"Красивых" - убрать!

"Красивых" - убрать!

Зимнюю рыбалку я любил больше летней. Летом только найдешь заводь поуютней, а туда уже и другие рыбаки прутся, и просто «туристы», и катера по озеру шныряют…

У меня катера не было. Зато был снегоход, советских еще времен «Буран». Еще и поэтому я больше любил рыбачить зимой: куда захотел, туда и поехал. Но по большому счету все равно, какая рыбалка, летняя или зимняя. Для той и для другой у меня было два общих закона. Первый: сообщать домашним, куда я направляюсь. Второй: заряжать перед рыбалкой мобильник и никому с озера не звонить; телефон там нужен лишь для экстренной связи, а разряженный он даже для грузила не подойдет.

Законы на то и законы, чтобы их соблюдать. И надо же было умудриться нарушить оба сразу!

Я с себя вину не снимаю, но главной причиной всех бед стал все же Мартышкин. Начальничек мой, Морошкин Сергей Николаевич. Загрузил после обеда в пятницу отчетами заболевшей сотрудницы, словно нельзя этого было сделать утром! И требовались они ему, конечно, к утру понедельника. Еще и поиздевался: «Возьмите домой, посидите не спеша в выходные».

Разумеется, ничего я домой брать не стал, сделал все на работе. Но рабочий день закончился для меня не в семнадцать ноль-ноль, как положено в пятницу, а без пятнадцати девять вечера. И, разумеется, на ночь глядя я никуда не поехал. Так-то я приходил домой около шести, ставил телефон на зарядку и начинал собираться. Потом наскоро ужинал и в семь – начале восьмого уже отчаливал. Гараж у меня возле дома, так что в восемь обычно я был уже на месте. Это если уезжал подальше, километров за двадцать-тридцать. А если ближе, в Горелую бухту или за Крутой мыс, то еще и до темноты  успевал порыбачить. Но в темноте мне тоже нравилось – я тогда поплавок или вовсе снимал, или поднимал к самой удочке, а поклевку просто чувствовал рукой.

В тот раз у меня все пошло сикось-накось. Домой я пришел поздно, уставший, расстроенный. Думал: ехать, не ехать? Решил все же отправиться с утра; перекусил чуток, поставил будильник на пять часов и завалился спать.

Утром встал, вспомнил, что не зарядил телефон, но времени терять было жалко, да и заряда оставалось еще пятьдесят процентов, на два дня должно было хватить. Тем не менее, один из своих законов я все же нарушил.

Потом я увидел, что пакет с едой, который жена собрала мне вчера, так и остался лежать на столе, в холодильник я его убрать не сподобился. А ведь она говорила, что запекла курочку… В общем, от огорчения я даже кофе не стал заваривать, хлебнул чаю, пихнул пакет в рюкзак и пошел. То, что я поеду к Собачьей косе, это примерно в двадцати пяти километров от дома, я жене сказал еще с вечера.

День обещал быть чудесным, у меня даже немного улучшилось настроение. Пока не рассвело, но небо было ясным: почти черным еще, в звездах, на западе, и синим, а у линии горизонта и вовсе сказочно-аквамариновым, на востоке. Туда-то, на восток, и мчал меня верный «Буран».

Да, снегоход оставался мне, как всегда, верным. Подвел на сей раз его я. Проехав уже километров пятнадцать, я вспомнил вдруг, что не заправился. Непруха в тот раз не отходила от меня ни на шаг!

Я подъехал к берегу, отломил от деревца прутик и сунул его в бензобак. Результат измерений меня расстроил. В лучшем случае, мне хватало бензина, чтобы вернуться домой. Предстояло решить: возвращаться, заправляться и снова ехать назад и дальше, куда собирался, или остаться рыбачить здесь? Место было, откровенно говоря, не ах. Но и терять столько времени, которого и без того было немного, мне очень не хотелось. И я решил остаться, невольно нарушив тем самым и другой свой рыбацкий закон.

Надо ли говорить, что и дальше все пошло кувырком? Часа три я сидел над лункой, но вытащил лишь плотвичку меньше ладони длиной. Около десяти позвонил Мартышкин и начал зудеть насчет долбаных отчетов, которые я выслал ему вчера почтой. Теперь он то ли не мог открыть ящик, то ли сами файлы, я так и не понял. В конце концов, потеряв терпение, я напомнил начальнику, что вообще-то я на озере, что у меня может разрядиться телефон, и что отчеты ему нужны были только к понедельнику. В итоге я обнаглел окончательно и посоветовал Мартышкину – если уж он не может справиться с почтой, а отчеты ему понадобились прямо сейчас,  – поехать в офис и взять их с моего компьютера. Мартышкин наконец от меня отвязался.

Начало припекать солнышко. На дворе была все-таки середина марта, а погода как посулила с утра, так и выдалась замечательной. Хоть в чем-то повезло. Мне. Не повезло несчастной курочке… Мало того, что я продержал ее вечер и ночь в душном пакете на столе, так и теперь не догадался выложить в тенечек, на снег. До двух часов дня, пока у меня основательно не заурчало в животе, моя «птица счастья» так и пролежала внутри рюкзака на самом солнцепеке. В результате, когда я ее вынул, курочка дохнула на меня вполне красноречивым, но вовсе не аппетитным укором. Хорошо что оставались хлеб, сыр, тушенка, печенье, супы в пакетах… Но для супа нужно было разводить костер, кипятить воду, а я собирался перекусить по-быстрому, чтобы хоть что-то наловить до темноты. Костром я собирался заняться вечером.

Но даже холодной тушенки мне так и не удалось отведать. Опять позвонил Мартышкин. Он приехал-таки в офис и теперь не мог найти в моем компьютере отчеты. Я охрип, в сотый раз диктуя путь к папке, и лишь на сто первый выяснилось, что он ищет их на компьютере заболевшей сотрудницы. Ну не дурак?.. Короче говоря, мой телефон разрядился. Теперь, если что…