Пыль на ветру

1.1

***

Вообще-то я не художник. Мои художества начались и закончились на уроках ИЗО ещё в школе. Но по этому случаю я специально купила краски в тюбиках. Не возиться же с гуашью и прочей дребеденью. Я закусила язык, надавила на тюбик с зеленой краской и потянула его вдоль рюшей, по кромке белоснежной, пышной юбки свадебного платья моей будущей мачехи.
Получилось красиво - как украшение на торте. Зелененькая такая полосочка.
Я откинулась назад, чтобы полюбоваться  на своё творчество. Очень гармонично - изысканый белый лиф теперь от ворота до талии украшает широкая радуга, а по юбке тянется жирная лиана. Осталось навыдавливать цветочки - и всё, инфаркт гарпии завтра обеспечен.
С цветочками не сложилось. За дверью, в коридоре, что-то стукнуло. Раздались голоса. Я высунулась из-за манекена, прислушалась. Поджав губы, ещë раз оглядела платье - сойдет. Нечего рисковать ради какой-то мелочи. Всё равно узнают, что это сделала я, но мне вовсе не хотелось быть пойманной с поличным сейчас, среди ночи. Чего доброго, мамачеха ещё успеет отмыть платье или обзавестись новым. Папа, конечно, тут же даст ей бабла на новую шмотку, которая будет стоить как двушка в центре. Фигушки. Пусть увидит это завтра утром, когда уже ничего не исправить. К этому моменту я, конечно, подрулю. Как такое пропустить?
Она точно будет орать. Визжать на меня при всех. Пусть.
Пусть увидят, что из себя представляет эта тварь.
Я поднялась с пола, размяла ноги, затекшие от долгого сидения. Машинально смахнула каплю краски с джинсов и размазала её до самого пояса. Ой, да пофиг.
На цыпочках скользнула к окну. Оглянулась на манекен. В лунном свете испорченное платье смотрелось до ужаса уродливо. На короткий миг мне даже стало жаль его - ведь эта тряпка реально была прекрасной всего каких-нибудь двадцать минут назад. Зато сейчас веселее.
Я усмехнулась, довольная собой, приоткрыла окно и села на подоконник. Перекинула одну ногу, вторую. Осторожно цепляясь за раму, перебралась к водостоку, перелезла через него и уселась на крышу гаража. И тут, прямо надо мной, в гостевой спальне, включили свет. Я распласталась на крыше, затаив дыхание. Даже так меня вполне могли увидеть, если бы подошли к окну. И как могла забыть, что гостевые сегодня готовили к приезду очередного родственника мамачехи. Мой любимый дом превращался в осиный улей. Куда не ткнись - везде чужие, слетевшиеся на мед, кусачие паразиты. Хоть в комнату матери никого не поселили. Иначе я бы им устроила...
Но с гаража надо было валить. Я, как в лучших боевиках, перекатилась к краю. Решила сползти и, повиснув на руках, спрыгнуть вниз, но не свезло. Я и зацепиться-то толком не успела, как потеряла опору и полетела вниз. Упала в клумбу. Мягко, но с минуту лежала в цветах, как чертова Белоснежка, приходя в себя. Поднялась, отряхнулась. На правую ногу наступать было больно, но я только потерла голень и засеменила средь кустов к саду. В саду была калитка - самая старая часть дома, если не считать дуба во внутреннем дворе. Отец рассказывал, что в детстве, когда на участке ещё была избушка из камыша, его дед посадил дуб, чтобы внук играл в тени, а позже сладил тайную калитку, чтоб внук, став постарше, мог удирать на свидания. Отец и удирал. К матери.
Романтика.
Я открыла щеколду, погладила пальцами шершавый от ржавчины замок. Хоть что-то постоянно. Закрыла калитку тихо, щеколду задвинула и, с какой-то звериной тоской глянув на дом, пошла вдоль по улице. Не оборачивалась больше.
А что ломать трагедию, если утром все равно вернусь обратно?
На улице, не мощëной, пыльной, неровной, царили дрема и духота. В окнах соседних домов горел свет, но то были ночники, торшеры или экраны телевизоров. Время шло к полуночи, и всë было сонно - от стрекота кузнечиков до лая собак. Только откуда-то издалека, наверное, со дворов на берегу речки, долетела музыка. Я вышла на перекресток и, вдохнув теплый, пряный летний воздух полной грудью, остановилась. Закрыла глаза.
Боже, как я любила наш посёлок! Наполовину застроенный замками, наподобие нашего, наполовину хибарами советских времен, с песчаными тропками вместо дорог, которые в дождь превращались в глиногрязь, с огромными зелеными дворами и пустырем в центре, заросшим камышом, где раньше было озеро - каждое место здесь, каждый звук возвращали меня в детство, к теплым, добрым воспоминаниям. Вот и теперь я впитывпала каждую летнюю нотку. Пахло шашлыками, политым огородом, сырой землей и абрикосом. Иногда ветер, теплый, как руки матери, приносил с речки запах тины. И мне хотелось туда, на берег, к шелесту тростника, под небо, бескрайнее, с алмазной россыпью звезд, всполохами метеоров и миганием огоньков далеких спутников и самолетов.
Я улыбнулась, не открывая глаз. Мой дом никто у меня не отнимет. Уж я-то постараюсь.
Артём должен был ждать меня у светофора, на трассе, проходившей через посёлок. Но Артём, конечно, опаздывал. Я прошла к остановке, походила туда-сюда, проводила взглядом одну фуру, вторую и полезла за мобильным.
Сбегать на ночь в город здесь немного муторно. Собственную машину не заберешь, приходится полагаться на своего парня.
С первого раза трубку Артем не взял. В его духе. Я перезвонила.
- Аллë...
Я закрыла глаза.
- Ты что, набухался?
- Не... Выпил чутка. А ты где?
- Я где? На остановке стою, у Черепаховки, и жду тебя!
- Меня? - сипло уточнил Артем. - А я думал, ты сама приедешь. На такси.
- А, может, на лошади?!
- Можно и так, - он пьяно гыгыкнул в трубку. - Потом я тебя покатаю.
- Да пошел ты, - я сбросила и отключила звук. 

После того, как окончил институт, Тëма стал пить по-страшному. Его отец, владелец сети кафе и огромного ночного клуба в центре, подготовил любимому сыну хорошее местечко в столице, и Артем должен был ехать туда осенью. Понятное дело, что со старой жизнью надо было завязывать, и Тëма кутил так, будто это лето считал последним в своей жизни. Почти истина, впрочем. Только и я вдруг отошла на второй план. Нет, особых перспектив в наших отношениях я изначально не видела, но вытирать о себя ноги позволять не собиралась. Можно было бы дождаться такси и за лишний штукарь доехать до города к полуночи, и там уже устроить этому придурку разбор полётов, но, честно сказать, у меня не хватало настроения. Воспитывать пьяного - пустая трата времени. Да и не к чему это теперь. Завтра он все равно припрется на свадьбу. Мы же пара. Может, даже букет поймаю - пусть поволнуется. Букетом его же и отмутузю за сегодняшнее кидалово.
Мимо прогрохотала ещё одна фура, посигналив мне так, что я чуть не оглохла. С остановки пора было валить. Идти пришлось дворами - понятно, что, когда тебя никто не ждет, на дворе - ночь, а ты прешься по селу в коротких шортах и топе  на бретелях, особо попой светить вдоль дороги не стоит. Да, маньяков у нас сроду не водилось, но любой выпивший мужик вполне может слететь с катушек от подобной провокации. 
На речке разноголосье было такое, что я не слышала собственных мыслей. И это хорошо было весьма. Старый деревянный пирс по бокам зарос камышом.
Мое вечное убежище.
Я прошла осторожно по скрипучим доскам, села на край, стянула босоножки и опустила ноги в воду. Ступни приятно потянуло. Я вздохнула и легла на пирс. По небу тек Млечный путь - величественный, огромный, бескрайний. Всегда, смотря на звезды, я поражалась тому, как мы малы и ничтожны со своими страстями и проблемами. Пыль на ветру. Раз - и нету нас. А мы переживаем каждый день, изводим себя...
Мои прекрасные, поэтичные мысли оборвал неестественный для этого места запах сигаретного дыма. Как будто меня разбудили посреди прекрасного сна. Я замерла, прислушиваясь. Кто-то был тут, совсем рядом, за стеной камыша - я слышала его шаги и покашливание. Для рыбаков слишком рано, для отдыхающих слишком тихо. Вот тебе и осторожность - по селу идем втихаря, зато на глухую речку отправилась попой сверкать. Почему-то это место мне казалось оторванным от другого мира. Чужие люди сюда не ходили.
А это тогда кто?
Я снова села, но так скукожилась, что за камышом меня не было видно. Куревом воняло отвратительно - я терпеть не могла этот запах. Мне казалось, что у меня вообще аллергия на табак. В носу сразу засвербило, я задержала дыхание и... звонко, на всю реку, чихнула.
Тот, кто стоял на берегу, притих.
Я тоже.
- Будьте здоровы, - произнес незнакомец. У него оказался мягкий, приятный голос. Да он молодой, мой сосед по ночному бдению. Может, все-таки не маньяк?
- Спасибо, - пискнула я.
- Я вам помешал?
- Вы меня напугали.
Он тихо засмеялся.
- Простите. Я не думал, что тут кто-то есть.
- Конечно, есть, - мне нравилось слушать его голос. - Разве вы ничего не слышали о русалках?
- О русалках? Так вы одна из них?
"Если утоплюсь", - промелькнуло в голове. Ну сейчас, ага, не дождетесь.
- А если и так. Испугаетесь?
Он вздохнул.
- Вряд ли, - ответил как-то грустно. - Так вы - русалка?
- Возможно.
- Спойте, - неожиданно попросил незнакомец.
Я задумалась. Что спеть-то? Песенку Ариэль? По-детски как-то.
- Вы ещё здесь, моя русалка? - тихо, грустно-нежно позвал он.
И я запела.
Странно, как звонко и сильно зазвучал мой голос в ночной тишине. Я не ожидала и испугалась, каким-то чудом не сбившись и вытянув высокую ноту.
Я пела колыбельную. Мамину колыбельную.
Я не могла сфальшивить.
- Спи, дитя мое, усни
Сладкий сон к себе мани.
В няньки я к тебе взяла
Ветер, солнце и орла.
Улетел орел давно;
Солнце скрылось за горой;
Ветер после трех ночей
Мчится к матери своей.*

Заболела душа. Где-то в груди, под сердцем, там где, я думала, осталась только пустота.
И захотелось плакать. Слезы текли по щекам. А я пела. Пела, чтобы тот незнакомец не узнал, как больно мне стало от его одной-единственной просьбы.
Песня стихла. Я молчала. Он - тоже.
- Вам понравилось? - робко спросила я. Не удержалась - голос сорвался. Выдала себя.
- Да, - шепотом ответил он. - Вы плачете?
- Да, - всхлипнув, ответила я.
- Я тоже.
Я отвела руку от лица. Посмотрела на камыш. Туда, где мнился мне его голос.
- Закройте глаза, - подавшись вперед, попросила я. - Закройте и не открывайте, пока я не скажу.
- Почему?
- Потому что вы не должны увидеть русалку. Даете слово?
- Клянусь, - просто ответил он.
- Ждите.
Я подхватила босоножки и вскочила с пирса. Прошла по тропинке, не задев ни тростинки, обошла заросли и замерла перед машиной, стоявшей на спуске к реке. Не видно было ни номеров, ни цвета, только темный массив силуэта, перечеркивающий звездную гладь речки. Осторожно я спустилась по склону.
Мой незнакомец стоял у берега, спиной ко мне и лицом к реке. Высокий, широкоплечий. Что я ещё могла разглядеть? Его руки в карманах брюк. Рукава рубашки закатаны до локтей.
- Я здесь.
- Я знаю, - тихо ответил он.
Осторожно я коснулась его руки - провела пальцами по предплечью - от запястья до локтя и выше. Сжала плечо. Сильный. От него пахнет морем.
Я замерла перед ним, силясь запомнить его лицо. Смотрела и не могла насмотреться.
- Понравился? - он улыбнулся.
- Да, - выдохнула я ему в губы и поцеловала.
Он не поднял рук, не обнял меня, и это было правильно. Он не мог удержать меня сейчас, он не посягал на мою свободу.
И все же... Он будто делился со мной теплом, невысказанным чувством, болезненной нежностью. Я теряла мир в его поцелуе.
Я, наконец-то, могла дышать.
Где-то в селе залаяла собака. Я вздрогнула и отступила назад, прямо в воду. Он потянулся за мной.
- Не открывайте глаза! - испуганно закричала я. - Пожалуйста!
- Не открою. Спасибо вам, - он попятился, оставшись верен своему слову. - А я думал, чудес не бывает.
"Я не чудо", - мелькнуло в голове. - "Я - чудовище".
Но зачем человеку, с которым мы никогда больше не встретимся, это знать?
Я пробежала мимо него, до машины, и только, укрывшись за ней, обернулась и крикнула:
- Открывайте глаза, мой принц!
И дала деру в село.
Бродить по окрестностям мне больше не хотелось. Домой идти - тем более. Я свернула на узенькую улочку, заглянула за забор. Баба Маша не спала - гадала на крупе, рассыпав пшено по столу. Я просунула руку через щель в заборе и открыла калитку. Заперла, прошла к крыльцу. Дом баб Маша никогда не запирала. Не поднимая головы, спросила меня строгим голосом:
- Что опять натворила, бедовая, если в ведьмино время шляешься?
- Платье Марине испортила, колыбельную на реке спела, незнакомца поцеловала.
- Узел завязала, - баб Маша кивнула.
- Чего?
- Чай наливай и садись. Пшено мне поможешь перебрать.
Я удивленно посмотрела на стол.
- Я думала, вы гадаете.
- Кому? Себе что ли? Что я о своем веке не знаю? Каши хочу с утра. А ночью не спится.
- А переночевать у вас можно?
- Отец знает?
Я замялась.
- Нельзя, - сухо заметила бабка. - За платье сама отвечать будешь.
Спорить с баб Машей - все равно, что с деревом говорить. Не ответит и всё. Состроив кислую мину, я поставила перед собой кружку с ромашковым чаем и сама села за стол.
Мы перебирали пшено до третьих петухов, а потом баб Маша поднялась выгонять кур и меня заодно.
- Спи иди. Давай-давай. Сама натворила - сама и ответ держи.
Вернулась я, конечно, через старую калитку. Тихонько пробралась через сад до крыльца. У гаража стоял старый, как мир, серый мерседес. Я хмуро оглядела бедолагу - машина показалась знакомой. Может, кто-то из подруг мамачехи купил себе эту рухлядь? Ума-то хватит.
В доме внизу никого не было, зато наверху орала Марина.
Ага, платье нашла. Захотелось улыбнуться, но тут краем глаза заметила спускающихся с лестницы двух женщин - понятия не имела, кто они, но посмотрели эти дамочки на меня взглядом коршунов. Сдохнуть со страха - нашли кролика. Я скинула босоножки и прошла мимо незнакомок на второй этаж с гордо поднятой головой. Сколько ещё я встречу сегодня чужих людей в нашем доме?
- Господи, да какая теперь разница, Славик? Не одену я его теперь, смотри на эту тряпку, сколько хочешь!
- Так. Сейчас поедем в салон, и купим...
- Ну что... Что купим...?!
- Так... Не плачь, я сейчас... Вернусь... Я сейчас этой зассыхе...
Я благоразумно спряталась за дверью ванной, когда отец промаршировал по коридору на мой чердак. Забарабанил по дверце люка.
- Светлана! Светлана, открой немедленно!
"Нет, батюшка, идите вы к черту со своим цветочком аленьким", - я уже чесала в его кабинет, где хранилось платье. Когда туда поставили манекен, я уже точно знала, что легко и просто смогу испортить одной женщине, жадной до чужих денег, день её фальшивой свадьбы.
Только все равно баланса достичь не удалось - она портила мне целую жизнь.
- За что это? За что, Кирилл?! Что я ей сделала? Всем же лучше будет, всем! Все в лучшую сторону изменится, Кир! 
Я положила ладонь на ручку двери.
Что ещё за Кирилл?
- Как сказать... А ты не считаешь, что для неё эти изменения более чем стремительны? - бесеняче спокойном для ситуации голосом произнес некий мужчина.