник. — Бассейн тут тоже для декорации, чтобы люди могли чувствовать соответствующую атмосферу.
На этот раз, я сказала наставнику, что, если он не хочет проблем — пусть отойдет. Тогда он пожал плечами и отошел.
Я разделась до трусов и лифчика, и с разбегу прыгнула в воду на дальнем краю бассейна, где он был наиболее глубок. Опустилась на три-четыре метра вниз, открыла глаза, перевернувшись в темно-синем пространстве и, если бы я могла смеяться в этот момент — засмеялась бы.
Я проплыла туда и обратно около трех бассейнов, затем вышла из воды и присела на край бортика. Как и ожидалось, все на меня снова уставились, а мой так называемый наставник всех успокаивал.
— Хочу и плаваю. — Только и сказала я. Встала и чуть-чуть прошлась, собирая мокрые волосы.
Неожиданно для себя, люди будущего решили расспросить меня о моем прошлом, конечно же, уже зная, кто я такая.
Я, вся в обволакивающей меня холодной воде, присела на тумбу для прыжков, и начала вспоминать.

Мы идем по пшенично-ржаному полю, с большими рюкзаками и узелками, где хранились все наши вещи. Наша деревня сгорела, вместе с домом, где я выросла. Деревянный маленький однокомнатный домик казался мне большим и просторным. Солнце застилала клетчатая штора. По ночам обычно горит печь. И однажды я бегу по полю с коровами и вижу вдалеке дым — это горит наш дом. Так мы и ушли. Я, мать, отец, дед и еще несколько жителей плелись за нами прочь из сгоревшей дотла деревни.
— Стой, — прервал меня один из слушателей, — мать — это в смысле та женщина, которая тебя родила? Рудиментарным путем?
— Ага. Отец — зачинщик, дед — его отец.
— И зачем же вы жили все вместе?
— Это называется "семья". Мы жили все вместе, потому что помогали друг другу.
— А-а.
— Не перебивайте.
И все умолкли.
Мой отец — не работал. Был страшным алкоголиком. Единственное, что умел — это стоить и мастерить, когда трезвый. За это, наверное, и оставался с нами жить. Мать была домохозяйкой. Но когда тебе пять, все это кажется мелочью, хоть порой и страшно было находиться в собственном доме.
Мы вышли в лес. А дальше — на опушку. И решили здесь остаться. Там и обосновали свой дом, а рядом поселились наши прежние соседи. Каждый выкроил для себя участок, мы выкроили самый первый — и построили там домишко с трубой. Назвали его "Первым". Завистливая соседка хотела забрать себе наш участок, но он ей так и не достался.
Со временем подтянулись еще люди. И где-то через год — деревня была обустроена. Почва была плодородной. Погода в летнее время — теплая. Рядом запросили приезжать рынок, когда мы проложили дорогу. И вот мне наступило девять.
— Прости, что означает "плодородная"?
Я тяжело вздохнула.
— Несет плоды. Слушайте дальше, если интересно.
Все снова умолкли.
Мне девять, я каждый день с шести-семи утра работаю в огороде и пасу баранов на лужайке. Отец совсем сошел с ума к тому времени, а потом и вовсе сильно заболел. Целый день лежал дома, с трудом передвигался, мастерил какие-то корзины на ярмарку, бурчал себе целый день под нос, и больше ни на что не был способен. Мать работала с утра до ночи так же в огороде, поле ухаживала за животными.
Но бывало время, которое я могла уделить только себе. Дед все это время потихоньку шевелился, работал, как и все. Но именно он уделил моему свободному времени больше всего внимания.
Однажды я подошла к нему, а он сидит, курит со своим другом на лавочке. И протягивает сигарету мне. И я тоже курю. Мне горько. А дед смеется. По-доброму. Не знаю почему, но он относился ко мне, как мой друг, а я к нему относилась так же. Это было совершенно безусловно и ясно с первого взгляда. Так с десяти лет я начала курить, а в двенадцать дед дал мне попробовать пива. Иногда мы промышляли выпивкой и посиделками после работы, пока никто не видит, хотя та местность и без того навивает теплые воспоминания. Дед постоянно посылал меня в ближайший в магазин за пивом, когда его построили, и давал мне чуток. И сначала мне было горько. А потом понравилось. Но он меня все равно ограничивал, спасибо ему за это.
Кроме него, мной никто особо не занимался. В один из особенно погожих дней, он повел меня на рыбалку, на ближайшую речку. Мы с ним смастерили мне удочку, и он показал, куда ходит со своей, и откуда возвращается с большой корзиной рыбы по утрам. На примостке он сел на краешек, опустив ноги в холодную воду, и закурил папироску. Мои ноги не дотягивались до воды, и я просто их свесила. Нацепил мотылька на свою удочку, а я на свою удочку — своего мотылька. Наши удочки мы закинули в воду, сначала он свою, потом я свою. После этого дед протянул папироску мне.
— И что теперь? — спросила я.
— Тшшш... Надо молчать. — Прошептал он. — Мы ждем рыбу. Следи за движением поплавка. И я сидела и следила.
Поплавок начал дергаться. Дед сказал, чтобы я тянула удочку на себя. И я поймала рыбу. Маленькую. Дед сказал, на обед сойдет. И засмеялся.
Потом, вечером, пока еще было светло, он достал лото. И научил меня играть. Никто со мной не занимался такими пустяками, кроме него. И это мне запомнилось наиболее ярко.
Я помню, как мы сидели в лесу, уставшие собирать ягоды, летним погожим днем. Он молча посмотрел на меня, хмыкнул, и улыбнулся... Потрепал мои короткие волосы. Мне вдруг захотелось его обнять. Но я не смогла. Стало неловко.
Я так и не успела этого сделать...
Вот такое прошлое у меня было.
Все молча таращили на меня глаза.